-- Расскажи мне, как дела у Эрмины, -- попросил Кадфаэль и
по сияющей улыбке Оливье понял, что услышит в ответ, прежде чем
молодой человек заговорил.
-- Если бы я знал заранее, что встречу тебя, непременно
привез бы самые сердечные послания от обоих -- от Ива и от моей
жены.
-- Ох! -- вырвалось у Кадфаэля радостное восклицание. --
Вот оно как. Стало быть, вы поженились. Я так на это надеялся.
Выходит, ты не ошибался, когда говорил, что тебя ценят, и
потому ты можешь просить ее руки. Если двое действительно
знают, чего они хотят, все остальное и впрямь неважно. Когда же
была свадьба?
-- На нынешнее Рождество. Мы обвенчались в Глочестере.
Эрмина сейчас там, и Ив вместе с ней. Ему уже сравнялось
пятнадцать. Он хотел ехать со мной в Винчестер, но Лоран не
разрешил -- дороги небезопасны, а Ив, как-никак, его наследник.
Ну а в Глочестере им, слава Богу, ничто не угрожает. Если
нынешний хаос когда-нибудь закончится, -- пообещал Оливье, -- я
обязательно привезу ее сюда или тебя к ней свожу. Они тебя не
забыли.
-- И я ее помню, можешь не сомневаться. И мальчонка тоже
-- как будто сейчас держу его на руках. Ох и славный мальчуган,
лучше не сыщешь.
-- Ну, теперь он для тебя тяжеловат будет, -- рассмеялся
Оливье. -- За этот год он вымахал чуть ли не под потолок, выше
тебя стал.
-- Оно и немудрено, я-то, наоборот, к земле клонюсь, скоро
за грядкой не видно будет. А ты, ты-то счастлив? -- спросил
Кадфаэль, желая слушать и радоваться без конца.
-- Так счастлив, что словами этого не опишешь, -- серьезно
ответил Оливье. -- И очень рад тому, что смог повидаться с
тобой и рассказать тебе об этом. А помнишь Бромфилд? Как ты
начертил на полу карту и по ней втолковывал мне, куда ехать?
Кадфаэль поднялся, чтобы налить еще вина, и с довольной
улыбкой промолвил: -- Давай-ка поставим бутыль поближе да
усядемся поудобнее, потому как, ежели мы с тобой затеем
твердить -- помнишь то да помнишь се, -- думаю, что и до
вечерни не кончим. Кто-кто, а я уж точно ничего не забыл, ни
самой малости.
Однако до вечерни оставалось еще больше часу, когда поток
воспоминаний был прерван неожиданным появлением Хью. Судя по
всему, у него были важные новости, однако он не торопился
выкладывать их, понимая, что то, что обрадовало его, едва ли
придется по вкусу Оливье.
-- Только что прискакал гонец из Варвика, -- промолвил
Берингар, -- он чуть коня не загнал. Получены срочные известия
с юга.
Кадфаэль и Оливье вскочили на ноги, не зная, худых или
добрых вестей ждать, ибо по непроницаемому лицу Хью ни о чем
нельзя было догадаться.
-- Боюсь, -- продолжил шериф, что, в отличие от меня, ты,
Оливье, будешь не в восторге.
-- С юга, -- переспросил Оливье, сохраняя внешнее
спокойствие, -- из Лондона? Императрица?
-- Да, из Лондона. Все переменилось за один день.
Коронация не состоялась. Вчера, когда императрица в
Вестминстере сидела за обедом, вдруг загудели все городские
колокола. Лондон ударил в набат. Горожане, все как один,
поднялись и с оружием в руках пошли на Вестминстер. И она
бежала, Оливье, бежала в чем была, почти ничего не захватив с
собой. Лондонцы выбили вон из Вестминстера всех ее
прихлебателей и разграбили дворец. Что поделаешь, она ведь
никогда даже не пыталась завоевать любовь горожан. С тех пор,
как императрица обосновалась в Вестминстере, они только и
слышали от нее что угрозы да попреки, ну и, конечно, требование
денег.
И вот результат -- корона уплыла у нее из рук. А ведь не
пожалей она для них нескольких добрых слов и любезных улыбок --
все могло бы обернуться иначе... Я сочувствую тебе, Оливье,
хотя должен признать, что меня такой поворот событий не может
не радовать.
-- В этом я никак не могу тебя упрекнуть, -- отвечал
Оливье. Было бы странно, если б тебя это огорчило. Но она...
она в безопасности? С ней ничего не случилось?
-- Нет, нет, гонец сообщил, что она ускакала вместе с
Робертом Глостерским и несколькими другими ближайшими
сподвижниками, ну а прочие, похоже, рассеялись кто куда --
скорее всего укрылись в собственных замках. Надо иметь в виду и
то, что на Лондон сильно наседали с юга, -- добавил Хью, не
желая сваливать всю вину лишь на недомыслие императрицы. --
Жена короля Стефана не давала городу ни минуты покоя. Так что
лондонцы, изгнав императрицу, спасли свои рубежи от разорения,
не говоря уж о том, что город и без того склонялся на сторону
Стефана.
-- Я знаю, что императрица Матильда не самая мудрая
государыня, -- промолвил Оливье, -- знаю, что она не прощает
старых обид даже тем, в ком нуждается. Однажды я видел, как она
оскорбила очень опасного человека, когда тот явился к ней,
чтобы изъявить покорность и предложить свою поддержку... Да, ей
лучше удается наживать врагов, чем заводить друзей. Но тем
нужнее те немногие друзья, которые у нее остались. Куда она
направилась? Знает об этом твой гонец?
-- На запад, в Оксфорд. Дотуда она доберется благополучно,
можешь не сомневаться. Горожане и гнаться за ней не станут --
все, чего они хотели, это выставить ее из Вестминстера.
-- А епископ? Он уехал с ней?
Затея с коронацией, ради которой епископ Генри затратил
столько усилий порой в ущерб своей репутации, провалилась по
вине императрицы. Стефан оставался пленником бристольского
замка, но единственным коронованным и помазанным, а стало быть,
и законным королем Англии был именно он. Не удивительно, что
глаза у Хью сияли.
-- Насчет епископа я пока ничего не могу сказать. Надо
полагать, он скоро присоединится к императрице в Оксфорде, если
конечно не ...
-- Если, конечно, снова не переметнется в другой лагерь,
-- закончил за него Оливье и рассмеялся. -- Похоже, мне
придется покинуть Шрусбери раньше, чем я рассчитывал, --
промолвил он с сожалением. -- Но что поделаешь -- фортуна
переменчива, и с судьбой не поспоришь.
-- Что ты собираешься предпринять? -- Спросил Хью. --
Надеюсь, ты понимаешь, что можешь рассчитывать на любую помощь,
какая тебе только потребуется. Кони у тебя свежие. Твои люди
еще ничего не знают, но они в замке и ждут твоих приказаний.
Тебе понадобятся припасы в дорогу, так что бери все, что
сочтешь нужным. Ну, а надумаешь остаться...
Оливье покачал головой.
-- Нет, я должен ехать. Но не на север, куда меня
посылали. Теперь в этом нет никакого смысла. Отправлюсь на юг,
в Оксфорд. Какова бы ни была императрица, но мой лорд -- ее
верный вассал и повсюду последует за ней, ну а я -- вассал
своего лорда. Куда он, туда и я.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом
Хью, припоминая слова, услышанные от Оливье, негромко
промолвил:
-- По правде говоря, я и не ждал от тебя другого ответа.
-- Ну, мне пора. Велю своим людям седлать коней. А ты
вернешься к себе домой до моего отъезда? Я хотел бы зайти к
тебе и попрощаться с леди Элин.
-- Я тебя провожу, -- сказал Хью.
Оливье обернулся к Кадфаэлю, и его озабоченное лицо на миг
осветила сердечная улыбка.
-- Брат... поминай меня в своих молитвах.
Он склонился, подставив щеку для прощального поцелуя, а
затем порывисто обнял Кадфаэля.
-- До лучших времен, брат.
-- Да пребудет с тобой Господь, -- промолвил монах.
Легкой, стремительной походкой Оливье направился по
усыпанной гравием дорожке к выходу из сада. Он не казался
подавленным или обескураженным -- этот молодой человек умел
достойно сносить удары судьбы. Прежде чем свернуть за угол
зеленой изгороди, он оглянулся, помахал на ходу рукой и пропал
из виду.
-- Бог свидетель, -- сказал Берингар, глядя ему вслед, --
мне жаль, что он не на нашей стороне. И странное дело,
Кадфаэль. Поверишь ли, когда он оглянулся, мне показалось, что
он чем-то напоминает тебя. То ли посадкой головы, то ли...
Стоя на пороге, Кадфаэль поймал взглядом последний отблеск
солнца на иссиня-черных волосах. Отзвук легких шагов Оливье
замер в отдалении.
-- Вот уж нет, -- рассеянно пробормотал монах. -- Он
точная копия своей матери.
Ответом на эту случайную -- однако, случайную ли? --
обмолвку Кадфаэля было озадаченное молчание Хью, что, впрочем,
нимало не смутило монаха. Покачивая головой, он задумчиво
смотрел вдаль. Оливье ушел, но образ его запечатлелся в сердце
монаха и останется там навсегда. А может быть, Господь
когда-нибудь дарует ему счастье свидеться с Оливье в третий
раз. Конечно, он не заслуживает такой милости, но ведь чудо ни
предсказать, ни объяснить невозможно -- на то оно и чудо.
-- Я припоминаю, -- прервал молчание Хью, понявший, что
сказанное Кадфаэлем не было случайной оговоркой, -- Оливье
как-то говорил мне о монахе, благодаря которому он почитает
Бенедиктинский орден... о монахе, который отнесся к нему как к
родному сыну...
Кадфаэль встрепенулся и ответил на сосредоточенный,
вопрошающий взгляд молодого друга теплой улыбкой.
-- Я предполагал, что когда-нибудь, рано или поздно,
расскажу тебе то, чего не знает и никогда не узнает Оливье. Он
-- мой сын.
