возможно, пробуждением к новой жизни".
Отряд медленно потянулся к дороге, разбойники со
связанными руками семенили за всадниками. Факельщики покинули
прогалину, и она погрузилась во тьму. Скоро коленопреклоненная
фигура Сиарана пропала из виду, как будто была поглощена тенью
огромного бука. Хью и монах, выехав на тропу, повернули к дому.
-- Знаешь, Хью, -- позевывая, проворчал Кадфаэль, --
похоже, я становлюсь совсем старым. Ты и представить себе не
можешь, как меня тянет на боковую.
Глава 15
Когда Кадфаэль и Хью въехали через монастырские ворота на
залитый лунным светом большой двор аббатства, из церкви уже
доносились звуки полуночной службы. По дороге они не торопили
коней и почти не разговаривали, довольные и тем, что просто
едут рядом после удачно завершенного дела, как бывало и прежде.
Стражники, охранявшие схваченных разбойников, поотстали -- ведь
пленники шли пешком, -- но не приходилось сомневаться в том,
что еще до исхода ночи Симон Поер и его приятели окажутся в
подземелье Шрусберийского замка.
-- Я подожду окончания службы, -- промолвил Хью,
соскакивая с седла возле сторожки. -- Отец аббат наверняка
захочет узнать, как у нас дела. Правда, я надеюсь, что он не
заставит нас прямо сейчас, ночью, выкладывать все подробности.
-- Коли ты остаешься здесь, пойдем-ка со мной в конюшню. Я
хочу проследить, чтобы этого доброго скакуна поставили в стойло
и задали ему овса. Меня всегда учили сначала заботиться о коне,
а потом уж о себе, и эта привычка осталась на всю жизнь.
Над конюшенным двором ярко светила луна, и друзья вполне
могли обойтись без факелов и фонарей. Ночь была тихая,
безветренная, и возле конюшни был отчетливо слышен каждый звук
церковной службы. Кадфаэль сам расседлал своего коня и
позаботился о том, чтобы разгоряченное животное поставили в
стойло и накрыли легкой попоной -- вдруг ночь выдастся
прохладной. В последние годы монаху не часто случалось
ухаживать за конями, и, выполняя этот обряд, он невольно
вспомнил былое: лошадей, на которых ему случалось скакать,
дальние дороги и битвы, далеко не всегда заканчивавшиеся так
счастливо, как сегодняшняя маленькая, но отчаянная стычка.
Хью стоял, склонив голову набок, и прислушивался к
церковному пению. Неожиданно он увидел на освещенной лунным
светом земле стройную тень и обернулся. В воротах конюшенного
двора, не решаясь войти, стояла Мелангель.
-- Дитя, -- участливо промолвил Кадфаэль, -- что ты здесь
делаешь в такой час? Почему не спишь?
-- Разве я могу заснуть? -- отвечала девушка. -- Никто и
не заметил, что я ушла. Все давно спят.
Мелангель держалась просто и говорила ровным, спокойным
голосом, будто это не она совсем недавно заливалась слезами в
сарайчике Кадфаэля и сетовала на судьбу. Сейчас ее тяжелые косы
были аккуратно уложены вокруг головы, а лицо выглядело
сосредоточенным и собранным.
-- Вы нашли его? -- спросила она.
Когда монах с ней расстался, Мелангель была почти
ребенком, а сейчас он видел перед собой взрослую женщину.
-- Да, -- отвечал Кадфаэль, -- мы нашли их обоих. Ни с тем
ни с другим не случилось ничего дурного. Эти двое расстались
навсегда. Сиаран пошел своим путем -- и пошел один.
-- А Мэтью, -- допытывалась Мелангель, -- что с ним?
-- С ним все хорошо, он встретил доброго друга. Мы их
опередили, но они обязательно придут сюда.
"Теперь, -- подумал монах, -- ей придется называть его
другим именем, но об этом пусть она узнает от него самого".
Будущее не обещало быть безоблачным ни для нее, ни для
Люка Мевереля, но ведь эти двое и познакомились-то лишь
благодаря удивительному стечению обстоятельств. Возможно, к их
встрече приложила руку Святая Уинифред. После всего
случившегося брат Кадфаэль вполне готов был в это поверить и
положиться во всем на святую -- уж она-то непременно приведет
дело к благополучному завершению.
-- Он вернется, -- повторил Кадфаэль, встретив вопрошающий
взгляд девушки. В глазах ее ныне не было и намека на слезы. --
Непременно вернется, можешь не беспокоиться. Но помни, что он
перенес сильное потрясение, и в голове у него сейчас сумбур. Ты
должна быть терпеливой и осмотрительной. Не приставай к нему с
расспросами -- со временем он сам все тебе расскажет. И ни в
чем его не укоряй...
-- Боже упаси! -- воскликнула девушка. -- Как я могу его
укорять? И в чем? Это ведь я его подвела, значит, сама и
виновата!
-- Вовсе нет. Ты ведь ни о чем не догадывалась. Но когда
он вернется, ничему не удивляйся. Просто радуйся тому, что он
рядом, так же как он будет радоваться тебе.
-- Я подожду его, -- промолвила Мелангель.
-- Лучше бы тебе лечь в постель т выспаться, --
посоветовал монах. -- Он утомлен, измучен, а потому ждать его,
возможно, придется долго. Но он обязательно придет.
Девушка покачала головой.
-- Нет, брат, я буду ждать столько, сколько потребуется,
-- заявила она и неожиданно улыбнулась, а потом, не проронив
больше ни слова, повернулась и ушла по направлению к
странноприимному дому.
-- Это та самая девушка, о которой ты рассказывал? --
спросил Хью, с интересом глядя ей вслед. -- Сестра чудесно
исцеленного юноши, которая приглянулась Люку Меверелю.
-- Она самая, -- подтвердил Кадфаэль, закрывая за собой
дверь конюшни.
-- А тетушка ее, стало быть, имеет ткацкую мастерскую?
-- Точно. Девица почитай что бесприданница и уж вовсе не
родовита, -- невозмутимо, но с пониманием ответил монах. Но что
с того? Я ведь и сам не из знати. И мне кажется, что для такого
человека, как Люк, столько пережившего и почитай заново
родившегося на свет, такие вещи не имеют большого значения.
Надеюсь, что леди Джулиана еще не присмотрела ему в невесты
наследницу какого-нибудь соседнего манора, потому как сдается
мне, что этих двоих ей все равно не разлучить -- чего-чего, а
упорства парню не занимать. К тому же, на мой взгляд, что
манор, что мастерская, не так уж важно -- был бы человек
честным и знающим свое дело.
-- Так или иначе, -- откровенно признал Хью, -- эта твоя
простолюдиночка так хороша собой, что достойна стать украшением
любого замка и ни в чем не уступит многим высокородным леди,
которых мне доводилось встречать. Но послушай, служба-то
подходит к концу. Пойдем-ка встретим отца аббата.
Когда по окончании службы аббат Радульфус, как всегда
невозмутимый и хладнокровный, вышел из церкви, он увидел
дожидавшихся его Кадфаэля и Берингара. Стояла великолепная
ночь, достойно завершавшая день чудес. С бархатного, усыпанного
мерцающими звездами неба проливала свой бледный свет луна, и
света этого оказалось достаточно, чтобы аббат заметил на лицах
монаха и шерифа спокойное, безмятежное выражение, скрыть
которое не могли даже явные признаки усталости.
-- Вот вы и вернулись, -- промолвил Радульфус и,
приглядевшись, добавил: -- Но, я вижу, не все. Мессир де
Бретань еще не появлялся в обители. Вы его, случаем, не
встречали?
-- Да, отец аббат, -- ответил Хью, -- мы его видели. С ним
все в порядке. Он нашел того, кого искал, и они вернутся в
обитель вместе.
-- Но ведь ты, брат Кадфаэль, боялся, что может пролиться
кровь...
-- Слава Богу, отец аббат, -- откликнулся монах, -- этого
не случилось. Сегодняшняя ночь не принесла неприятностей
никому, кроме разве что трех разбойников, прятавшихся в Долгом
Лесу. Их изловили и под стражей ведут в замок. Убийство,
которого я так страшился, удалось предотвратить, и теперь беда
миновала. Я говорил тебе, отец аббат, что чем быстрее мы
нагоним этих молодых людей, тем лучше будет для одного из них,
а то и для обоих. Так оно и вышло. Мы нагнали их как раз
вовремя, и это принесло пользу обоим.
-- И все же, с сомнением заметил Радульфус, -- мы с тобой
оба видели кровавый след на рубахе. И ты сам сказал, что мы
приветили под своим кровом убийцу. Ты по-прежнему так считаешь?
-- Да, отец аббат. Однако дело обстоит не совсем так, как
ты полагаешь. Думаю, что все окончательно разъяснится, когда
вернутся Оливье де Бретань и Люк Меверель, а пока еще остаются
кое-какие вопросы. Но одно я могу сказать с уверенностью:
сегодня вечером все разрешилось наилучшим образом, и нам
остается лишь благодарить Всевышнего.
-- Стало быть, все закончилось хорошо?
--Лучше и быть не могло, отец аббат.
-- В таком случае с подробностями можно подождать до утра.
Вам обоим надобно отдохнуть. Может быть, прежде чем отправитесь
спать, вы зайдете ко мне, подкрепитесь и освежитесь вином?
-- Искренне благодарю, отец аббат, -- деликатно ответил
Хью, -- но я и так припозднился. Боюсь, что моя жена уже начала
беспокоиться, а мне не хотелось бы ее волновать.
Настаивать аббат не стал.
-- Благослови тебя Господь за то, что ты так ловко
отговорился, -- сказал Кадфаэль, провожая Берингара к воротам,
где тот оставил коня. -- Я засыпаю на ходу, и сейчас даже
хорошее вино меня не взбодрит.
Луна уже не светила, однако и солнце еще не взошло над
горизонтом, когда Оливье де Бретань и Люк Меверель медленно
въехали в ворота аббатства. Они и сами не смогли бы сказать,
далеко ли забредали в своих ночных скитаниях, ибо оба плохо
знали здешние края. Когда Оливье догнал Люка и осторожно
попытался заговорить с ним, тот не ответил, а продолжал брести
по лесу наугад, не разбирая дороги, ничего не слыша и не
замечая вокруг. Однако со временем где-то за гранью своей
отрешенности Люк почувствовал, что этот терпеливый,
неназойливый, но неотступный преследователь не враг ему, а друг
и желает только добра. Когда Люк, окончательно выбившись из
сил, повалился в густую траву на опушке леса, Оливье спешился,
привязал в сторонке своего коня и прилег неподалеку -- не
слишком близко, однако же так, чтобы Меверель мог видеть его и
знать, что он терпеливо ждет. После полуночи Люка сморил сон,
что было для него величайшим благом, ибо молодой человек,
лишившись цели, поддерживавшей в нем волю к жизни на протяжении
двух последних месяцев, был полностью опустошен. У него не
осталось ничего, кроме неизбывной печали. В таком состоянии он
и смерть принял бы с благодарностью, ибо не переставал
терзаться горькими воспоминаниями: его лорд умер у него на
руках, и несмываемое кровавое пятно обагрило не только рубаху,
но и сердце молодого человека. Он хранил рубаху как залог
ненависти и грядущего мщения. Но теперь все миновало, и сон
должен был принести ему избавление.
Люк пробудился в тот таинственный предрассветный час,
когда ранние птицы только начинали оглашать своим пением
дремлющий лес, и, открыв глаза, увидел склонившееся над ним
лицо -- незнакомое, но дружелюбное и доброжелательное.
-- Я убил его? -- спросил Люк, каким-то образом
догадываясь, что этот незнакомец наверняка знает ответ.
-- Нет, -- негромко, но отчетливо отвечал Оливье, -- но в
том не было нужды. Для тебя он умер. Ты можешь забыть о нем.
Люк скорее всего не вполне понял сказанное, но тем не
менее принял на веру. Присев в густой прохладной траве, он
огляделся. К нему постепенно возвращалась способность
воспринимать мир. Он снова чувствовал сладкий запах земли и
видел, как в бледном, предрассветном небе тают последние
звезды. Люк внимательно всмотрелся в лицо Оливье, который молча
улыбнулся в ответ.
-- Я тебя знаю? -- спросил Люк.
-- Нет, но мы сейчас познакомимся. Меня зовут Оливье де
