так измочален! Это все Перепилиха: где бы с поклоном мужику благодаренье
сказать за тепло спанье в пироге, а она его в горячей воде вымочила да
им-то, мужикам-то своим, всю избу вымыла, вышоркала и приговаривала:
- После твоих гостей для моих гостей избу мою! День и ночь висел Пе-
репилихин муж на плетне. На другой день Перепилиха его сняла, палками
выкатала, утюгом горячим выгладила и послала нас потчевать корками от
пирога.
Мы попробовали, а ись не стали - уж оченно Пере-пилихой пахло, и
злость Перепилихина на зубах хрустела.
НА ТРЕСКЕ ГУЛЯЛИ
Был у нас капитан один, звали его Пуля. Рассказывал как-то Пуля:
- Иду мимо Мурмана. Лежу в каюте у себя. Машина постукиват исправно,
как ей полагается, а чую, нет ходу. Вышел на мостик, глянул - стоим! -
Что за оказия?
Посмотрел на корму, а от винта широченным кругом треска глушенна
вскидывается, взблескиват серебром. Винт колотит, рыбинами брызжет. А
пароход - на месте! Мы на треску наехали. Матросы пристали ко мне, каню-
чат: - Дозволь, капитан, рыбу взять. Столько, добра задаром пропадат! И
трюмы у нас пусты!
Ну, ладно, позволил. Пароход полнехонек набрали. Сами зиму ели да
приятелям раздавали в угощенье.
Да что Пуля! Я вот сам на лодчонке выскочил в океан (тоже на Мурмане
дело было), от артели поотстал да вздремнул и сон такой ладный завидел,
да лодка со всего ходу застопорила разом. Я чуть за борт не вытряхнулся!
Протер глаза - я со всего парусного да поветренного ходу на косяк
трески налетел.
В беспокойство не вошел: не к чему себя тревожить. Оглядел косяк,
глазами смерил - вышло на много кило-
метров длиной, палкой толщину узнал - вышло двадцать пять метров. Де-
ло подходяще: ехать можно.
А на тресковой косяк лесу всякого нанесло. Смастерил избушку, развел
огонь, сварил уху. Рыба тут. На рыбе еду, рыбу варю. Поел - поспал, поел
- поспал. Меня треска и кормит и везет.
Пора бы к дому сворачивать. А весь косяк хвостом мотнул да на север
повернул. И понеслись мы мимо Новой Земли, в океан Ледовитой.
На строчных льдинах знаки ставил алыми платочками, что жоне с Мурмана
вез. Погулял и домой пора.
Высмотрел вожака-рыбу - накинул узду. И так ладно вышло! Правлю, куда
надо, весь косяк вожжой поворачиваю. К дому свернул. Шибче парохода шел.
В городе у рыбной пристани углом пристал. Пристал и почал торговать
свежей треской: на что свеже - жива в воде.
Продавал дешевле богатеев-рыбаков. Покупатели ко мне валом валили.
Смотрящи, лицезрящи на берегу столпились. Всем антиресно поглядеть на
тресковый косяк.
Я пущал гулять по треске. Малых робят с учительшами пущал задарма, а
с других жителей по копейке брал.
- Да ты, гость разлюбезный, кушай, ешь треску-то! Из того самого ста-
да, на котором я ехал, только уж не обессудь - посолена.
БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ ПОЛЮСНОЙ
Я тебе не все еще обсказал, что в море было. Знаки-то я поставил, ве-
тер платки полощет. Платок алый, что огонь взблескиват, что голос гром-
кий песню вскрикиват.
ЧАЙКИ ОДОЛЕЛИ
Вот чайки тоже одолевали меня, ковды я на треске ехал.
Треска - рыба деловитая, идет своим путем за своим делом, в сторону
не вертит. А чайки на готово и рады.
Ну, я чаек наловил столько, что в городу куча чаек на моем рыбном ко-
сяке выше домов была.
В городу приезжим да чиновникам заместо гусей продавал. Жалованьишко
чиновничье - считана копейка. Форсу хоть отбавляй - и норовили подешевле
купить. Как назвал чаек гусями да пустил подешевле - вмиг раскупили. А
мне что? Кабы настоящи рабочи люди, совестно стало бы. Чиновникам надо
было, чтобы на разговоре было важно да форсисто, а суть как хошь. Чаек,
гусями названных, за гусей ели и гостей потчевали. У чиновников настояще
пониманье форсом было загорожено.
В прежние времена нам в согласьи жить не давали. Чтобы ладу не было,
дак деревню на деревню науськи-
вали.
Всяки прозвища смешны давали, а другоряд и срамно скажут.
А коли деревня больша, то верхний с нижним концом стравливали, а по-
том и штрафовали.
Ну, вот было одного разу. Шли мы на пароходе с Мур-мана, там веснова-
ли товды и летовали. Народ был разно-местной.
Заговорили да заспорили - чья сторона лучше. Одни кричат, что ихны
девки голосистей всех. Ихных девок никаким не перевизжать. Други шумят,
что ихны девки толще всех одеваются.
Когда еще кто увидит его, а медведь заприметил - да ко мне. А у меня
не то что ружья, а и ружьишка завалящего нет никакого. Одначе, варю себе
треску, ем и в ус не дую.
Медведь наскочил на косяк, лапами хватат, а рыба в воде склизка. С
краю за рыбий косяк ни в жизнь не ухватиться!
Сам-то я сижу на середке: мне что, а ты достань! Медведь с ярости на-
чал рыбу жрать, столько нажрал, что брюхо полнехонько и одна рыбина в
зубах застряла.
Я медведя веревкой достал и шкуру снял. Погодь, сейчас покажу, сам
увидишь, что медведь полюсной, шкура большаща, шерсть длинняща. Жона из
шерсти всяко вязанье наделала. И тако носко чем больше носишь, тем нове
становится.
Дакося привстану да шкуру достану, чтобы ты не думал, что все это я
придумал.
Ох, незадача кака! Ведь я запамятовал, что шкуру-то губернаторский
чиновник отобрал. Увидел у меня. Я шкурой зимой дом закутывал: так и жи-
ли в теплой избе и топили саму малость, только для варева да для пе-
ченья. Теплынь была под шкурой! Пристал чиновник: - Не отдашь - в Си-
бирь!
Взял я шкуру полюсного медведя, шерсть снял, вот тут-то моя баба и
взялась за пряжу. Кожа была мягка, толста, я и ее содрал. Шкуру без
шерсти да без кожи (что осталось - и сам не знаю) свернул и отдал чинов-
нику, сказал, что так сделал нарошно, чтобы везти было легче. Чиновники
в ту пору понимания настоящего не имели, только грабить ловко умели.
Сарафаны в подоле по восемнадцати аршин, а нижних юбок по двадцати
насдевывают. Третьи орут, что у ихних хозяек шаньги мягче всех, колобы
жирней, пироги скусней.
Слов аж не хватат, криком берут. Силился я утихомирить старым словом:
- Полноте, робята, горланить. Всяка сосенка о своем боре шумит!
Да где тут! Им как вожжа под хвост попала. - У нас да у нас!.. - У
нас бороды гуще да длинней. У нас в старостиной бороде медведь ползимы
спал, на него облаву делали!
- А наши жонки ядреней всех! - А вашу деревню так-то прозывают... -
Ах, нашу деревню? Нашу деревню! А про вашу деревню... И пошло. До того
доспорили, что в одном месте ехать не захотели. Кричат:
- Выворачивай каюты, поедем всяк своей деревней! Только трескоток по-
шел. Мы, уемски, трюм отцепили да в нем домой и приехали. Потом паро-
ходски спохватились, по деревням ездили, каюты отбирали. К нам за трюмом
сунулись. А мы трюм под обчественну пивоварню приспособили. Для незамет-
ности трюм грязью да хламом залепили. В этом-то трюму мы сколько зим от
баб спасались.
И пьем и песни поем - и хорошо.
АРТЕЛЬЮ РАБОТАЛ, ОДИН ЗА СТОЛ САДИЛСЯ
Вот я в двух гостях гостил, надвое разорвался. На двое - дело просто.
Меня раз на артель расщепало! Ехал я на поезде, домой торопился. Стоял
на площадке вагона и поезду помогал - ходу подбавлял: на месте подскаки-
вал, ногами отталкивался.
На крутом завороте меня из вагона .выкинуло. Вылетел я да за вагон
пуговицей зацепился. Моя жопа крепко пуговицу пришила, еенно старанье
хорошу службу сослужило.
Я боялся, что меня за каку-нибудь железнодорож-ность зацепит и растя-
нет, а вышло иначе. Начало меня подбрасывать да мной побрякивать. Где
брякнет - так и останусь, там и стою, остановки поезда дожидаюсь.
Я по дороге у железной дороги частоколом стал. Сам стою, сам себя
считаю, а сколько станций, полустанков, разъездов сам собой частой вехой
обвешил - и не сосчитал.
Вот машина просвистела, попыхтела и остановилась. Дальше нашего края
ехать некуда. Коли снизу добираться, то тут конец, коли от нас ехать, то
начало.
Я пуговицу от вагона отцепил. Домой пошел большой толпой, и все я,
иду, песню хором пою.
В Уйме думали: плотники новы дома ставить пришли али глинотопы на
кирпичный завод. Я артельно ближе подошел. Люди с диву охнули. - Охти,
гляди ты! Сколько народу, и все - как один Малина! Ну, исто капаны! И до
чего схожи - хоть с боку, хошь с рожи. И как теперича Малиниха мужа
рас-познат? Эка орава - и все на один лад: и ростом, и цветом, и выс-
тупью. Которой взаправдашней - как выгнать? У моей жоны слова готовы:
- Который на работу ловче и на слово бойче, тот и муж мне. Мой-то Ма-
лина работник примерный!
Я на жонино слово поддался и всеми частями за работу взялся. В поле и
на огороде работаю, поветь починяю, огород горожу, мельницу чиню, дом
"аново крашу, в лесу дрова запасаю, рыбу ловлю, бабе к новой юбке опо-
долье вышиваю, хлеб молочу, пряжу кручу, веревки вью. И все зараз, и на
все горазд?
За работу взялся в послеобеденно время, а кнаужне все сготовлено, все
сроблено.
Баба моя ходит и любуется, а не может вызнать, который я - настоящий
я. Я на всех работах в десять рук работаю.
Вызнялась жона на поветь, будто на работу поглядеть, и метнула гром-
ким зовом:
- Малина, муженек! Поди за стол садись, пришла пора ись!
Я к еде двинулся и весь в одного сдвинулся. В тех местах, где я стоял
у железной дороги, там выросли малиновы кусты и по ею пору растут. Ягоды
крупны, сочны, скусны.
Я худого не выдумываю, а норовлю, чтобы хорошим людям всем хватило да
любо было.
КАБАТЧИХА НАРЯДИЛАСЬ
Кабатчиха у нас в деревне была богаче всех и хвастунья больше всех.
Нарядов у кабатчихи на пол-Уймы хватило бы.
В большой праздник это было. Вся деревня по улице гулянкой шла. Все
наряжены, кто как смог, кто как сумел.
И кабатчиха выдвинула себя. И так себя вырядила, что народ столбами
становился: на кабатчиху глядит, глаза протирают, глаза проверяют, так
ли видится, как есть?
Такой нарядности мы до той поры не видывали. Напялила кабатчиха на
себя платье само широко с .бантами, с лентами, с оборками, со вставками,
с трах-малеными кружевами.
Оделась широко. А кабатчихе все мало кажет. Нарядов много, охота все-
ми похвастать. Попробовала она комоду
Собрали мужики деньги на построение сороковки, а потом и четвертной и
начали великой празничной пропой.
Главно гулянье было за рекой, мы туда на лодках переправились. Под
кабатчика с избой заместо одежи все лодки были малы. Кабатчик с горы
скатился, на воду плюхнулся, ножками заперебирал, как пароход колесной.
Да дунул ветерок! И понесло кабатчика вниз по реки. Наши робята не
опозднились, песню запели:
Пароход идет на низ, Пароходу кланялись, Пароходски склянки с водкой
Очень нам понравились!
Кабатчик плывет, стаканчиками с бутылками назва-ниват, тарелками поб-
рякиват, народ соблазнят, к себе подзыват, строчным лодкам выпеват:
Ко мне, к кабаку пловучему, Подплывайте кучею, Водку выпивайте,
Деньги давайте!
Столько лодок к пловучему кабатчику причалило, что будь река поуже -
пароходам проходу не было бы. Река-то широка, да против города мель
есть. Кабатчик со всеми лодками на мель и налетел. Кто в лодках ехал без
денег, те на мели и осели. А кабатчик деньги собрал, мель пробежал, по
глубокой воды дальше плывет, поет. С судоремонтного заводу его окликну-
ли: - Эй, бревенчато брюхо, приворачивай! Мы тебя железными обручами
обобьем да водочки за твой счет попьем. Кабатчик свою линию ведет:
Деньги принесите, Товда и водки просите, А 'задарма не взыщите!
Кабатчик ручкой помахал и дальше промахал, его поветерью в море вы-
несло. В море воздух пользительной, кабатчика опять раздувать стало.
Стены не выдержали их по бревнышку разнесло. Кабатчика разорвало, бутыл
ки разбило вдребезги, раскидало во все стороны. Пьяна буря на неделю
поднялась.
А мы проспались, опамятовались, лишно пить перес тали, в себя прихо-
