тако мимоходно. Начал тихо, а помалу да помалу стал голосу прибавлять, а
смех-то сыпал с перцем, да с крупнотолченым, несуразицей подпирал, себя
разогнал, ну, и накрутил.
Губернатор взвизгиват, животом трясет, чиновников скололо, руками от-
махиваются, значит, передышки просят.
Я смотрю, чтобы смех не унимался, чтобы смех не убывал. Завернул я
большой смех часа на три, а сам в ту пору сел, поел, питья да выпивки
велел из трактира принести и на губернаторский счет записать.
Три часа проходят, я еще слов пять сказал - как пару поддал, и опять
чиновники от смеху в круги-переверты да в покаточку.
Мне что? Больше смеются - больше смешить стал Я чиновников-изде-
вальщиков крепко крутонул, а сам по городу пошел - разны дела делал, по-
рученья деревенски справлял.
Время к вечеру пришло. Мне спать пора, я тако загнул, что губернатор
всю ночь глоткой ухал, а чиновники тонким визгом завились.
Ну другой день я всю сердитость накопленну в ход пустил. И не только
словами смешил, потешал, а и руками и ногами всяки кренделя выделывал -
это словам на подмогу, как гармонь к песне. Из присутственных мест из
разных палат смех да хохот громом летел по городу!
Городска беднота только ежилась. - Опять на нас каку-то напасть выду-
мывают, опять шкуру с нас драть ладятся. Экой упряг времени хохочут,
Чиновники остановиться смеяться не могут. Глянут друг на дружку - их
как ременкой подстегнут на новый смех. Через столы переваливаются, по
полу катаются. Каждому смешно, что не он один в тако дело попал. И до
того досмеялись, что мелки чиновники только ножками дрыгали, да икали, а
губернатор только булькал да пузыри пускал.
Чиновники народ был хилый, мундирами держались, а смеяться насме-
хаться над мужиками да над простым народом были сильны. Неделю смеху вы-
держали и только второй недели недотянули извелись. А губернатор лопнул!
ЛУННЫ БАБЫ
Доняла меня баба руганью: и не пей, и не пой, и работай молчком. Ну,
как это не петь, как молчать? У меня и рот зарастет. Работа с песней
скорей идет, а разговором от иного дела и отговориться можно.
Тут скочила мне в память стара говоря: попал дедка в рай, бабка в
ад-и рады оба, что не вместе.
Ну, куда ни на есть, да надо от бабы подальше. И придумал убежать на
луну. Оттуда и за домом и за бабой присматривать буду.
Для проезда на луну думал баню приспособить, да велика. Обернуться не
во что было.
А лететь-то надо паром. Я самовар пару к себе приладил: один спереду,
другой сзаду. Взял запас уголья, взял запас хлеба, другого прочего, чего
надо.
Взял бабкину ватну юбку - широченна така, к подолу юбки парусину при-
шил. Верх у юбки накрепко связал и перевернул. В юбке дыру проделал, в
дыру банно окошко вставил. Окошко взял у старой бани, нову портить посо-
вестился.
В ватной юбке сижу, парусиной накрылся, самовары наставил. Самовары
закипели. Паром юбка да парусина надулись и вызнялись. И понесло меня
изо дня в день, изо дня в день, да скрозь ночь полетел!
Стукнулся на луну, в мягко место попал и не разбился. Угодил в дерев-
ню обликом на манер нашей Уймы. Из ватной юбки не вылезаю, только в
окошко гляжу, как на луне живут? Гляжу да место для своего жилья выби-
раю.
Вижу из белого дому на белой двор зелена баба лунна выскочила, морда
у бабы злюшша, зубы острюшши. Гонит баба мужика, что-то ругательно кри-
чит, мужика колошматит то с маху, то наотмашь!
И скорехонько измочалила, видать, дело привышно Хватила зеленая гре-
бень редкой, вычесала мужика буди лен. За пряжу села, опосля и за тканье
взялась - соткала лоскутну помене фартука и на зад нацепила - мужниной
памятью утешаться и для обозначения, что, мол, вдова и взамуж охоча.
Я тихим шагом - в юбке да с двумя самоварами не порато заторопишься!
- да так тихим шагом по луне пошел житье да бытье глядеть. Холодно там,
все бело, только бабы лунны от злости зелены, да это и отсюдова видать.
Смотрю, бабы на мужиках землю пашут: на мужиках сидят да хворостиной
подгоняют. Дошел до гумна, а там хлеб молотят - и опять-таки мужиками.
Держит баба мужика за руки али за голову, над своей головой размахнет да
как цепом и вдарит. Бабы норовят молотить мягким местом, а мужики норо-
вят пятками стукнуть.
Худо мужиково житье на луне! Правов у мужиков никаких нету. Жонки над
ними выхаживаются, как придумают. Мужиков в щепы щиплют, из мужиков ве-
ретено точат. С мужиков лыко дерут. Лунны бабы лыкову трубу плетут. Уж
длинную выплели, хотят еще длинней выплести, а для этого виновных мужи-
ков надо извести. Как выплетут до большого конца, так на землю нашим ба-
бам прокричать хотят лунны жонки, как над мужиками верх взять, мужиков в
смирность привести и чтобы по бабьей указке все делали и по бабьей дудке
плясали.
Я решил, что для нас это не подходяще, и на луне я жить расхотел.
Гляжу - лунны жонки гулянкой идут, и у всякой на заду да напереду на-
вешаны лоскутины, из мужиков тканные, да не по одному - по пять да по
десять висит. Жонкам и тепло, и нарядно, а каково мужикам?
Увидали меня лунны бабы зелены и заподскакивали, и завывертывались.
То круглы, как месяц полнолунной, то тонехоньки обернутся, как месяц на
ущербе. Это меня подманивают, то толстостыо.то тонкостью пондравиться
хотят. А меня от них в оторопь бросат, лихорадкой трясет.
Я маленькими шажками ушагиваю от лунных баб подале, из самоварных
труб искрами сыплю, подступу не даю.
Вижу, лунны жонки, зелены рожи, каку-то машину ко мне прут. Жернова в
разны стороны поворачиваются. К жерновам мельничьи розмахи прилажены.
Розмахи как руки, размахались, меня зацепить норовят.
Кабы не самовары, тут и конец бы мой пришел. Молодцы самовары! Как
раз впору закипели. Я самоварной кран из юбки высунул, на лунных баб ки-
пятком прыснул. Да круто повернулся, меня на землю в обратный ход понес-
ло.
Только успел заприметить, что зеленые жонки от теплой воды осели и
присели. Видел, как лунны мужики на лунных баб уздечки накинули, сели да
поехали поле пахать да всяку первоочередну работу справлять.
Меня несет, меня несет! Из ночи в ночь, из ночи в ночь! Домой приле-
тел как раз поутру.
Тут меня ждут. Чиновники думают, не привез ли золота, - руки ловчат
отнять. Поп ждет, чтобы узнать, на котором я небе был? И ему все обска-
зал, пока помню. Ждут полицейски урядники, чтобы арестовать да оштрафо-
вать.
Ждут, на дороге и место налажено, приманкой стакан водки да огурец с
селедкой положены. Моя жона окошки в избе настежь отворила, мне на лету
и видно, что она напекла, наварила, а водки четвертна на столе.
Народушку сбежалось меня глядеть множество, от народу темно кругом,
глядят во все глаза. Как увернуться? А увернуться беспременно надобно.
Меня затолкают, из ума вышибут, от полицейского допросу, от поповского
расспросу, коли жив останусь, то в суд поведут, под штраф подведут.
Я самоварной кран из юбки выставил, горячу воду пустил, а сам вер-
чусь, кручусь, разбрызгиваюсь.
Народ, кто успел, в сторону шарахнулся, кто не успел, те подолами да
пинжаками накрылись, полицейски в шинельки завернулись.
Я той порой от дороги в сторону, на огород за баню. Чтобы не стук-
нуться, самоваров не примять да кипятком не ошпариться, у меня к ногам
раздвижна тренога прицеплена, мне ее для этого дела дал проезжий сымалы-
цик фотограф. Я треногу вытянул, в землю ткнулся. Ноги одна в одну, одна
в одну - и стоп!
Я на землю. Из юбки выпростался, самовары трубами в разны стороны
поставил, в самоварах мешаю, искры пущаю. Народ, как от окрика, осадил.
Я так возврату на землю обрадел, что с жоной наскоро обнялся. Жона
меня лопухами прикрыла, еды да питья принесла. Я за землю держусь креп-
ко, ем да запиваю, выпиваю да закусываю, промеж лопухов смотрю, что тво-
рится около да в избе.
Моя баба самовары долила, на стол поставила, юбку ватну да парусины
на другой стол положила. Сама баба моя плачет, заливатся и причет ведет:
Ох, соседушки, сватьи, кумушки! Вы мово слова послушайте, Да совет
мне посоветуйте, Как теперь зватися мне - Вдовой али мумней жоной? Муже-
нек мой разлюбезной, ягодиночка, Спела ягодка малиночка, Остался на хо-
лодной луне одинешенек! Скоро ль ночка настанет, С неба мужнин глазок
ласково глянет! Век прожила - с тучами не спорила. Теперича тучи будут
разлучницами! Закроют от меня ясной месяц, Муженька любимого! Уж вы, жо-
ночки, подруженьки, Скажите-ко тучам, тем, Пусть закроют от меня белой
день, Пусть оставят мне ясну ноченьку!
Не обнять мне мужа милого, Дак погляжу на луну Мужу в ясны оченьки!
Как остатной привет, Послал мне муж юбку, Ватну юбку теплую, Не согреет
меня сам Мой сокол летный!
Столь ласково, столь жалостливо жона песней-причетом льется, что я
носом фыркнул, пирог с морошкой доел и заревел. Реву, что один без жоны
остался на луне. От жениного плачу и я поверил, что там на луне сижу,
позабыл, что на огороде под лопухами водку заедаю шаньгами.
Гляжу, а поп Сиволдай с урядником секретной разговор произвели, ватну
юбку объявили юбкой с первого неба, юбку на палку нацепили, лентами об-
вязали, цветами облепили и по деревне понесли.
Народ в те поры вовсе глупой был, попу да уряднику денег полны карма-
ны наклали. Поп с урядником и по другим деревням юбочной ход сделали.
Городски попы это дело вызвали, архиерею рассказали. Архиерей гово-
рит:
- Деревенски глупы, городски не умней: что тем, что другим - было бы
погромче да почудней! Деньги сыпать станут - только карман растопыривай!
Ты вот думашь - я все вру, а впрямь тако время было! Что со мной сде-
лали? Да ковды дело дошло до доходу, про меня позабыли!
БАБЫ РАЗГОВАРИВАЮТ
До чего бабы за разговором время теряют. Теперь-то всяка делом заня-
та, дело подгонят, а в прежню пору у них времени для пустого разговору
много было. Разговор начинали чинно, медленными словами) а как разгонят-
ся - ну, и затараторят, от слов брякоток пойдет, бывало.
Перед моей избой столкнулись попадья Сиволдаиха и модница из городу.
Им бы идти куда ни на есть - ну, к той же попадье, да там за самоваром и
говорили бы, сколько хотели. Но обе, вишь ты, торопились. Остановились
на два слова, начали чинно, и обе в один голос и как одно длинно слово
протянули: - Здравствуйте-как-поживаете-благодарю-вас-ничего! И всякое
другое для разминания языка. Вскорости заговорили громче, громче и зат-
рещали, будто зайцев загоняют.
Я час терпел, думаю умом: наговорятся, разойдутся. Второй час прошел.
Я ничего делать не могу, в ушах шум, гул. Повязал голову жониной кофтой
ватерован-ной, закутал фартуком.
А под окном громче заговорили, в спор вошли, на крик перешли.
Я на чердак вылез с ушатом воды и из чердачного окошка стал водой по-
ливать.
Бабы зонтик растопырили и еще громче заголосили. Хватил я лопату - да
песком, что на чердаке над потолком был. Лопатой сгреб - да в окошко, да
на Си-волдаиху и на городску модницу! Сыпал, сыпал! Слышу - стихло: уш-
ли, значит.
Я умаялся, прилег отдохнуть. И только разоспался по-хорошему - слышу
шум-звон. Что тако?
А это поп Сиволдай в колокол звонит, попадью ищет Из города прибежали
- модницу ищут. Ко мне урядник колотится, ругается, велит кучу песку с
улицы убрать.
Глянул я на улицу, а перед домом моим поперек улицы на самой дороге
большая куча песку.
- Мне како дело до улицы? Кабы во дворе, я убрал бы, а тут место об-
чественно, пусть обчеством и убирают!
Куча-то проезду мешала. Стали песок разгребать, дорогу очищать. Я со
всеми тоже работал. Песок разрыли, а там под зонтиком Сиволдаиха с мод-
ницей одна другой в космы вцепились, ревмя ревут, криком кричат. У них
спор вышел о новом модном наряде: куда бант прицепить, спереди али сза-
ди?
Это дело тако важно, что бабы со всей Уймы в спор вступились, проез-
