отпуску и прогуливат себя по лесу. Не все ей по воде носиться, а захоте-
ла по горе походить. Утки таким манером раздумывают, по воде разводье
ведут, плясом кружатся. Туман тоньшать стал, утки в мою сторону запогля-
дывали. Я пальнул. Разом все утки кверху лапками перевернулись и стихли.
Надо уток достать, надо в воду залезать, а мне неохота, вода холодна.
Кабы Розка, собака, была, она бы живо всех уток вытащила. Да Розка дома
осталась.
Жона шаньги житны пекла. Об эту пору у Розки большое дело - попа Си-
волдая к дому не допускать. А поп по деревне бродил, носом поводил, вы-
искивал, чем поживиться.
Розка - умна животна: пока все не съедено, пока со стола не убрано,
ни попа, ни урядника полицейского, ни чиновника (не к ночи будь помяну-
то, чтобы во снах не привиделся) и близко не подпустит. Коли свой чело-
век идет: кум, сват, брат, Розка хвостом вилят, мордой двери отворят.
Сижу, про собаку раздумываю, трубку покуриваю, про уток позабыл.
К уткам понятие и все ихны чувства воротились. Утки зашевелились, в
порядок привелись, крылами замахали и вызнялись. "Вот, - думаю, - доста-
нется мне от жоны за эко упущенье".
Утки вызнялись, тесно сбились, совещание ведут Я опять пальнул. Уток
оглушило, они на раскинутых крыльях не падают, не летят, на месте дер-
жатся.
Тут-то взять дело просто. Я веревку накинул и всю стаю к дому пота-
щил.
Дождь набежал. Я под уток стал и иду, будто под зонтиком. Меня вода
не мочит, меня дождь не берет Дождь пробежал, солнышко припекло, я под
утками иду - меня жаром не печет.
Дома утки отжились, ко двору пришлись. Для уток у меня во дворе пруд
для купанья, двор да задворки для гулянья. Как замечу уткински сборы к
полету-отлету, я оглушительно ружье покажу, утки хвосты прижмут, домаш-
ностью займутся Яйца несут, утят выводят.
Вскорости у всех уемских хозяек утки развелись. Всем веселы хлопоты,
всем сыто.
Поп Сиволдай выбрал время, когда собаки Розки дома не было, пришел ко
мне и замурлыкал таки речи:
- Я, Малина, не как други прочи, я не прошу у тебя ни уток, ни утят,
дай ты мне ружья твоего, я сам на охоту пойду, скоро всех, больше всех
разбогатею. От попа скоро не отвяжешься - дал ему ружье. Сиволдай с ве-
чера на охоту пошел. Ружье ему не под силу нести, он ружье то в охапке,
то волоком тащил. А к месту притащился вовремя и в пору.
На озере уток много, больше чем я словил. Поп Сиволдай ружьем поцелил
и курок нажал, да ружье-то перевернулось, выпалило и оглушило.
Очень хорошо оглушило, только не уток, а Сиволдая! Попа подкинуло да
на воду на спину бросило. Поп не потоп, весь день по озеру плавал вверх
животом. Эко чудо увидали старухи-грибницы, ягодницы. Увидали и запричи-
тали:
Охти, дело невиданно, Дело неслыханно. Плават поп поверху воды, Он
руками не махат, Он ногами не болтат,
Больше диво, большо чудо! Поп молчит. Не поет, не читат, У нас денег
не выпрашиват. Это сама больша удивительность!
С того дня стали озеро святым звать. Рыба в озере перевелась, утки на
озеро садиться перестали. Озер у нас много. Мы на других охотимся, на
других рыбу ловим. А Сиволдай на воде отлежался, из озера выкарабкался.
На охоту ходить потерял охоту.
ТЕРПЕНЬЕ ЛОПНУЛО
Наше крестьянско терпенье было долго, а и его не на всяк час хватало.
Из терпенья-то мы выходили, да голыми руками не много наделашь. На-
чальство нас надоумило, само того не думая, оружье сделать. Надоумило на
свою шею.
Богатей да полицейски у нас в Уйме кирпичной завод поставили. Пока
планы заводили, построение производили, нам заработки коробами сулили.
А нам лишь бы от начальства бывалошного подальше, заработки мы сами
сыскать умели. Но начальству перечить не стали, да нашего согласья не
порато и спрашивали.
Мы на планы смотрели с видом непонимающим, а что надобно нам - усмот-
рели. Для виду мы за заработками погнались.
Взялись мы всей Уймой трубу заводску смастерить. Сделали.
По виду труба - какой и быть надо, а по сущей сути это было ружье ог-
лушительно, далекострельно. Ствол калибром не номер четыре, как у кума
Митрия, не номер два, как у меня, а больше номера первого. Коли не
знать, что под крышей есть, дак очень даже настояща заводска труба, и
дым пущала.
Завод в ход пошел. Мы спины гнули, начальство да богатей карманы на-
бивали, нас обдували.
Мы большим долгим терпеньем долго держались. Да не стерпели, лопнуло
наше терпенье.
И дело-то произошло из-за никудышности - из-за репы, из-за брюквы па-
реной.
Наши хозяйки во все годы в рынке парену брюкву, репу продавали. В
рынке не то что теперь - грязь была ма-лопролазна. Для сбереженья това-
ров и самих себя мы в грязь поперечины бросили, доски постелили, горшки,
шайки с пареным товаром расставили и торгуем. Кому на грош, кому на пол-
торы копейки.
Вдруг полицыместер на паре лошадей налетел. Полицейски с чиновниками
с нас за все про все содрать успели. Для полицыместера у нас ничего не
осталось. Мы и за карманы не беремся.
Увидал полицыместер, что мы не торопимся ему взятку собирать, и крик
поднял. От егонной ругани ветер пошел - хошь овес вей.
Полицыместер раскипятился, зафыркал и скочил на доски, на самы концы.
И забегал по доскам, запритоптывал.
Доски одна за одной концами вскидывают, горшки, шайки выкидывают. Па-
реной брюквой, пареной репой палить взялись, будто заправскими снаряда-
ми.
Наперьво полицыместеру и полицейским отворены глотки заткнуло, глаза
захвостало-улепило. Вторым делом тем же ладом чиновникам прилетело, вле-
тело. Горшки, шайки в окнах правлений рамы вышибли и ни одного ни чинов-
ника, ни чиновничишка не обошли.
Простого народу не тронуло, зато в губернатора цельна шайка влипла.
Губернатор брюкву, репу прожевал, от брюквы, репы прочихался, духу
вобрал и истошно закричал:
- Непочтительность! Взяток не дают! Не ту еду подают, каку мы хотим!
Бунт!
И скорой минутой царю депешу послал, бегом бежать заставил.
У царских генералов ума палата, у царя самого больше того. Царь в от-
вет приказ строгий отписал:
"Арестовывать, расстреливать, ссылать. Усмирить в одночасье". Это за
брюкву-то, за репу-то!
Тут вот наша труба-ружье оглушительно нам и понадобилось. Повернули
мы в городску сторону, ружейну часть примкнули. Всей деревней зарядили.
Всей деревней выпалили.
Всех чиновников до одного, всех полицейских - начисто всех оглушило.
Всякого на месте, как был, припечатало: что делал - за тем делом и оста-
вило людям добрым напоказ, в поученье.
Мы в городу собрались гулянкой по этому случаю. Робят взяли зверинец
из чиновников поглядеть.
И увидали мы, нагляделись, насмотрелись на чиновничьи дела, на ихну
царску службу.
Оглушенные чиновники деревянными стояли, их хошь прямо смотри, хошь
кругом обходи.
Ловко чиновники лапу в казну запускали, видать, - дело давно знакомо.
Друг дружки в карманы залезали, друг дружки ножку подставляли. Умеючи
взятки брали, с бедняков последню рубаху снимали. Насмотрелись мы на чи-
новников, кляузы строчащих и на нас ехидны бумаги сочиняющих. Заглянули
мы в бумаги, а там для нас и силки, и капканы, и волчьи ямы, и всяки ро-
гатки, всяки ловушки наготовлены.
Подумать только - на что чиновники ум свой тратили!
Дух от чиновников хуже крысиного. Мы окошки, двери настежь отворили
для проветриванья.
Все награбленное добро отобрали, голодному люду роздали. Отобрали все
из рук, из карманов, из столов, из шкапов. Добра, денег было много, и
все чужо - не чиновничье.
Крючкотворными делами все печки во всем городе истопили.
Малы робята и те поняли, како тако у чиновников царских "законно ос-
нованье". Малы робята и те заговорили:
- Как так долго царска сила держится, коли законно основанье у ней
воровство да полутовство?
Робята на выдумку мастера. Чиновников казенными печатями к месту, ко-
торый где застат, припечатали. Мы свое дело сделали, домой ушли. Чинов-
ники в себя пришли, увидели, что их секреты известны всему свету. Пробо-
вали на нас снова шуметь. Да в нас уж страху нисколько не осталось, а
кулаки-то сжались.
Моя жона картошку копала. Крупну в погреб сыпала, мелку в избу таска-
ла в корм телятам. Копала - торопилась, таскала - торопилась и от поля
до избы мелкой картошки насыпала дорожку.
Время было гусиного лету. Увидали гуси картошку, сделали остановку
для кормежки. По картошкиной дорожке один-по-один, один-по-один - все за
вожаком дошли гуси до избы и в окошко один за одним - все за вожаком.
Избу полнехоньку набили, до потолка. Ко-торы гуси не попали, те в раму
носами колотились, кры-лами толкались и захлопнули окошки.
Дом мой по переду два жилья: изба, для понятности сказать, кухня да
горница. Мы с жоной в горнице сидим, шум слышим в избе, будто самовар
кипит, пиво бродит и кто-то многоголосно корится, ворчит, ругается.
Двери толконули - не открываются. Это гуси своей теснотой приперли.
Слышим: заскрипело, затрещало и охнуло.
Глянули в окошко и видим: изба с печкой, подпечком, с мелкой картош-
кой для телят с места сорвалась и полетела.
Это гуси крылами замахали .и вызняли полдома жилого - избу.
Я из горницы выскочил, за избой вдогонку, веревку на трубу накинул,
избу к колу привязал. Хошь от дому и далеко, а все ближе, чем за морем.
И гусей хватит на всю зиму ись.
Баба моя мечется, изводится, ногами в землю стучит, руками себя по
бокам колотит, языком вертит:
- Еще чего не натворишь в безустальной выдумке? Како тако житье, коли
печка от дому далеко? Как буду обряжаться? На ходьбу-беготню, на обрядню
у меня ног не хватит!
Я бабу утихомирил коротким словом: - Жона, гуси-то наши!
Жона остановилась столбом, а в голове ейной всяки мысли да хо-
зяйственны соображения закружились. Баба рот захлопнула. Побежала к избе
как так и надо, как по протоптанному пути. Гусей разбирать стала: кото-
рых на развод, которых сейчас жарить, варить, коптить. И выторапливает-
ся, кумушкам, соседкам по всей Уйме гусей уделят. За дело взялась, уста-
ли не знат, и дело скоро ладится: которо в печке печется, которо в руках
кипит, жарится. Моя баба бегат от горницы до избы, от избы до горницы,
со стороны глядеть - веревки вьет.
Вот и еда готова. Жона склала в фартук жареных гусей, горячи шаньги
сверху теплом из печки прикрыла, в горницу притащила, на стол сунула,
тепло вытряхнула. Приловчилась - в фартуке и другого всякого варенья,
печенья наносила и тепла натаскала. В горнице тепло и не угарно. Тепло
по дороге проветрилось, угар в сторону ушел.
Моя жона в удовольствии от хозяйничанья. Уемски бабы - тетки, сватьи,
кумушки, соседки, жонины подруженьки - гусей жарят, варят, со своими му-
жиками едят, сидят - тоже довольны. У меня жилье надвое: изба от горницы
на отлете, не как у всех, а по-особому, - и я доволен.
Все довольны, всем довольно, только попу Сиволдаю все мало. Надобно
ему все захватить себе одному.
- Это дело и я могу, - кричит Сиволдай, - картошки у меня много с чу-
жих огородов, мне старухи кучу наносили и на отбор мелкой.
Сиволдай насыпал картошки и к дверям, и к окошкам, и в избу, и в гор-
ницу, и на поветь; гуси не мешкали и по картофельным дорожкам через две-
ри да в окошки полон дом набились.
Поп обрадел, двери затворил, окошки захлопнул. Поймал гусей. Гуси
крылами замахали, поповский дом подняли. В доме-то попадья спяща была,
громко храпела, проснуться не успела. Сиволдай за гусями жадно бросился.
Про попадью вспомнил и заподскакивал.
- Да что это тако! Да покричите всем миром, чтобы гуси воротились,
чтобы дом мне отдали и попадью вернули. Скажите гусям: я их отпущу. Вам,
мужикам, гуси поверят. Кричите всем деревенским сходом. Мы Сиволдаю про-
верку сделали.
- А ты, поп, гусей-то отпустишь, ежели дом с попадьей вернут тебе гу-
си?
- Да дурак я, что ли, чтобы столько добра мимо рук пустить? Вы только
