На них посмотреть - отвернуться хочется. Я ногами-корнями двинул,
ветвями-руками махнул и всю крапиву с Уймы собрал, весь репейник выдер-
гал. На злыдень городских налепил. Они с важностью себя встряхивают, но-
сы вверх задирают, друг на дружку не глядят, друг от дружки отодвигают-
ся, чтобы себя не примять, чтобы до городу в сохранности свой вид донес-
ти.
Прибежали попадьи с большущими саквояжами. Сначала яблоками саквояжи
туго набили, а потом передо мной стали тумбами да копнами.
Охота попадьям яблонями стать и боятся: а дозволено ли оно, а показа-
но ли? Нет ли тут силы нечистой? У своих попов не спросили, не сдогада-
лись спросить у Сиволдая, да к нему с пустыми руками не пойдешь.
От раздумчивости у поповских жен рожи стали похожи на булки недопече-
ны, глаза изюминками, а рты разинуты печными отдушинами, из этих отдушин
пар со страхом вперемежку так и вылетал.
У меня ни крапивы, ни репейника. Собрал я лопухи, собрал чертополох и
облепил одну попадью за другой. Попадьи искоса глянули на себя, видят -
широко, значит, ладно.
В город поплыли зелеными кучами. И полицейщицы и чиновницы со всей
церемонностью в город заявились. Идут, будто в расписну стеклянну посуду
одеты и боятся разбиться. Сердито на всех фыркают. Почему-де никто не
ахат, руками не всплескиват, и почему малы робята яблочков не просят?
К знакомым подходят, об ручку здороваться, а знакомы от крапивы и ре-
пейника в сторону отскакивают.
По домам барыни разошлись, перед мужьями вертятся, себя показывают,
мужей и колют и жгут. В ихних домах ругань да визготня поднялась, да для
них это дело завсег-дашно, лишь бы не на людях.
Приплыли в город попадьи, а были они многомясы, телом сыты - на них
лопухи во всю силу выросли. Шли попадьи, каждая шириной во всю улицу. К
домам подошли, а ни в калитку, ни в ворота влезть не могут.
Хоть и конфузно было при народе раздеваться, а верхни платья с себя
сняли, в домы заскочили. Попадьи отдышались и пошли по городу трезво-
нить! - И вовсе нет ничего хорошего в Уйме. Ихно согласное, ладное житье
от глупости да от непониманья чино-почитанья. То ли дело мы: перекорим-
ся, переругаемся - и делом заняты, и друг про дружку все вызнали! И ску-
ки не знам.
Чиновницы заместо телефона из форточки в форточку кричали - попадьям
вторили.
Чиновницы с попадьями о лопухах говорили с хихиканьем.
А попадьи чиновниц крапивным семенем обозвали. Это значит - повели
благородный разговор. Теперица-то городски жители и не знают, каково
раньше жилось в городу. Нынче всюду и цветы, и дерева. Дух вольготный,
жить легко.
Ужо, повремени малость, мы нашу Уйму яблонями обсадим, только уж
всамделишными.
ИНСТЕРВЕНТЫ
Ты, гость разлюбезный, про инстервентов спрашивать. Не охоч я вспоми-
нать про них, да уж расскажу.
Ну вот, было тако время, понаехали к нам инстервевты, да и инстервен-
ток привели с собой - тьфу!
Понимали, видать, что заскочили на одночасье, и почали воровать впе-
регонки.
Как наши бабы стирано белье развесят для просыху, вышиты рубахи, юбки
с вышитым оподольем, тою же минутой инстервенты сопрут - и перечить не
моги.
По разным делам расстервенились инстервенты на нашу деревйю и всех
коней угнали. Хоть дохни без коней! Сам понимать, как без коня землю об-
работать? Тракторов в те поры не было, да и были бы, так и трактора уг-
нали бы инстервенты. Меня зло взяло: коня нет, а сила есть. Хватил теле-
гу и почал кнутом огревать! Телега долго крепилась, да не стерпела,
брыкнула задними колесами и понесла!
Я на ходу соху прицепил, потом борону. Спахал всю землю, некогда было
разбирать, котора моя, котора соседа, котора свата али кума - всю под
одно обработал да засеял, и все в один упряг. Да еще огороды справил.
Телегу я смазал досыта и поставил для передыху.
Вдруг инстервенты набежали, от горячки словами давятся, от злости на
месте крутятся. Наши робята в хохот, на них глядя.
Инстервенты из себя лезут вон, истошными голосами кричат:
- Кто землю разных хозяв под одну спахал? Что это за намеки? Подать
сюда этого агитатора! Мы телегу вытащили. - Вот она виновата, ейна про-
делка. Инстервенты к телеге бросились, а я телегу по заднему колесу
хлопнул: знай, мол, что надо делать!
Телега лягнула, оглоблями размахнула, инстервен-тов которых в болото,
которых за реку махнула. Сама вскачь в город побежала ответ держать!
Я за телегой. Как ее одну оставить? Телега разошлась, моего голосу не
слышит, сама бежит, себя подгонят
В городу начальство инстервентско на Соборной площади собралось, все
в голос кричат:
- Арестовать! Колеса снять! Расстрелять! Телега без раздумья да с
полного маху оглоблями размахнулась на все стороны. Инстервенты - на
землю, а кои не успели опрокинуться, у тех скулы трещат. Работала телега
за всю Уйму!
Инстервенты сабли достали, из пистолетов палят, да куды им супротив
оглобель!
Я за угол дома спрятался и все вижу. И увидал: волокут пушки большу-
щи, в телегу палить ладят. Я закричал из-за угла:
- Телега! Ты нам нужна, как мы без тебя? Телега, телега, выворачивай-
ся как-нибудь!
Телега услыхала, оглоблями пуще замахала, а сама к берегу, к воде пя-
тится.
Пароходы, что за реку в деревни бегают, да буксиры - народ наш, рабо-
чий брат - увидали, что телега в эком опасном положении, на выручку за-
торопились. Пароходы по воде вскачь!
К месту происшествия прибежали, кормы приподняли, винтами воду на бе-
рег пустили. Инстервентов и их пушки водой залили, пушки и налить не мо-
гут. С инстервентой форс смыло, и такой у них вид стал, что срам смот-
реть.
Пароходы телегу на мачты подхватили. Я успел, на телегу сел. Пароходы
свистками марш завысвистывали и привезли телегу домой целехоньку.
Мы телегу в другой двор поставили для сбережения от инстервентов. У
телег отлика не велика - поди распознай, котора воевала?
А тебе скажу по дружбе, котора телега. Как в Уйму придешь, считай че-
тырнадцатый дом от краю, у повети стоит телега - та сама.
СТЕРЛЯДЬ
Ко мне в избу генерал инстервентский заскочил. От ярости трепещется,
криком исходится. Подай ему живу стерлядь!
У меня только что поймана была, не сколь велика - аршина три с гаком.
Спрятать не успел, держу рыбину под мышкой, а сам трясусь, коленки сги-
баю, оторопь проделываю, быдто уж очень я пужлив, а сам стерлядь тихо-
нечко науськиваю.
Стерлядь, ты сам знашь, с головы остриста, со спины костиста.
Вот инстервент пасть разинул, чтобы дыху набрать да криком всю Уйму
напугать.
Я стерлядь ему в пасть! Стерлядь скочила и насквозь проткнула. Голо-
вой по ногам колотит, а хвостом по морде хлещет!
Генерал инстервентский ни дыхнуть, ни пыхнуть не может. Стерлядь его
по деревне погнала, солдаты фрунт делали да кричали: - Здравья желам!
От крику стерлядь пуще лупила инстервента, он шибче бежал.
Стерлядь в воду - и пошла мимо городу, инстервент лапами веема че-
тырьмя по воде хлопат, воду выкидыват, как машина кака.
В городу думали, что нова подводна лодка идет. Флагами да свистками
честь отдавали и все спорили, какой нации новый водяной аппарат!
А как распознать инстервентов? Все на одну колодку. Тетка моей жоны,
старуха Рукавичка, сказывала: - Не вызнать даже, кто из них гаже! А
стерлядь мимо Маймаксы да в море вышла. По морю к нам еще инстервентски
военны пароходы шли и тоже нас грабить. Увидали в подозрительну трубу
стерлядь с генералом, думали - мина диковинна на них идет, закричали:
- Гляньте-ко - русски каку-то смертоубийственну машину придумали!
В большом страхе заворотились в обратну дорогу, да по-рато круто за-
воротились: друг дружке боки проткнули и ко дну пошли. Одной напастью
меньше!
ЗЕЛЕНА БАНЯ
Зайонадобилась мне нова баня: у старой зад выпал да пол провалился.
За сосновым али еловым лесом ехать далеко. А тут у нас наотмашь за де-
ревней, на сыром месте ивы росли. Я их и срубил, четыре столба сваями
под углы вбил, поставил баню всю ивову. Да в свежу, нову мыться пошел.
Баню жарко натопил. Вот моюсь да окачиваюсь, а про веник позабыл. - Охти
мнеченьки, как же париться без веника! Отворил дверь из бани, глянул - а
я высоко над деревней!
Умом раскинул и в разуменье пришел: ивовы столбы от теплой воды про-
росли да и выросли деревами и выз-няли меня в поднебесну, да и вся баня
зеленью взялась. Я от стен да от косяков дверных ивовых веток свежих на-
ломал, веник связал. И так это я в полну меру напарился!
Из бани вышел, жона догадалась лесенку приставить. А банный пар из
бани тучей выпер, поостыл да дождиком теплым и пал. Это дело я стал в
уме держать.
Вот стало время жарко-прежарко, а без дождя. Хлеба да травы почали
гореть.
Вижу - поп Сиволдай с конца деревни обход начи-нат, кадилом машет и
вопит во всю глотку:
- Жертвуйте мне больше, я вам дождь вымолю! Я забежал с другого конца
деревни и тоже заорал: - Не давайте Сиволдаю ни копейки, ни грота! Я вам
дождь через баню достану, приходите, кому париться охота!
Баню натопил самосильно. Старики да старухи у банной лесенки стабуни-
лись, дожидают моего зову в баню карабкаться. Я велел им стать чередом
парами и здымать-ся по две пары париться.
А я парю-хвощу да пар поддаю. Старье только покрех тыват от полного
удовольствия.
Как отпарю две пары, на веревке вниз спущу. Двери банны настежь отво-
рю, пар стариковский толстой тучей выпрет. А родня стариков, что пари-
лись, подхватит тучу вилами да граблями и волочет на свое поле. Там туча
поостынет и дождем теплым падет.
Столько в тот год у нас наросло, что сами были сы ты и всю округу
прокормили.
ОГЛУШИТЕЛЬНО РУЖЬЕ
Сказывал кум Ферапонт - мы его Ферочкой зва ли, - сказывал про свое
ружье. Ствол, мол, широчен ной, калибру номер четыре.
Это что четыре! У меня вот ружье, тоже своедель но - ствол калибру
номер два!
Кабы еще чуть пошире, я бы в ствол спать ложился. А так в ем, в ство-
ле ружейном калибру номер два, я са поги сушил, провиант носил.
Опосля охоты, опосля пальбы ствол до большой горячности нагревался, и
жар в ем долго держался.
В зимни морозы, в осенню стужу это было часто очень к месту и ко вре-
мени. От устали отдыхать али зверя дожидать на теплом стволе хорошо!
Приляжешь и поспишь часок другой-третий, как на лежанке.
Чтобы тепло попусту не тратилось, я к стволу крышку сделал. Выпалю
для тепла, крышкой захлопну и ладно.
Бывало, сплю на теплом ружье, на горячем стволе, а Розка, собачонка,
около сторожем бегат. Как какой непорядок: полицейского, волка или дру-
гого какого зверя почует, ставень от ствола оттолкнет в сторону, меня
холодом разбудит. Ну, я с ружьем своим от всякого оборону имею. Мое
ружье не убивало, а только оглушало, тако оглушительно было.
Раз я дров нарубил, устал, на ружье, на теплом стволе спать повалил-
ся.
Лесничий с полицейским заподкрадывались. Рубил-то я в казенном лесу.
Розка тихомолком ставень откинула, меня холодом разбудило. Кабы малость
дольше спал, меня бы сцапали и с дровами и с ружьем.
Я вскочил, стряхнулся, выпалил да так хорошо оглушил лесничего с по-
лицейским, что у них отшибло и память и всяко пониманье, а движенье ос-
талось. Я на лесничем, на полицейском, как на заправской паре дрова из
лесу вывез. Оглушенных в деревне на улице оставил, сам в лес воротился.
Мне и ответ держать не надо.
С этим оглушительным ружьем я на уток охотился. В саму утрешну рань
нашел озерко, на ем утки плавают, в туманной прохладности покрякивают,
меня не слышат.
Ружье-то утки видят, таку махину не всегда спрячешь. Видят утки
ружье, да в своем утином соображении ствол калибру номер два и за ружье
не признают. Это мне даже сквозь туман явственно понятно.
Утки оглушительно ружье за пароходну трубу сосчитали: думали, труба в
