над народом учиняют. Так где же тут истину сыщешь, если на царей полагаться?
Мало ли что им взбредет в голову? Нужны России не указы царские, а единый за-
кон для всех, и закон этот должен составить книжечку невеликую и недорогую,
чтобы всякий россиянин мог ее прочитать. Вот тогда лихоимство и крючкотворс-
тво в судах исчезнет!
Волынский с пылом раскрывал свою душу:
- Опять же образование! Где оно? Я грамотен, ты грамотен, вон даже Кубанца
я обучил... А нужно образование всего народа поголовное. Чиновникам же экза-
мены делать, чтобы неграмотных к делам не подпушать. Мыслю я так, что немало
мастеровых бы у нас было, ежели бы технические училища для народа открыть. А
крестьян учить надо в школах грамотности при их же деревнях и селах, близ
церквей, от духовенства. Но главное, - возвещал Волынский, - главное, надобно
в России создать университет, куда принимать не только дворянчиков, но и лю-
бого парня, лишь бы он башковитым был. Вот тогда Русь окрепнет, тогда она в
тело войдет, тогда свет из Европы к нам в Азию переместится...
Зашел к отцу сын, и Волынский поцеловал его.
- Вот, Петруша! - сказал при всех, мальчика благословляя ко сну грядущему.
- Счастлив ты, что такого батьку имеешь...
К ночи оставались самые близкие ему: Соймонов, Еропкин, Хрущев и Платон
Мусин-Пушкин. Тут уж говорили хлестко: как делать? Анну Иоанновну называли
словом обидным, подзаборным. От брака Анны Леопольдовны с принцем Брауншвейг-
ским тоже беды боялись.
- Случись что, - пророчил Еропкин, - и явится перед нею граф Мориц Линар,
саксонский любитель, будет она с ним махаться, как наша царица с Бироном. А
нам с того облегчения не жцать. Ежели что и делать, так надо делать сейчас.
- Сейчас нельзя, - рассуждал Волынский. - Белградский мир еще не отпразд-
нован, гвардия не вся в столицу собралась.
Составляли они проскрипцию на тех, кого следует уничтожать первыми: Бирон,
Остерман, Миних, Рейнгольд Левенвольде.
- А куда Лейбу Либмана денем? - горячился Мусин-Пушкин. - Он даром что
фактор, а без его совета Бирон и шагу не делает.
Сообща было решено: Лейбу Либмана отдать народу на площади для растерза-
ния. Принца Антона Брауншвейгского, благо он тихий и зла никому не сделал,
выслать туда, откуда приехал. Анну Леопольдовну, если заартачится, тоже за
рубежи отправить. Всех немцев разогнать, оставив лишь тех, которые к народу
русскому относятся приветливо...
- Возводить будем Елизавету, - говорили конфиденты.
Поздним часом заявился к ним Иогашка Эйхлер:
- Остерман вызывает из Дании Алексея Бестужева-Рюмина, а зачем он это де-
лает - и сам догадаться можешь, Петрович.
- Да брось, - отмахнулся хозяин. - Не меня же свергать!
- Тебя и свергнут... Не знаю, - задумался Эйхлер, - к чему бог ведет всех
нас, к добру или к худу? Пропасть нам всем или быть на самом верху России и
оттуда сверкать молниями?..
Сейчас кстати пришлась свадьба Голицына с калмычкой.
- На Ледяной дом я много уповаю, - говорил Волынский.
История умеет забывать... Она не сохранила имен тех умельцев, которые в
краткий срок возвели на Неве ледяное диво. "Самый чистый лед, наподобие боль-
ших квадратных плит разрубали, архитектурными украшениями убирали, циркулем и
линейкой размеривали, рычагами одну ледяную плиту на другую клали и каждый
ряд водою поливали, которая тотчас замерзала и вместо крепкого цемента служи-
ла. Таким образом, через краткое время построен был дом..."
Льдины чуть-чуть были подкрашены синькою, и слов не хватало, чтобы выра-
зить восхищение, когда при закате солнца сверкал Ледяной дворец, словно гро-
мадный кристалл драгоценного камня. Сооружали дом между Адмиралтейством и
Зимним дворцом - как раз посреди Невы, и была такая давка от народа любопыт-
ного, что пришлось к дому караул поставить. Внутрь запускали каждого, но сле-
дили, чтобы ничего не своротили и не уперли. А возле дома поставили баню для
"молодых", которую мастера сваляли из ледяных бревен-
Потом фантазия строителей на морозе пуще разыгралась. Отлили они изо льда
шесть пушек и две мортиры, изнутри которых каналы высверлили. "Из оных пушек
неоднократно стреляли, в котором случае кладено в них пороху по четверги фун-
та, а при том посконное или железное ядро заколачивали. Такое ядро... в расс-
тоянии 60 шагов доску толщиною в два дюйма насквозь пробило". Ворота дома ук-
расили двумя уродцами губастыми - дельфинами, изо льда сделанными. Стекла от-
лили из воды на морозе - получились тонки и прозрачны. Косяки и пилястры об-
работали под зеленый мрамор, окрасив лед для них соответственно.
Во внутреннем убранстве столы, скамейки, камины и зеркала (тоже ледяные).
Распустились в свадебном доме небывалые ледяные деревья и цветы в тонкой из-
морози; на ледяных ветках сидели там сказочные ледяные птицы. Шандалы и свечи
- изо льда. Камины и дрова к ним - изо льда. Туфли и колпаки ночные - изо ль-
да. Бесстыдно голая, излучая холод, стояла фигура ледяного Адама, который
взирал на свою подружку - ледяную Еву, скромно закрывавшую себе лоно, курча-
вое от инея. "Сверх сего, на столе, в разных местах, лежали для играния при-
мороженные подлинные карты с марками".
Волынский был главным начальником при строении Ледяного дома и устройстве
"потешного маскарата". Бирон с ним уже не разговаривал, глядел врагом, однаж-
ды гнев его даже прорвался.
- Неблагодарный! - он сказал. - Один раз я тебя из петли уже вытащил, но
ты забыл о благородном поступке моем...
Анна Иоанновна, увлеченная новой потехой, к Волынскому пока мирволила. Он
был вхож к ней, как всеща, и враги министра, втайне негодуя, с завистью наб-
людали его фавор прежний. Но удар меча мог поразить неожиданно, потому и ста-
рался Волынский отвлечь внимание царицы от происков врагов своих. Ледяной дом
день ото дня становился краше.
Волынский еще смолоду, когда в Персию ездил, кавказской нефтью интересо-
вался, в России он стал первым ее исследователем. Даже составил для Петра I
особое "Донощение", в котором загадочную природу нефти излагал, гадал на бу-
дущее, каких выгод можно от этой диковинки ждать. Тогда же писал о нефти кав-
казской и сопутчик его по Востоку, врач Джон Белль д'Ангермони... Не забыл
нефти бакинской и Соймонов.
- А нельзя ли нефть по трубам перекачивать? - спросил Волынский. - Тогда
бы иллюминацию нефтяную устроили.
- Попытка не пытка, - отвечал Соймонов. - Видывал я нефть, коя была чиста,
как-слеза младенца. А горела тактолько успей отбежать подалее.
Возле Ледяного дома стоял ледяной слон в натуральную величину, из хобота
он фонтан воды выбрасывал; на спине слона сидел ледяной персиянин. Пусть и
дальше, решили, слон фонтанирует денно водою. Но теперь к слону подвели нефть
по трубам, и ночью струю "нефти светлой" подожгли - настало зрелище дивное!
То же сделали и с дельфинами - из распяленных губ чудовищ выкинуло вверх
огенные струи... Дрова ледяные в каминах дворца тоже нефтью смазывали - они
горели в печи, как настоящие, и даже тепло излучали. Однако расход нефти был
велик - сотни пудов ее на дню сгорало. Для подачи нефти от крепости Петропав-
ловской были по Неве трубы проложены, по которым нефть насосами исправно пе-
рекачивалась. Такого смелого обращения с нефтью нигде еще не ведали - первый
в мире нефтепровод заработал ради "дурацкой свадьбы"!
В завершение работ Волынский отвел Еропкина в ледяную баню, где в ледяной
печи горела солома (не ледяная). Конфиденты забрались на верхний полок и ста-
ли париться, а поддавали на каменку квасом и пивом. Волынский хлестал себя
веником (не ледяным).
- Царицу-то я, кажись, уже задобрил, - говорил он зодчему. - Не пропадем,
чай. Нам бы только время выгадать, в этом Ледяной дом нам великую службу ока-
жет...
Одеваясь в предбаннике, Артемий Петрович сказал:
- Михалыч! Надо вирши эпиталамные на свадьбу писать.
- Мне? - подивился архитектор.
- Зачем тебе мучиться? Поэт уже имеется.
- Какой?
- Един на всю Русь-матушку - Васька Тредиаковский, которого я видеть не
могу за прихлебство его у Куракина. Однако других поэтов пока не сыскать. Вот
и передай ему от имени моего, чтобы к свадьбе сочинял заранее оду шуточную!
- Ладно. Передам...
Но Еропкин забыл это сделать, и его забывчивость сыграла трагическую роль
во всей дальнейшей истории.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Правители негодные, которые от народа своего ругаемы и прокляты, всегда
желают похвалы себе слушать. Не дай-то бог, ежели в таком времени быть поэ-
том... Пекли оды для Анны Иоанновны два немецких поэта Якоб Штеллин и Готлиб
Юнкер, а Тредиаковский перетолмачивал их самым никудышным образом для упот-
ребления внутри государства - для россиян, которые, вестимо, этих од никогда
не читали.
Но отказаться от службы Тредиаковский не мог, ибо "пиимы" его при дворе
не нужны, а за переводы он 360 рублей в год получал. Попробуй откажись - тог-
да зубами о край стола настучишься. Опять же книги покупать надо? Надо. Газе-
ты читать надо? Надо. Один кафтан всю жизнь не проносишь. Вот и крутись как
знаешь на чужеродных восхвалениях... Вообще элоквенция - наука сложная! И да-
ром за нее денег никто не дает...
Тредиаковский давно уже признавался знакомцам:
- Напрасно министр Волынский на меня злобится. Я от князя Куракина одни
подзатыльники да шпыньки имел. Это слава фальшивая, что он покровитель мой. Я
сам по себе - пиитствую! Куракин тоже сам по себе - пьянствует! Ко мне при
дворе как к шуту относятся, что тоже фальшью является. Я-не шут, вот князь
Куракин - шут истинный и добровольно перед герцогом рожи всякие корчит...
Бедный Василий Кириллович! Только за столом, когда пишешь, тогда и счаст-
лив ты. Оторвался от стола, восторги творческие студя, и жизнь бьет тебя...
Ох, как бьет она тебя!
А кто ты есть, чтобы свинству противоборствовать?
Да никто! Всего лишь пиит...
- Не поручик же, - говорила Анна Иоанновна.
И будет писать Тредиаковский, душою исходя вопельно: "Сжальтесь же обо
мне, умилитесь надо мною, извергните, из мыслей своих меня... Я сие самое пи-
шу вам истинно не без плачущия горести... Оставьте вы меня отныне в покое!"
Нет. Не оставили. Поэт-то един.
Деньги берешь - так пиши, скотина!
Победа русского оружия под Хотином свершила ослепительный зигзаг по Евро-
пе: от Ставучан пронеслась до саксонского Фрейбурга и оттуда молнией блеснула
над Петербургом, опалив Тредиаковского. Готлиб Юнкер привез из Фрейбурга "Оду
на взятие Хотина" некоего Михаилы Ломоносова. А вместе с одою поступило в
Академию и "Письмо о правилах российского стихотворства", писанное тем же
студиозом. Вот с этого и начался закат его славы!
Солнце, восходя, всегда луну затмевает...
Ломоносов написал оду свою - впервые в России! - ямбом четырехстопным, и
это было столь необычно для слуха русского, что стихи ломоносовские пошли в
копиях по рукам ходить. Василий Кириллович почитал себя в поэзии мыслителем
Главным. Не знал он того, что его "Способ к сложению российских стихов" Ломо-
носов давно купил и за границу с собой увез. Там он "Способ" этот штудировал
всяко, исчиркал книжку грубейше, будучи с Тредиаковским не согласен. Академия
"Оду на взятие Хотина" передала на рассмотрение математику Василию Ададурову
и поэту Якобу Штеллину; ученые мужи тоже дивились небывалому ритму и звучанию
оды. А публике стихи Ломоносова сразу понравились.
К чужой славе ревнуя, Тредиаковский негодовал:
- Чему радуетесь, глупни? Ямб четырехстопный к слуху русскому неприложим.
Мой способ есть самый новый, я его утвердил...
Тредиаковский спутал новое с новейшим, и, встав против новейшего, он цеп-
лялся за свое "новое", которое вдруг оказалось устаревшим. Но поэта подкосило
письмо Ломоносова в Академию о правилах стихотворства, где Ломоносов - оскор-
бительно! - о нем самом и о его "Способе" стихи слагать даже не заикнулся...
