и будете вы все за службы свои немалые мною не оставлены...
И с этими словами - уже при свечах! - офицеры были распущены, а солдат по
квартирам на постой развели, где им никто не радовался, ибо постои эти обыва-
телям в тягость были. Живет себе человек с женою и детишками, ничем не тужит,
вдруг прутся в дом сразу восемь солдат с гранатами и ружьями. Теперь пои,
корми их, ублажай всячески, а они кочевряжатся и жене твоей намеки разные де-
лают... Когда постой закончится, в доме твоем мебелишка истерзана, посуда по-
колочена, детишки слова скверные произносят, жена воет, а девки брюхаты от
солдат бегают...
Обижаться не на кого - казарм-то нет (только еще начали строить их). Вот
когда казармы в Петербурге выстроят, тогда обыватель столичный заживет
по-людски!
Вечером Анна Иоанновна надела парчовое платье, в прическу ей приладили ко-
рону бриллиантовую. Пушки раскатисто стучали с крепостей Адмиралтейской и
Петропавловской; при барабанном бое по улицам разъезжали секретари, читая на-
роду манифест о мире. Близился час великого "трактования", когда следовало
царице многих отблагодарить за подвиги в войне минувшей.
Первым делом был ею "трактован" герцог Бирон...
Анна Иоанновна при всем дворе ему объявила:
- Высокородный герцог Курляндский и Семигальский! За твои потужения обиль-
ные в войне этой с Турцией жалую тебя деньгами в благодарение суммою в пять
миллионов рублей...
Тихо стало во дворце. Низко склонились в поклоне фрейлины и статс-дамы,
плечи голые показывая. Склонились и мужи государственные; низко упали, почти
пола касаясь, длинные локоны париков, а концы шпаг вельможных высоко вздерну-
лись... Тишайше было. При пяти миллионах шуметь не станешь, а только задума-
ешься.
Бирон отвечал императрице самым скромным образом:
- Нет, великая государыня! Я ведь на войне в храбрости не упражнялся.
Правда... потужения к виктории я производил, но могу оценить их лишь в сто
тысяч рублей, которые и приму от тебя!
Остерман решил повершить герцога в скромности. Для себя ничего не просил,
а просил" для сыночка своего кавалерию красную Александра Невского, которая и
была дана, отчего сопляк остермановский сразу вошел в чины генеральские...
Вообще скромность - это большая наука, не каждый умеет смирить свою алчность!
А над Невою горели пламенные транспаранты со словами:
БЕЗОПАСНОСТЬ ИМПЕРИИ ВОЗВРАЩЕНА
Но люди умные тому не верили. Порта уже вступила в альянс со Швецией, и
теперь надо ждать войны новой - на Балтике. От двора же велено было домовла-
дельцам, чтобы выставили на .подоконники не менее десяти свеч зажженных. Го-
род, обычно тонущий во мраке, озарился огнями праздничной иллюминации. Пушки
еще долго били с крепостей, в ушах звенело от пальбы их, гофмаршал раздавал
иностранным послам памятные медали в знак Белградского мира. Иные выпрашивали
себе и по две-три медали, ибо сделаны они были из чистейшего золота.
Миних был сумрачен. Война закончилась для него без выгоды. Даже губернато-
ром на Украину посадили храбреца Джемса Кеита, а он остался при Военной кол-
легии, при корпусе Кадетском, при жене костлявой. Правда, Анна Даниловна в
приход ему ежегодно по ребенку приносила, но дети эти не графы Минихи, а по
отцу законному-князья Трубецкие... Вот, кстати, и отец их подоспел.
- Государыня, - сказал князь Никита, - до себя вас просят.
Миних протиснул свое грузное тело через двери в комнату туалетную. Анна
Иоанновна от зеркала приветливо обернулась:
- Ну, фельдмаршал, проси у меня что хочешь... За службу твою награжу тебя
по-царски... проси!
- Матушка, - брякнул Миних, - вознагради меня за походы мои великие край-
ним чином... генералиссимуса.
- Да в уме ли ты? - ужаснулась императрица. - Или забыл, что генералисси-
муса имеют право иметь лишь особы царской или королевской крови! Как я тебе
такой чин дам?
- Но Меншиков-то, матушка, был ведь генералиссимусом.
- Вольно ж ему... бысстыднику! Проси другое...
Миних вдруг опустился на колени, протянул к Анне Иоанновне руки с коротки-
ми, будто обрубленными пальцами.
- Тогда, - сказал, - хочу быть герцогом Украинским, дабы в Киеве престол
свой иметь...
Тут императрица совсем ошалела.
- Бог с тобой, - отвечала. - Или пьян ты сей день?
Она вышла к придворным, жаловалась шутливо:
- Миних-то мой до чего скромен оказался! Всего-то и пожелал корону киевс-
кую. А я думала, что он великим князем Московским быть захочет... Доверься
ему, так я бы на чухонском престоле осталась, а он бы на московском рассел-
ся...
Миних получил за эту войну в награду всего лишь чин подполковника
лейб-гвардии полка Преображенского! Конечно, от такого "трактования" и заску-
чать можно. Исподлобья наблюдал Миних, как на сцене театра придворного два
итальянских танцора изображали ревнивых любовников. Межу ними крутилась в пи-
руэте француженка-балерина, предельно тощая и лядащая, вроде жены Миниха...
Вдруг подошла Анна Даниловна, шепнула с придыханием страстным:
- Что означает пируэт сей, друг мой?
- В танце этом запечатлена картина пылкая, как две голодные собаки из-за
одной кости грызутся.
- Ох, как вы злы сегодня... - Трубецкая отошла от него.
Во дворце показался посол Франции, и фельдмаршал отвесил маркизу Шетарди
заискивающий поклон (не уехать ли в Париж?). Потом явился посол Пруссии, ба-
рон Мардефельд, и Миних отпустил ему тяжелую, как гиря, берлинскую шутку (не
махнуть ли в Берлин?)... Оглушая гостей могучим басом, нахальный и тревожный,
крутился среди красавиц двора Бисмарк. В сторонке от гостей, нелюдим и подтя-
нут, стоял, поскрипывая лосинами, одинокий фельдмаршал Петр Петрович Ласси -
шотландец гордый. Гостей звали к столу. Миних локтями продрался ближе к бал-
дахину, назло Бирону наглейше занял место подле императрицы. Фельдмаршал
грозным рычанием велел лакеям придвинуть к нему серебряный поставец настоль-
ного "холодильника" с винами. Анна Иоанновна, недовольство Миниха ощутив, бы-
ла с ним крайне любезна:
- Я ведаю, фельдмаршал, что покушать ты любишь. Гей, гей, гей! - прокрича-
ла она. - Подать фельдмаршалу мое блюдо...
Миниху подали громадное блюдо из золота, в центре которого вечным сном по-
коился жирный заяц. По краям же от него симметрично расположились четыре кро-
лика. А между ними в благоухании лежали полдюжины цыплят и голубей. Все это
было щедро прошпиговано шафраном и перцем, корицею и каперсами, имбирем и
гвоздикой. Фельдмаршал (потихоньку от соседей) кушак на лосинах распустил по-
шире и с возгласом: "Я медлить не люблю!" - вонзил вилку в зайца. Струя аро-
матного жира прыснула в глаз Миниху... А мимо него проплыли в сторону царицы
и Бирона два белоснежных лебедя - грациозно кивали гостям их длинные шеи,
только глаза были мертвы, и вместо глаз кулинары вставили по две жемчужины.
Война закончилась - двор наслаждался миром.
Глаза Миниха бегали между Мардефельдом и Шетарди.
Потсдам или Версаль? Кому продаться подороже?..
Пушки гремели не умолкая. Перед дворцом продрогшие музыканты били в литав-
ры, играли на трубах. Время от времени ледяной слон на Неве извергал из себя
массу огня, после чего издавал протяжный рев... Миних сожрал все, что ему да-
ли на блюде царском.
- Я медлить не привык, - заявил он снова.
Один взгляд на Бирона - суровейший, другой на Остермана - уничтожающий.
Эти тунеядцы сошлись сейчас в общей ненависти к Волынскому, а Волынский враг
и Миниху... Миних же одинок.
Градусник перед дворцом показывал в этот день 30 градусов мороза. Гарольды
разъезжали по Петербургу позади трубачей и цимбальщиков; за ними, чадя дымны-
ми факелами, следовал эскорт Конной гвардии. Секретари осипло читали народу
манифест о мире, а унтер-офицеры из больших торб, перекинутых через седла,
доставали пригоршни денег медных и швыряли их в прохожих.
Простолюдье было звано ко дворцу, где с балконов метали в толпу памятные
жетоны из серебра и золота. "И понеже сие в волнующемся народе производило
весьма веселое движение, то ея императорское величество и протчие высокие
особы чрез довольное время смогрением из окон веселиться изволили..." Иногда
отворялись двери балкона, выходила с кисетом императрица, что-то кричала
сверху басом, быстро разбрасывала деньги, снова скрывалась.
Истомленный ожиданием, народец стойко дрог на морозе.
Каплуны прочь, прочь африкански,
Что изобрел роскошный смак;
Прочь бургонски вина и шампански,
Дале прочь и ты, густой понтак.
Сытны токмо шти, ломть мягкий хлеба...
Народ ждал водки, а закуска уже была открыта взорам его.
Источали пар жареные быки, туши которых лежали на постаментах кверху нога-
ми. До самого Летнего сада тянулись обжорные столы для "заедок". На столах
были сложены громадные пирамиды из ломтей ржаного хлеба, помазанного икрой
красной и черной. Всюду - вдоль Невы - навалом лежала вяленая осетрина и сев-
рюжина, карпы копченые и всякие рыбицы. Снедь для народа была украшена луком
репчатым и красными вареными раками. А меж столбами висел громадный кит,
склеенный из картона: внутри кита помещались сушеные рыбы и псковские снетки.
Поили бесплатно пивом и медом, квасами и пуншиками. Но люди на морозе ожидали
главного...
- Кадысь водку-то вынесут? - волновались мужики.
- Не расходись, народы! За щто воевали?
- Верно! Мы победили... Бают, что фонтан будет.
Перед дворцом забил винный фонтан, наполняя бассейн, к которому вели во-
семь крутых ступеней. Народ брал фонтан штурмом, а солдат у бассейна в схват-
ке помяли, они с ружьями своими летели вниз от фонтана, боками ступени перес-
читывая.
- Братцы, вино-то не наше - сладкое... Обманули!
А всюду полиция рыскала, дабы от начала пресечь "ссоры и забиячество".
Кое-кого уже затоптали, один чудак старый ухе плавал в бассейне, и ему было
там хорошо, благо вино подавалось по трубам из дворца подогретым. Наконец по-
казались капралы с носилками, на которые были ставлены большие ушаты с прос-
тым хлебным вином. Толпа надвинулась ближе ко дворцу, истомленно и жарко ды-
ша... Над головами людей перекатывалось:
- Несут! Хосподи, никак несут?
И заволновался народ русский, народ недоверчивый:
- Хватит ли на всех? Кто его знае?
Вооруженный караул осаживал толпу назад:
- Не напирай! Все твое будет. Успеешь нажраться...
Скоро вся площадь хмельно загудела. А трезвых брали на подозрение, яко
смутьянов общества. Таких (злодейски настроенных) капралы сразу хватали и та-
щили их к плац-майорам. Майоры эти возле чанов с водкою бессменно дежурили,
имея при себе ковши полуведерные. Трезвых людей майоры понуждали силою лить
из ковша такого, отчего многие в палатках дежурных богу душу и отдали. Но за-
то беспорядку от трезвых не было, а от пьяных порядков и не ждали... Когда же
умолкла пальба пушечная, стали над Невою фейерверки и "шутихи" в небеса за-
пускать. А чтобы народу еще веселее стало, царица - ради смеха! - велела ра-
кеты огненные прямо в народ выстреливать. "Произвели они в нем слепой страх,
смущенное бегство и великое колебание, что высоким и знатным смотрителям при
дворе ея и. в-ства особливую причину к веселию и забаве подало..." Побило тут
насмерть и пожгло многих под тем транспарантом, на коем торжественно начерта-
но было:
БЕЗОПАСНОСТЬ ИМПЕРИИ ВОЗВРАЩЕНА
Но этим весельем торжества еще не закончились. Самое веселое ожидало народ
впереди... Возвращаясь с праздника, много еще людей в драках погибло. А иных
воры так пограбили на морозе, что они нагишом под заборами и околели. Под ут-
ро все госпитали были переполнены, и петербуржцы с трудом себя узнавали. Еще
вчера был человек человеком, трудился в поте лица, а сей день...
