- Охти мне! Вот нечистая сила... попутал лукавый!
Самая страшная водка для народа - бесплатная водка.
Праздник перекочевал из дворца царицы в манеж герцога.
В галереях был накрыт особый стол для персон именитых и знатных; здесь же Ан-
на Леопольдовна и Елизавета Петровна сидели; возле них пристроился Волынский,
зубоскалил с ними, а на душе муторно было. Полон стол добра был, а есть не
хотелось. В разговоре нервно играл вилкою для потрошения мозгов, половничком
для разливания вин...
Увидев Бирона, кабинет-министр подошел к нему:
- Ваша светлость! Выражаю вам извинения свои за то, что в "комиссии" мане-
жа вашего осмелился Тредиаковского побить.
Бирон глянул вкось, сказал по-русски одно лишь слово:
- Ладно...
В манеже были наскоро разбиты зимние сады, за одну ночь выросли тут кущи
зеленые, средь померанцев и акаций похаживали послы иноземные... Шетарди
встретил шведского посла, барона Нолькена, отвел его в кусты - подальше от
гостей.
- Рад вас видеть, друг мой.
- Ваша цель прибытия в Россию? - отрывисто спросил швед.
- Разбить союз России с Австрией. А... ваша?
- Швеции надобно вернуть земли, потерянные в войнах с Россией при Петре
Первом, и скоро мы это сделаем...
- В любом случае, - продолжал Шетарди, - у нас с вами один сообщник - це-
саревна Елизавета Петровна. Я с нею еще не беседовал о делах престольных, но
для подкупа русской гвардии Версаль обещал мне выделить миллион ливров...
Неожиданно кусты раздвинулись, и перед заговорщиками предстал нарядный мо-
лодой повеса - хирург цесаревны Жано Лесток.
- А я все слышал! - сказал он послам. - Но вам не следует меня бояться,
ибо я из свиты той красавицы, о которой вы так нежно сейчас заботились...
Миллион! - произнес Лесток. - К чему так много? Гвардия вернулась из похода,
и она готова перевернуть престол за гораздо меньшие суммы...
- Вас подослала к нам цесаревна Елизавета?
- О, нет! Она трусиха. Я согласен подталкивать ее к престолу, если от мил-
лиона на мой стол перепадет тысяч сто ливров...
Миних - по просьбе Бирона - отыскал Шетарди в саду:
- Маркиз, его светлость предлагает вам воспользоваться благами того стола,
что накрыт в галерее для персон избранных.
Шетарди совсем не хотелось сидеть с министрами:
- Я не имею дурной привычки отягощать себя ужином.
- Вас не станут кормить насильно, - отвечал фельдмаршал. - Но не упустите
случая, чтобы полюбоваться нашими принцессами.
Шетарди отвечал с галантностью кавалера:
- Благодарю! Если мне предоставлено лишний раз засвидетельствовать им свое
почтение, то я не премину этим воспользоваться...
Елизавета и Анна Леопольдовна пили за его здоровье; рядом с цветущей и ро-
зовой цесаревной русской принцесса Мекленбургская казалась жалкой замухрыш-
кой; беременность ее ухе была заметна, но грудь Анны Леопольдовны едва-едва
наметилась под лифом... "Принцесса Елизавета, к которой я прежде подошел, -
сообщал Шетарди в эту же ночь Флери, - желала, чтобы я остался подле нее. Я
взял стул и поместился несколько позади ея. Она не замедлила мне сделать
честь еще раз выпить за мое здоровье. Такая доброта с ея стороны дала мне
свободу выпить и за ея, что она восприняла самым любезным образом..." Сидя за
спиною Елизаветы, вдыхая запахи здорового женского тела, ослепленный белизной
ее пышных плеч, маркиз Шетарди решил немножко поработать на пользу Франции...
Выбрав момент, он шепнул Елизавете на ушко:
- Мне интересно, что бы вы стали делать, если судьба вдруг вознесла бы вас
на престол российский?
Ответ цесаревны превзошел все его ожидания:
- Боже! Да я бы тогда всю жизнь в мужских штанах ходила...
Бал открывался чинным менуэтом. В первой паре, на удивление всем, вышла
Елизавета с маркизом Шетарди. Никто бы не догадался, что между ними вдруг
вспыхнул роман.
Роман авантюрный. Роман любовный. Роман небывалый.
- Божественная... очаровательная, - шептал ей Шетарди. - Я сходу с ума...
Вы меня окончательно покорили.
В это свидание с цесаревною Шетарди выявил в ней большую охоту к любви и
полное отсутствие способностей к интриге политической. В этом смысле Елизаве-
та была сущей бездарностью!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Трепетные фон Кишкели (отец с сынком, зело умеющие конверты клеить) предс-
тали пред грозные очи великого инквизитора империи Российской... Андрей Ива-
нович Ушаков спросил их:
- А вот эти пятьсот рублев Волынский сам из канцелярии Конюшенной взял или
поручал кому их взятие?
- Прислал за деньгами человека своего - Кубанца.
Ушаков вызвал Топильского:
- Ванюшка, дело тут новое заводится, в коем сама светлость герцогская за-
интересована... Кубанец такой, - слыхал? При дому Волынского маршалком слу-
жит. Ты его ни разу еще не нюхал?
- Нюхал! Кто говорит, что он калмык астраханский. А кто - татарин кубанс-
кий. Волынским выпестован для дел своих скрытных, грамоте обучен, господину
своему служит лучше пса любого.
- Крещен?
- Во святом крещении давно обретается. Из басурманства был наречен Васили-
ем Васильевичем по купцу Климентьеву в Астрахани. А господину своему предан
искренне... Я же говорю - аки пес!
Ушаков табачку в ноздрю запихнул.
- И ты, дурак, веришь в сие? - спросил, чихая. - Учу я тебя, учу, балбеса,
а все без толку... Нешто не понять, что раб никогда не может быть верен гос-
подину. Мужики, они умнее тебя, ибо ведают, что, сколь волка не корми, все
равно в лес глядит. Тако же и раб - его хоть пастилой насыть, все равно он
будет свободы алкать, и корка хлеба на воле ему слаще меда...
Выговорясь, сколько хотелось, Ушаков повелел:
- Этого Кубанца осторожно, ко мне залучить.
- На што?
- Я в душу ему затяну и душу из него выну...
Ушаков знал людскую породу гораздо лучше Волынского!
Март прошел в спокойствии. Гриша Теплов разрисовал яблоки золотые в древе
родословном Волынского, кисти собрал и, денежки получив, ушел... Все было по-
ка тихо, но Хрущов предупреждал:
- Слышно в городе, что подзирают за нами, будто худо то, что по ночам к
тебе, Петрович, съезжаемся...
Волынский за устроение свадьбы в Ледяном доме получил 20 000 рублей для
покрытия долгов и опасения от себя отводил:
- Государыня ко мне милостива, а Бирон пускай злобится. Ныне вот гвардия
в столипу вошла, так можно и начинать...
Петр Михайлович Еропкин советовал:
- Может, народу свистнуть, чтобы с дубьем сбежался?
Волынский отнекивался. Соймонов кряхтел, вздыхая:
- От таких дел важных простолюдье не следует отвергать. Мы только на уго-
лек горячий фукнем, а народ-то пожар дальше раздует так, что... ой-ей-ей!
Но Волынский народа боялся, говоря:
- До дел коронных людей подлых допущать нельзя... Не бунт нужен, а пере-
ворот престольный, какие во всех королевствах бывают.
Между тем Остерман не сидел сложа руки. Иогашка Эйхлер, ненавистник ви-
це-канцлера, прибегал второпях, выкладывал, какие сплетни по городу ползают.
Будто Волынский и его друзья по ночам сочиняют "бунтовскую книжищу", по кото-
рой учат народ бунтовать и всех немцев резать.
- Говорят, - сообщал Иогашка, - будто сам ты, Петрович, на место царское
сесть вознамерился.
- Совсем заврались! Я наговоров злых не страшусь.
- А разве наговор, что ты пятьсот рублей из казны взял?
- Ну и взял... Ну и верну! Это фон Кишкели гадят... Опасней другое - битье
Тредиаковского под гербом герцогским.
Слухи росли, будоража столицу. Говорили, что страшные пожары в Москве и
Петербурге устроил Волынский, дабы этими поджогами власти устрашить. Выборг с
Ярославлем сгорели тоже по его вине! Остерман щедро бросал в это злоречие все
новые семена: Волынский подговорил башкир к бунту, отчего и родилось восста-
ние на окраине империи... В сплетнях столичных Артемий Петрович представал
извергом и злодеем, который сознательно вошел в дружбу с Бироном, змеей прок-
рался в доверие доброй и жалостливой императрицы. Волынский и сам знал, что
чистым перед правосудием никогда не был. Взятки брал, народец поборами гра-
бил, случалось, и убивал кое-кого, чтобы жить ему не мешали...
- А они-то каковы? - вопрошал теперь в бешенстве. - Кто судит меня? Я хоть
в зрелости совесть обрел, на одних долгах жизнь свою веду. А другие и в гроб
за собой последнюю полушку из казны утянут... Нет! Сволочь придворная, меня
хулящая, искупительной жертвы жаждет. Во мне они себя покарать хотят...
Пришел суровый друг Белль д'Антермони, долго тянул с локтей шершавые кра-
ги, шмякнул их на стол перед собой.
- Петрович, - сказал врач, - утихни пока. Скройся...
Волынский отъехал к себе на дачу, чтобы подалее от него вода мутная отсто-
ялась. А на даче было ему хорошо. Здесь тишина и рай. Среди лесов едва наме-
тилась просека Загородного проспекта, что уводила в слободу Астраханскую и
Далее - до деревни Калинкиной, куда чины полицейские отводили в ссылку "баб
потворенных". Проституция тоща по закону приравнивалась к ночному разбою, и
промысел "потворенный" был опасен... На даче Волынского жили тогда шестеро
англичан-спикеров, которые недавно привезли ему свору собак для продажи.
Здесь же содержались и парижские псы, присланные в дар царице Ангиохом Канте-
миром; псы эти были натасканы так, что умели под деревьями трюфели выиски-
вать. Волынский среди собак всегда хорошо себя чувствовал, играл с ними в са-
ду часами, окликая по именам нерусским:
- Отлан! Трубей! Гальфест... ко мне, подлые!
Собаки в дружеской радости беззлобно валили егермейстера в глубокий снег.
А по ночам от дороги слышался скрип. Это качалась под ветром старая виселица.
Клочок веревочной петли еще болтало по ветру, и под этот скрип поздно засыпал
кабинет-министр. Снились ему сны - холодные, бесстрастные. Невестами он уже
перестал заниматься, да и отказали ему в доме графов Головкиных:
- Молода еще невестушка... пущай подрастет.
Где же молода, ежели стара? Двадцать лет девке.
Не хотят родниться! Видать, карьера шатается...
Под скрипы виселицы он раздумывал: "Ништо! У меня в запасе на крайний слу-
чай волосатая баба имеется... Подарю ее царице, и все враги рядом умолк-
нут"... Виселица скрипела, проклятая.
Вокруг Бирона и Остермана сбивалась в масло рыхлая простокваша русской
знати, униженной от немцев и оскорбленной, которая не могла простить Волынс-
кому его высокого взлета... Князь Дмитрий Боброк, что выехал в XIV веке на
Русь с Волыни, дав начало русской фамилии Волынских, затерял потомство свое в
глухой чащобе времен давних. А в "Бархатной книге" о Волынских вообще сказа-
но: "Сей род пресекся..." Пресекся? Кто же он тогда, этот кабинет-министр,
который шумит больше всех? За что ему такая фортуна завидная?.. Слухи о "бун-
товской книге" Волынского перепугали вельмож. А сплетни о "Генеральном проек-
те" переустройства всей системы государства вгоняли вельмож в отчаяние. При-
выкли уже воровать и грабить, насильничать безнаказанно. Случись, проект Во-
лынского государыня одобрит - тогда прощай привычная жизнь. И русские стояли
в карауле на страже Бирона и Остермана, готовые принять на себя нападение
конфидентов...
- Вообще я сглупил с Волынским, - признавался теперь Бирон. - Это человек,
которому прежде надо высадить все зубы камнем, а потом уже с ним разговари-
вать. Плуту один конец - веревка!
На пасху святую разговляться к Волынскому придворные уже не ехали. В тоске
лютой христосовался кабинет-министр с Кубанцем своим, с дворней, с дровосека-
ми и конюхами. Конфиденты, ради осторожности, более не собирались в доме его.
От стола с куличом и пасхой, оставив детей играть с "крашенками", Артемий
Петрович махнул на лошадях прямо к Миниху - врагу своему! Косо они глядели
друг на друга после кровавой осады Данцига, после бездарного штурма при Ге-
