сить по всей Европе... Вот вред! Вот катастрофа!
- Там обо мне сужденья есть? - спросил граф Бирен хмуро.
- Никто не пощажен, - ответил Остерман и на глаза себе поспешно козырек
надвинул. - Особливо же, ваше сиятельство, достается всем добрым немцам, у
правления Россией состоящих. В книжонке той придирчиво изложено бедственное
положение простонародья русского. Все тягости налогов. И система сыска поли-
тического со знанием дела выявлена. - Остерман нюхнул табачку, но не чихнул,
табакерку аккуратно спрятал. - О пытках в застенках наших изрядно говорится в
книжке этой.
- Да врут, наверно, все! - заметил Бисмарк, шурин Бирена.
- Увы. Там наши тайны многие открыты.
Вперед выступил принц Людвиг Гессен-Гомбургский.
- Надеюсь, - заявил, - что о моей персоне благородной там сказано лишь са-
мое хорошее и мой полководческий гений прославлен?
Остерман, съежась в коляске, отвечал принцу с презрением:
- О дураках в той книжечке - ни слова нет.
Принц сел и стал ждать, когда граф Бирен позовет к ужину.
- Нас кто-то ловко предал, - точно определил Кейзерлинг.
Бирен вдруг взялся за поручень коляски Остермана и одним могучим рывком
закатил вице-канцлера в угол, подальше от гостей.
- Кто автор? - спросил. - Из-под земли достать... Даже если он спрятался в
Канаде, все равно - найти и жилы вытянуть ему!
Слой пудры, осыпавшись с парика, лежал на плечах вице-канцлера, и Бирен
машинально (не по дружбе) сдул ее с кафтана Остермана, словно пыль с мебели.
- Но автор книжки анонимен, - ответил вице-канцлер.
- Ну хватит дурака валять! Уж вы-то знаете наверно...
- Догадываюсь, что сочинитель этот - Франциск Локателли. Но это и не он! -
со скрипом рассмеялся вице-канцлер.
- Как вас понять?
- А так... Откуда мог заблудший итальянец за краткий срок пребывания в
России столь много вызнать тайн двора нашего и секретов государственных? Нуж-
ны годы... автор сам должен быть русским!
- Если это не Локателли, тогда кто же нас предал?
- Не знаю. Но этот человек, судя по всему, отлично знает не только меня,
но и близок к вам, мой граф любезный! Бирен ногой отпихнул коляску прочь от
себя.
- Но только не дерзить мне! - крикнул он Остерману. - Тебя давно пора смо-
лой измазать... Пишите в Лондон князю Кантемиру, чтоб не жалел золота, и
пусть та книжка хоть в Англии не выйдет. Я не затем стараюсь, хлопочу, чтобы
меня чернили за грехи чужие... Вы слышите? Все - прочь. Я спать хочу! Пошли
все вон... А ты, мой славный Кейзерлинг, чего расселся тут, будто король на
именинах? Проваливай и ты. Принц Гессен-Гомбургский, ты что - не слышал раз-
ве? Иль ужина ждешь?.. Дурак проклятый, холуй, ферфлюхтер под лый... Вон!
Опережая других, в дверях застряла туша князя Черкасского.
- Да протолкните его! - распорядился Бирен.
Кантемир уже не раз по приказу Остермана отыскивал за границей авторов
статей о России, от имени Анны Иоанновны он угрохал переломать ноги и руки
писателям (будучи сам писателем!). Посол часто рассыпал угрозы перед редакто-
рами лондонских газет, жаловался на издателей в суды и парламент. Ответ всег-
да был одинаково: "Английский народ волен, и правительство не имеет права
стеснять свободу его мысли..." Шутники, да и только! Попробуй доказать это
Остерману или Анне Иоанновне. Но сейчас Петербург был особенно настойчив:
книга Франциска Локателли напророчила в Европе неизбежное и скорое падение
немецкого засилия в России...
А вся клубная жизнь Лондона - в его кофейнях. Спасибо еврею Якобу, который
в 1650 году открыл первую харчевню в Оксфорде, - с тех пор джентльмен не мыс-
лит дня прожить без кофейни. С утра до ночи здесь весело и интересно (иные и
домой уже не ходят, в кофейнях спят и даже умирают). Несет от каминов теплом,
кипят громадные чайники. Снуют лакеи, разнося газеты свежие и трубки с таба-
ком. Здесь у актера бедного ты купишь билет в театр, здесь писатель продает
свои вдохновенные творенья. И тут же, в гвалте клубном, политики порой решают
судьбы мира...
Посольский кеб доставил Кантемира к парламенту, близ которого чадно дымила
жаркая кофейня "Голова турка". Тут послу посчастливилось застать милорда Га-
ринггона. Милорд выслушал Антиоха.
- Но я-то здесь при чем? Я лишь министр, а не издатель.
- Прикажите издателям не печатать "Московских писем".
- А... закон? - спросил милорд. - Где вы сыщете закон, который бы воспре-
щал британцу говорить и писать, что он хочет? Вам известен хоть один билль в
парламенте по этому поводу?
- Но вы же министр... вот своей властью и запретите!
- Но воля министра в Англии - ничто перед законом.
- Как можно? В книге той задета честь императрицы нашей...
- Ну и что ж такого? - поразился Гарингтон. - У нас любой газетчик пишет
про короля своего открыто, и никто на это не обращает внимания... Я не пони-
маю, отчего ваша императрица столь щепетильная особа, о которой и слова нель-
зя сказать? Вы просто дурачите меня, посол! - обозлился милорд. - Не может же
разумный человек преследовать другого за его критику...
Кантемир отступил в бессилии. Анна Иоанновна вскоре указала Антиоху, чтобы
он сам написал "Московские письма". Европа хватится их читать - ан, глядь! -
это не Локателлевы, а другие "Письма", где мудрость государыни и благоденс-
твие ее подданных во всей красе предстанут. И князь Кантемир засел за писание
того, как хорошо живется людям русским и во всех краях империи только и слыш-
но, как гудит набат хвалы мудрому правительству Остермана - Миниха - Бирена -
Бревернов - Менгденов и прочих...
С кривой усмешкой Генрих Гросс заметил послу:
- Не скуплю ли, поэт, вам делать то, чего бы лучше не делать?
- Вся власть от бога нам дана, - отвечал сатирик.
- Вот, кстати, вспомнил, - сказал Гросс, хитрейший проходимец и масон. -
Хотите посмотреть на человека, который на Остермана чуму наслал? Он ныне
здесь... в Лондоне. Его можно застать по вечерам в кафе у Ллойда. Не съездить
нам? Не посмотреть?
- Что значит - посмотреть? Его я должен связанным доставить в Петербург
для наказания сурового.
- Ну что ж. Попробуйте связать, посол...
В кафе у Ллойда (что на Ломбард-сити) князь Кантемир бывал не раз: там
всегда для русской службы сыщешь и капитанов опытных, и мастеров шить паруса,
там все известия с моря - самые свежие!
- Вот он, Локателли, - исподтишка показал Гросс. - Сидит под барометром.
Тот, что ни сух, ни жирен. Собою смугл. Глаза большие. И нос громадный. Тор-
гует секретами лекарств ко здравию любви и страсти пылкой... Рискнете подойти
к нему, посол?
Кантемир шагнул к Локателли, приподнял шляпу.
- Уж не вы ли это по России знатно путешествовали?
- Прекрасная страна! - причмокнул Локателли. - И люди славные, но им не
повезло на управителей... А я вам, сударь, понадобился, очевидно, не ради
снадобий моих?
Локателли незаметно растворил два пальца, словно циркуль: это был масонс-
кий вызов - брата к брату. Еще два знака на скрещенных пальцах, и Гросс, как
рыцарь ложи Калоша, вдруг понял, что Локателли на много градусов выше его в
масонстве всемирном. Тоща пальцы Гросса - за спиною посла - сложились в ще-
поть, означая повиновение профана метру. Локателли усмехнулся, довольный сво-
им могуществом над людьми. Он бросил вилку поперек ножа: особый знак - "при-
казываю... повинуйся!".
При этом он заметил Кантемиру:
- Знайте же! Если хоть один волос падет с головы моей, то все великие и
тайные силы, что магически лежат на теневой стороне мира, все эти силы будут
приведены в действие, и машина Великого Братства Человечества, искушенного в
тайнах вольных каменщиков, будет работать до тех пор, пока от вас, посол, не
останется в гробу сухой порошок... А теперь - прочь от стола!
Гросс властно подхватил Кантемира за локоть, потянул из кафе Ллойда на
улицу - прочь от этих глаз, прожигающих насквозь. Трясясь в потемках кеба,
князь Антиох сказал:
- Таинственно масонства естество. А ваше братское согласье столь могущест-
венно, что я желал бы принадлежать вашему ордену.
- А вы нам не нужны, - отвечал Гросс сухо. - Вольные каменщики не признают
власти земных правительств. Внешние владыки мира сего для нас только гниющий
тлен!
Анна Иоанновна звала на свою половину Елизавету Петровну.
- Ну, сударыня, - сказала цесаревне, - небось уже наслышана о побасенках
Локателлевых? Мне да министрам моим Европа гибель скорую накликает. А пишут
так: сидеть тебе на престоле моем!
Елизавета бухнулась в ноги императрице:
- О чем вы, матушка? Да и в мыслях у меня того не бывало
- Большие грубые руки Анны Иоанновны обрушились на нее.
- Моей смерти выжидаешь? - кричала императрица. - Так вот на же тебе...
Убью! В монастырь заточу! Дымом удушу, словно крысу! Не бывать тебе, шлюхе
казарменной, на престоле дедов моих. После меня сядет на Русь тое чадо, кое
от племянницы моей уродится...
Тишком, гвалту не делая, велела императрица Ушакову:
- Ты, Андрей Иваныч, доподлинно для меня вызнай, с кем этот Локателлий ау-
диенцы здесь имел? И мне доложи праведно...
Тайная розыскных дел канцелярия задним числом перебрала всех лиц, с кото-
рыми виделся Локателли в Петербурге и с кем добрался до Казани, где и был
тогда арестован. Имена астронома Делиля, офицеров флота из экспедиции Беринга
подозрений особых не вызвали. Но ведь кто-то был, сумевший передать для Лока-
телли рассказ правдивый о бедствиях народа русского... Кто он, человек сей?
- Ну вот, матушка, - вскоре доложил Ушаков, - как и велела, я вызнал, что
две персоны беседы приватные с Локателли имели... Назвал бы их тебе, да
страшно называть, - помялся Ушаков.
- А ты не бойсь - руби сплеча.
- На подозренье двое у меня: Волынский и барон Корф всяко тут с Локателли-
ем возились... Уж не масоны ли персоны эти знатны?
Анна Иоанновна умом пораскинула:
- Не станет же Волынский корову бить, которая ему молоко дает. А... Корф?
Верно, что безбожен он и филозоф проклятый. Но он же предан мне. Смешно ска-
зать, под сорок мужику, а он, кажись, в меня влюблен, и то мне лестно... Все
возраженья на "Московские письма" издать чрез Кантемира поскорее надо. Из-
дать во Франкфурте-на-Майне, благо сей город пупом является в Европе. Сту-
пай...
...Ученые долго спорили об этой книге Локателли. Заезжий итальянец лишь
выпустил в свет книгу. А кто собрал весь материал для нее? Историки догадыва-
ются, что это сделал Артемий Петрович Волынский, кандидат на высокий пост ка-
бинет-министра.
В этом году Волынский уже ступил на острие ножа и дальше будет идти вдоль
самого лезвия, балансируя ловчайше над пропастями добра и зла. Сделав зло, он
сделает и добро.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Положи меня, как печать, на сердце твое;
как перстень на руку твою;
ибо крепка, как смерть, - любовь моя;
люта, как преисподня, - ревность моя;
стрелы ея - стрелы огаенные;
Песнь песней, VIII, 6
Из всех сибирских крамольников Егорка Столетов слабее всех душой оказался
- на него-то сразу Ушаков прицелился, слабость эту приметив по опыту, и пер-
вый вопрос поставил ему такой:
- Ну, ладно. Простим тебе все, прежде показанное тобою, ежели сознаешься -
что еще, более тягчайшее по злоумышлению, ты за собою или за другими показать
можешь?
Егорке бы молчать, а он разболтался:
- Князь Михаила Белосельский с герцогинею Мекленбургской, матерью принцес-
сы Анны Леопольдовны, блудно жил. И для похоти травками тайными себя и ее
окармливал. А сама герцогиня сказывала Михаиле, будто сестрица ее, Анна
