которые российская чистая и полезная сеть общается с остальным, наполненным
нечистотами, мировым Интернетом. Мы - последний барьер, стоящий на страже
интересов Родины, погранзастава виртуального мира.
А по-хорошему, надо бы вообще отключить Интернет. Сколько проблем
оказалось бы разом решено! Освободятся десятки тысяч так необходимых стране
рабочих рук, занятых сейчас поддержкой сети. И десятки тысяч пользователей
смогут заняться общественно полезным делом, а не расходовать впустую
электроэнергию для своих компьютеров. Но считается, что издержки такого
радикального решения пока слишком велики. Ведь Интернет позволяет нашим
ученым получать полезную информацию с западных сайтов, куда ее беспечно
выкладывают их умники.
Я черпал алюминиевой ложкой жидкое картофельное пюре из мелкой стальной
тарелки, отделял пересушенное рыбье мясо от хрупких костей, и пытался
понять своего нового хозяина. Столовая полнилась стуком бесчисленных ложек
и звуком жующих челюстей. Никто не разговаривал. Разговоры запрещены. Да и
невозможны: некогда. На еду отведено всего пять минут. Не успел - голодай
до обеда.
Как случилось, что за такой короткий срок, всего за три года, мозги
людей повернулись в черепушках на сто восемьдесят градусов? Страна,
пострадавшая от тоталитаризма больше, чем любая другая на земном шаре,
вдруг с радостью вернулась к концлагерям, легко отказавшись от всяких
попыток к свободе? Если жизнь этих людей такова, как я вижу сейчас,
значит, и смерть их тоже ходит где-то неподалеку? Иначе - как заставить
миллионы добровольно стать бездумной газонной травой? Только одним способом
- безжалостно выпалывая все ростки, хоть сколько-нибудь не соответствующие
стандарту.
"Встать!" - командует старший товарищ.
Отряд разом вскакивает со скамеек.
"Выходи строиться! Бегом - марш!"
Мы бежим на улицу, на мороз, под голубой свет прожекторов. Кислый запах
столовой остается за скрипучей дверью. Ощущения сытости нет.
Шесть часов утра. Развод на дежурство. Декорация та же, что и на
молитве. Окутанные паром строи добровольцев вокруг трибуны. Ночь. Снег.
Голос в мегафон:
"Дежурная смена, внимание! Смирно! Слушай боевой приказ! Приказ номер
двадцать восемь от двадцать восьмого января две тысячи второго года! Для
защиты нашей Родины, Российской Федерации, второй дежурной смене второго
отдельного специального контрольно-шлюзового узла заступить! Состав боевых
постов! Пост номер ноль - сто один: доброволец Кузнецов!"
"Я! Номер 380839! Во имя России!" - слышится с дальнего конца строя.
"Пост номер ноль - сто два: доброволец-ударник Мухтаров!"
"Я! Номер 008478! Во имя России!"
"Пост номер ноль - сто три: доброволец Ильченко!"
"Я! Номер 397289! Во имя России!"
Через пятнадцать минут после начала переклички очередь доходит и до
меня.
"Пост номер два - четыреста тринадцать: доброволец-ударник Лобанович!"
"Я! Номер 044849! Во имя России!" - ору я что есть сил, и выбрасываю
над строем руку со сжатым кулаком. Крик получается слабым: скулы сведены
ознобом.
Перекличка неспешно продолжается еще полчаса. От холода я уже мало что
соображаю. Наконец, с облечением слышу: "Смена! К торжественному маршу!
Поотрядно! Первый отряд - прямо, остальные напра-а-во! Шагом! Арш!"
До узла топать строем два километра по лесной дороге. Мы идем быстрым
маршем, постепенно согреваясь. "День Победы! Как он был от нас далек!" -
мечется в темных промороженных осинниках песня. Глухо хлопают по ледяной
корке сапоги.
Саваоф опять даже не намекнул, в чем же все-таки состоит моя новая
миссия. Только общая политинформация - и сразу сюда, в добровольную тюрягу.
И вообще, после этой второй встречи с ним на душе остался какой-то осадок.
Пока не могу понять, в чем дело. Вроде бы был он как-то более участлив, что
ли, чем в первый раз. Смотрел на меня с грустью. С пониманием. То ли жалел,
то ли печалился.
А с другой стороны, инструктировал, не особо вдаваясь в подробности.
Без интереса. Как будто повинность отбывал. Или действительно разуверился?
Или мне не доверяет? Но я же выполнил первое задание, по его словам,
образцово. Даром, что ли, он меня три с лишним года не тревожил, надеялся,
что дальше все само собой образуется. Не образовалось.
Максово изобретение до поры до времени кануло в недрах ФСБ. А когда
всплыло - положение в стране уже изменилось кардинально. Да и всплыло оно
не так, как нужно. В строжайшей тайне сделаны всего несколько штук
летательных аппаратов. Черных, как тушь, угловатых каракатиц, со всеми
возможными прибамбасами технологии "стелс". Невидимые и неслышимые,
курсируют между тайным объектом в глубине Сибири и орбитой, воруя
американские спутники и выволакивая в космос такие же черные боеголовки.
Благо, ограничений по весу теперь не существует, так что противорадарная
защита - стопроцентная. Вот оно, оружие возмездия. В один не далекий и не
прекрасный день вся Земля станет кампусом.
Саваоф-то надеялся, что будет утечка. Думал, кто-нибудь из наших
посвященных соблазнится, да и кинет за бугор информацию о максовом
ускорителе. Просчитался, дурачок. Даром, что восемнадцать миллиардов лет от
роду, а наивный, как ребенок.
Так что американцы до сих пор ничего не подозревают. Нет, конечно, кое
о чем они догадываются. Догадываются, например, что у нас развернуто
производство новых боеголовок. Но думают, что мы просто модернизируем
старые ракеты. Новых-то не выпускаем, не на что. Еще они постоянно
удивляются, куда это бесследно исчезают их спутники. Но и в мыслях не
держат, что это наша работа. Скорее поверят, что всему виной инопланетяне.
Да и как же иначе? По их понятиям, нам сейчас заниматься космосом - все
равно что пропахшему мочой бомжу ездить на "линкольне".
Пройдено трое ворот, и вот он, впереди, наш узел. В прошлом - центр
космической связи. Пять круглых башен по углам центрального здания увенчаны
грязно-белыми, в потеках, полушариями, прикрывающими давно уже
бездействующие параболические антенны ТНА-57. Хорошая легенда для
стратегического объекта.
Процедура заступления на дежурство долгая и утомительная. Развод смены,
построение на посту, прием оперативной обстановки от старой смены, доклад
начальнику расчета. Управляемся к девяти часам.
Я усаживаюсь в свое кресло, когда за окнами уже занимается блеклый
рассвет. В зале еще сорок таких же рабочих мест: кресло, стол, компьютер,
замусоленный оперативный журнал. Сменившиеся добровольцы, оттарабанившие
ночную смену, выходят строиться. Им еще предстоит двухчасовое подведение
итогов, пеший марш в городок, политинформация, и только потом отдых. Мой
сменщик хлопает меня по плечу: "Покедова, Петро, до завтра!" Неформальное
общение не возбраняется, но и не приветствуется. Так что с утра это первые
человеческие слова, которые я слышу. Я машу рукой ему вслед, и погружаюсь в
работу.
А работа довольно простая, но ответственная. Весь трафик между
российским и мировым Интернетом проходит через наши шлюзы. Каждый
транслируемый кусок информации сваливается на одно из сотен таких же, как у
меня, рабочих мест. Я так и этак трясу эту информацию, анализирую ее с
помощью разных программ, вчитываюсь, просматриваю, прослушиваю. В итоге,
после анализа, выставляю оценку по десятибалльной шкале. Ноль - абсолютно
безопасно. Девять - отправлено или запрошено врагом России. Все, что от
нуля до пяти, отдаю на отправку. Шесть, семь и восемь - блокирую. Девять -
срочно передаю в спецгруппу. Каждый российский пользователь имеет личный
счет, на котором накапливаются оценки переданной и принятой им информации.
И очень хочет, чтобы средний балл этого счета оказался как можно ниже.
У меня тоже есть желание. Вернее, два. Во-первых, не прозевать девятку.
Во-вторых, чтобы мой личный счет контролера не очень отличался от счетов
моих соседей по боевому посту. Если однажды окажется, что я выставляю много
зеленых оценок, могут обвинить в либерализме. За увлечение красными можно
схлопотать обвинение в нарушении права пользователей на свободу информации.
Неизвестно, что хуже, потому что итог один и тот же. Приходит офицер из
заградотряда и уводит провинившегося добровольца на менее ответственную
работу.
Я - талантливый контролер. Я работаю здесь уже полгода. За это время
сменился почти весь расчет. Но моих глазах уводили парней, возомнивших себя
богами - вершителями судеб. Вслед за ними уводили хлюпиков, так и не
сумевших понять важности своей миссии. Нас, старичков, осталось трое или
четверо. На моем счету уже три девятки. Это значит, что три врага России
обезврежены благодаря моей бдительности. Больше - только у Мухтарова. Он
взял пятерых. Канцлер лично приезжал вручать ему орден "За заслуги перед
Отечеством". Когда-нибудь, если повезет, наградят и меня. Только надо очень
стараться.
А я и стараюсь. Через мое рабочее место проходит электронная почта из
четырех спецобъектов. Я не знаю, что это за объекты и где они расположены,
но для двухсот яйцеголовых, кующих оборону страны, я исполняю роль римского
патриция. Подниму большой палец вверх - будут жить. Опущу вниз - и на их
место придет кто-нибудь другой. Незаменимых нет. Есть незамененные. Каждый
из нас, ста пятидесяти миллионов, от младенцев до старцев, знает, что он
незамененный. Придет пора, и вместе с ней придет замена. Ты пойдешь либо на
более ответственную работу, либо на менее ответственную, в зависимости от
баланса успехов и ошибок на этой. А на твое место, либо сверху, либо снизу,
придет другой. Никто не засиживается. Никто не обрастает знакомствами,
связями и блатом. Настоящее, всеобщее равенство, без изъянов. Преданные,
старательные и талантливые достигают вершин. Лживые, ленивые и бестолковые
опускаются на дно. Общество самоочищается и прогрессирует с невиданной
скоростью. Система личных счетов оказалась тысячекратно действеннее, чем
все веками существовавшие системы образования и управления. Действеннее
даже, чем дарвиновский естественный отбор.
В моей очереди на обработку стоит пять сообщений. На первый взгляд -
рутина. Какой-то профессор математики пишет коллеге в Англию, напоминает о
встрече на стокгольмском конгрессе в девяносто восьмом году. Вызываю из
базы данных Министерства народной безопасности досье на обоих.
Действительно, оба побывали на том конгрессе. Англичанин в связях со
спецслужбами не замечен. Наш имеет допуск к секретной информации второй
категории, но право переписки на ограничено. Наверное, талантливый мужик,
раз такая льгота. Еще раз вчитываюсь в текст. Вроде, обычное письмо,
никаких тайных намеков, никакой существенной информации. Разве что
девяносто восьмой год, старый режим. Сейчас как-то не принято упоминать то
время. Страна покаялась и стыдится своего прошлого. А в остальном - письмо
как письмо. Ладно, на тебе, профессор, четверочку за бессмысленный треп,
общайся дальше со своим коллегой. Но особо не увлекайся, я за тобой слежу.
Второе сообщение поинтереснее. Некий гражданин запрашивает книжонку из
библиотеки в Мехико. Книжонка, как выясняется, о буддизме. Между тем
гражданин работает инженером по теплосистемам на ТЭЦ спецгородка. Допуска к
секретам не имеет, однако и право переписки - "только ответы на личные
сообщения". А кому, интересно, он может отвечать лично, если родственников
и друзей за границей у него нет, и ни с кем познакомиться он при таком
