- Да, такой человек есть, и он жив. Где он, я не знаю.
- И заговор, организация? Это в самом деле? Не выдумка полиции
мыслей?
- Не выдумка. Мы называем ее Братством. Вы мало узнаете о
Братстве, кроме того, что оно существует и вы в нем состоите. К этому
я еще вернусь.-
Он посмотрел на часы.- Выключать телекран больше чем на тридцать
минут даже членам внутренней партии не рекомендуется. Вам не стоило
приходить вместе, и уйдете вы порознь. Вы, товарищ,- он слегка
поклонился Джулии,-. уйдете первой. В нашем распоряжении минут
двадцать. Как вы понимаете, для начала я должен задать вам несколько
вопросов. В общем и целом, что вы готовы делать?,
- Все, что в наших силах,- ответил Уинстон. О'Брайен слегка
повернулся на стуле - лицом к Уинстону, Он почти не обращался к
Джулии, полагая, видимо, что Уинстон говорит и за нее. Прикрыл на
секунду глаза. Потом стал задавать вопросы - тихо. без выражения, как
будто это было что-то заученное, катехизис, и ответы он знал заранее.
- Вы готовы пожертвовать жизнью?
- Да.
- Вы готовы совершить убийство?
- Да.
- Совершить вредительство, которое будет стоить жизни сотням ни в
чем не повинных людей?
- Да.
- Изменить родине и служить иностранным державам?
- Да.
- Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать,
растлевать детские умы, распространять наркотики, способствовать
проституции, разносить венерические болезни - делать все. что могло бы
деморализовать население и ослабить могущество партии?
- Да.
- Если, например, для наших целей потребуется плеснуть серной
кислотой в лицо ребенку - вы готовы это сделать?
- Да.
- Вы готовы подвергнуться полному превращению и до конца дней быть
официантом или портовым рабочим?
- Да.
- Вы готовы покончить с собой по нашему приказу?
- Да.
- Готовы ли вы - оба - расстаться и больше никогда не видеть друг
друга?
- Нет! - вмешалась Джулия.
А Уинстону показалось, что, прежде чем он ответил, прошло очень
много времени. Он как будто лишился дара речи. Язык шевелился
беззвучно, прилаживаясь к началу то одного слова, то другого, опять и
опять. И покуда Уинстон не произнес ответ, он сам не знал, что скажет.
- Нет,- выдавил он наконец.
- Хорошо, что вы сказали. Нам необходимо знать все.- О'Брайен
повернулся к Джулии и спросил, уже не так бесстрастно: - Вы понимаете,
что, если даже он уцелеет, он может стать совсем другим человеком?
Допустим, нам придется изменить его совершенно. Лицо, движения, форма
рук. цвет волос... даже голос будет другой. И вы сама, возможно,
подвергнетесь такому же превращению. Наши хирурги умеют изменить
человека до неузнаваемости. Иногда это необходимо. Иногда мы даже
ампутируем конечность.
Уинстон не удержался и еще раз искоса взглянул на монголоидное
лицо
Мартина. Никаких шрамов он не разглядел. Джулия побледнела так,
что выступили веснушки, но смотрела на О'Брайена дерзко. Она
пробормотала что-то утвердительное.
- Хорошо. Об этом мы условились.
На столе лежала серебряная коробка сигарет. С рассеянным видом
О'Брайен подвинул коробку к ним, сам взял сигарету, потом поднялся и
стал расхаживать по комнате, как будто ему легче думалось на ходу.
Сигареты оказались очень хорошими - толстые, плотно набитые, в
непривычно шелковистой бумаге. О'Брайен снова посмотрел на часы.
- Мартин, вам лучше вернуться в буфетную,-сказал он.-Через
четверть часа я включу. Пока не ушли, хорошенько присмотритесь к лицам
товарищей. Вам предстоит еще с ними встречаться. Мне, возможно, нет.
Точно так же, как при входе, темные глаза слуги пробежали по их
лицам.
В его взгляде не было и намека на дружелюбие. Он запоминал их
внешность, но интереса к ним не испытывал - по крайней мере не
проявлял. Уинстон подумал, что синтетическое лицо просто не может
изменить выражение. Ни слова не говоря и никак с ними не попрощавшись,
Мартин вышел и бесшумно затворил за собой дверь. О'Брайен мерил
комнату шагами, одну руку засунув в карман черного комбинезона, в
другой держа сигарету.
- Вы понимаете,- сказал он,- что будете сражаться во тьме? Все
время во тьме. Будете получать приказы и выполнять их, не зная для
чего. Позже я пошлю вам книгу, из которой вы уясните истинную природу
нашего общества и ту стратегию, при помощи которой мы должны его
разрушить. Когда прочтете книгу, станете полноправными членами
Братства. Но все, кроме общих целей нашей борьбы и конкретных рабочих
заданий, будет от вас скрыто. Я говорю вам, что Братство существует,
но не могу сказать, насчитывает оно сто членов или десять миллионов.
По вашим личным связям вы не определите даже, наберется ли в нем
десяток человек. В контакте с вами будут находиться трое или четверо;
если кто-то из них исчезнет, на смену появятся новые. Поскольку здесь
- ваша первая связь, она сохранится. Если вы получили приказ, знайте,
что он исходит от меня. Если вы нам понадобитесь, найдем вас через
Мартина,
Когда вас схватят, вы сознаетесь. Это неизбежно. Но помимо
собственных акций сознаваться вам будет почти не в чем. Выдать вы
сможете лишь горстку незначительных людей. Вероятно, даже меня не
сможете выдать. К тому времени я погибну или стану другим человеком, с
другой внешностью.
Он продолжал расхаживать по толстому ковру. Несмотря на
громоздкость, О'Брайен двигался с удивительным изяществом. Оно
сказывалось даже в том, как он засовывал руку в карман, как держал
сигарету. В нем чувствовалась сила, но еще больше - уверенность и
проницательный, ироничный ум. Держался он необычайно серьезно, но в
нем не было и намека на узость, свойственную фанатикам. Когда он вел
речь об убийстве, самоубийстве, венерических болезнях, ампутации
конечностей, изменении липа, в голосе проскальзывали насмешливые
нотки. Это неизбежно, говорил его тон, мы пойдем на это не дрогнув. Но
не этим мы будем заниматься, когда жизнь снова будет стоить того, чтоб
люди жили.
Уинстон почувствовал прилив восхищения, сейчас он почти
преклонялся перед О'Брайеном. Неопределенная фигура Голдстейна
отодвинулись на задний план.
Глядя на могучие плечи О'Брайена, на тяжелое лицо, грубое и вместе
с тем интеллигентное, нельзя было поверить, что этот человек потерпит
поражение.
Нет такого коварства, которого он бы не разгадал, нет такой
опасности, которой он не предвидел бы. Даже на Джулию он произвел
впечатление. Она слушала внимательно, и сигарета у нее потухла.
О'Брайен продолжал:
- До вас безусловно доходили слухи о Братстве. И у вас сложилось о
нем свое представление. Вы, наверное, воображали широкое подполье,
заговорщиков, которые собираются в подвалах, оставляют на стенах
надписи, узнают друг друга по условным фразам и особым жестам. Ничего
подобного. Члены Братства не имеют возможности узнать друг друга,
каждый знает лишь нескольких человек.
Сам Голдстейн, попади он в руки полиции мыслей, не смог бы выдать
список
Братства или такие сведения, которые вывели бы ее к этому списку.
Списка нет.
Братство нельзя истребить потому, что оно не организация в обычном
смысле.
Оно не скреплено ничем, кроме идеи, идея же неистребима. Вам не на
что 'будет опереться, кроме идеи. Не будет товарищей, не будет
ободрения. В конце, когда вас схватят, помощи не ждите. Мы никогда не
помогаем нашим. Самое большее, если необходимо обеспечить чье-то
молчание, - нам иногда удается переправить в камеру бритву. Вы должны
привыкнуть к жизни без результатов и без надежды. Какое-то время вы
будете работать, вас схватят, вы сознаетесь, после чего умрете. Других
результатов вам не увидеть. О том, что при нашей жизни наступят
заметные перемены, думать не приходится. Мы покойники. Подлинная наша
жизнь - в будущем. В нее мы войдем горсткой праха, обломками костей.
Когда наступит это будущее, не ведомо никому. Быть может - через
тысячу лет.
Сейчас же ничто невозможно - только понемногу расширять владения
здравого ума. Мы не можем действовать сообща. Можем лишь передавать
наше знание -. от человека к человеку, из поколения в поколение.
Против нас - полиция мыслей, иного пути у нас нет.
Он умолк и третий раз посмотрел на часы.
- Вам, товарищ, уже пора,- сказал он Джулии,- Подождите. Графин
наполовину не выпит.
Он наполнил бокалы и поднял свой.
- Итак, за что теперь? - сказал он с тем же легким оттенком
иронии.-
За посрамление полиции мыслей? За смерть Старшего Брата? За
человечность?
За будущее?
- За прошлое,- сказал Уинстон.
- Прошлое - важнее,- веско подтвердил О'Брайен.
Они осушили бокалы, и Джулия поднялась. О'Брайен взял со шкафчика
маленькую коробку и дал ей белую таблетку, велев сосать. Нельзя, чтобы
от вас пахло вином, сказал он, лифтеры весьма наблюдательны. Едва за
Джулией закрылась дверь, он словно забыл о ее существовании. Сделав
два-три шага, он остановился.
- Надо договориться о деталях,-сказал он.- Полагаю, у вас есть
какое-либо убежище?
Уинстон объяснил, что есть комната над лавкой мистера Чаррингтона.
- На первое время годится. Позже мы устроим вас в другое место.
Убежища надо часто менять. А пока что постараюсь как можно скорее
послать вам книгу (Уинстон отметил, что даже О'Брайен произносит это
слово с нажимом), книгу Голдстейна, вы понимаете. Возможно, я достану
ее только через несколько дней. Как вы догадываетесь, экземпляров в
наличии мало. Полиция мыслей разыскивает их и уничтожает чуть' ли не
так же быстро, как мы печатаем. Но это не имеет большого значения.
Книга неистребима. Если погибнет последний экземпляр, мы сумеем
воспроизвести ее почти дословно. На работу вы ходите с портфелем?
- Как правило, да.
- Какой у вас портфель?
- Черный, очень обтрепанный. С двумя застежками.
- Черный, с двумя застежками, очень обтрепанный... Хорошо. В
ближайшее время - день пока не могу назвать - в одном из ваших
утренних заданий попадется слово с опечаткой, и вы затребуете повтор.
На следующий день вы отправитесь на работу без портфеля. В этот день
на улице вас тронет за руку человек и скажет: "По-моему, вы обронили
портфель". Он даст вам портфель с книгой Голдстейна. Вы вернете ее
ровно через две недели.
Наступило молчание.
- До ухода у вас минуты три,- сказал О'Брайен.- Мы встретимся
снова... если встретимся...
Уинстон посмотрел ему в глаза.
- Там, где нет темноты? - неуверенно закончил он. О'Брайен кивнул,
нисколько не удивившись.
- Там, где нет темноты,- повторил он так, словно это был понятный
ему намек.- А пока - не хотели бы вы что-нибудь сказать перед уходом?
Пожелание? Вопрос?
Уинстон задумался. Спрашивать ему было больше не о чем; еще меньше
хотелось изрекать на прощание высокопарные банальности. В голове у
него возникло нечто, не связанное прямо ни с Братством, ни с
О'Брайеном: видение, в котором совместились темная спальня, где
провела последние дни мать, и комнатка- у мистера Чаррингтона со
стеклянным пресс-папье и гравюрой в рамке розового дерева. Почти
непроизвольно он спросил:
- Вам не приходилось слышать один старый стишок с таким началом:
"Апельсинчики как мед,- в колокол Сент-Клемент бьет"? О'Брайен и на
этот раз кивнул. Любезно и с некоторой важностью он закончил строфу:
Апельсинчики как мед, -
