произносил подобные слова.
- А то, что без оглядки! - сердито сказал Переслегин, как будто бы
даже обидевшись на Данилова. И быстро куда-то ушел.
Позже Данилов ходил и повторял про себя: "Без оглядки! Естественно,
без оглядки!" Впрочем, без оглядки на что? Может, на что-то и следовало
иметь оглядку?
Тут проявил себя критик Зыбалов, выступивший в одной газете, не самой
интересной и важной, но все же из тех, что клеят на витринной фанере.
Сочинение Зыбалова - или "реплика" - было небольшое, размеры его как бы
подчеркивали незначительность концерта в Клубе медиков. Название оно имело
укоризненное - "Кому предоставили сцену?" Зыбалов напористыми, ехидными
словами отчитывал администрацию Клуба медиков, безответственно относящуюся
к общественному богатству, а именно к сцене и залу. Ей, администрации, бы
пестовать и показывать на сцене народные таланты, а она дала пространство
и время неким предприимчивым музыкантам, у которых за душой ничего нет.
Мимоходом упоминалось сомнительное и претенциозное сочинение некоего
Переслегина. Вызывала тревогу Зыбалова культура, в том числе и общая,
дирижера Чудецкого. А солист Данилов и не был назван.
Переслегин сразу сник, Чудецкий улыбался, говорил: "Этого следовало
ожидать!", уверял, что все равно программу оркестр повторит.
Данилова расстроило отсутствие его имени в реплике. Пусть бы выругали
его, но хоть бы упомянули. А так выходило, что он - нуль, даже не вызвал и
тревоги Зыбалова. На следующий день поутру Данилову позвонил пегий
секретарь хлопобудов.
- Владимир Алексеевич, - сказал секретарь, - вы не передумали?
Данилов был намерен нагрубить секретарю и сейчас же учинить что-либо
хлопобудам, но он сдержал себя.
- В последние дни, - мрачно сказал Данилов, - у меня не было времени
на подобные раздумья.
- Но я хоть надеюсь, на чтение статьи Зыбалова у вас нашлось время?
- Нашлось.
- Полагаю, вы оценили деликатность Зыбалова, - вашего имени нет в
статье.
- Очень признателен...
- Мы ведь и дурного пока вам ничего не причинили, а только даем
понять...
- Я и тогда вас понял.
- Но все могло быть иначе. И ваше имя могло бы теперь громко звучать.
- Сразу и громко?
- Ну а что же? Хотя бы в музыкальных кругах... А сейчас мне кажется,
что упования Чудецкого повторить программу выглядят наивными...
- Вы уверены?
- Владимир Алексеевич, вы могли бы отметить, что сегодня мы вам
совсем не хотим угрожать или там действовать на нервы, мы просто
напоминаем о себе.
Пегий человек действительно говорил вежливо, не дерзил.
- Мы ведь вам пока совсем ничего не напортили, так, мелочи, мы решили
подождать, - добавил пегий человек, при этом как бы с любовью к Данилову.
- Хорошо, - сказал Данилов. - Я подумаю.
- Когда вам позвонить?
- Через два дня, - сказал Данилов и повесил трубку.
И он решил пока подождать, а не пускаться в поход на хлопобудов. На
будохлопов! Смелые, смелые, а его, видите ли, пощадили. Зато выместили зло
- или проявили свои возможности - на неповинных Чудецком и Переслегине.
Наташа уже ушла на работу, и хорошо, что не слышала разговора с пегим
человеком. Вчера она желала отыскать критика Зыбалова и высказать ему все,
что она о нем думает. Данилов ее на вылазку не пустил. "Надо терпеть", -
сказал он. Совсем к Данилову Наташа не переезжала. Не только потому, что
не было смысла терять ее площадь, но и потому, что она не хотела
перевозить из Хохлов в Останкино швейные машинки - электрическую и ручную.
Да и каково было сойтись в однокомнатной квартире альту и швейным
машинкам!
Нынче опять лег снег, температура была неожиданно минус восемь,
Данилов решил покататься на лыжах. Он имел часа три.
Снег лежал такой, какого в эту зиму вовсе не было. А ведь дело шло к
весне. На этот снег и наступать было приятно, он скрипел.
Данилов прошел километров пятнадцать вдоль заборов Останкинского
парка, устал. Было бы со временем посвободнее, он отправился бы в любимые
Сокольники. В здешнем парке было тесно, и прямо по лыжне бродили
пенсионеры. Но вот снег был хорош и в Останкине. Похоже, что в последние
три зимы он так ни разу не скрипел. Когда-то, будучи молодым и беспечным,
Данилов ради удовольствия устраивал в Москве прекрасный снег. С сугробами
и морозцем. Теперь он как бы стеснялся прежнего озорства. И может, зря
стеснялся, может, оно и сейчас, зимой, следовало бы ему пользоваться
своими возможностями, москвичи соскучились по снегу и морозу, только
обрадовались бы им, а в бумагах Канцелярии от Того Света, глядишь, ему,
Данилову, поставили бы галочку за то, что его усилиями мороз крепчал.
Может, какой-нибудь Валентин Сергеевич, скривившись, эту галочку и
вынужден был бы поставить.
При мыслях о Валентине Сергеевиче Данилов расстроился, снял лыжи,
связал их сверху и снизу бечевкой.
Хотелось пить. Павильон "Кофе - пончики" был закрыт, и Данилову через
улицу Королева пришлось идти к автомату "Пиво-воды-соки". Данилов полагал,
что встретит в автомате водопроводчика Колю и узнает, идет ли из Коли дым.
Однако Коли в автомате не было. Данилов быстро выпил кружку пива, взял
вторую и понял, что взял зря. Но от усталости не смог сдвинуться с места,
стоял, прислонившись к стене, и лыжи пристроил к стене же. Тянул
потихоньку пиво. Смотрел сначала на рыжих тараканов, гулявших по полу
возле мусорных ящиков, потом его заставили оглянуться чьи-то неприятные
голоса. У соседнего стола возились подростки. На вид подростки - парни и
девицы - были самые что ни на есть местные щеголи, Данилов дал бы им лет
по семнадцать. Все они были пьяны, то ли загуляли с утра, то ли продолжали
вчерашние развлечения. Парней было пять, а девиц две. Тоненькие, крашеные,
в шумном своем возбуждении, они были резвы, вертлявы, лезли к парням
целоваться. Возможно, что лезли целоваться и не совсем к тем парням, к
каким им полагалось лезть по сюжету их гуляния. Один из кавалеров - как и
все остальные, под два метра, - с кудрями, вылезавшими из-под пышной
лисьей шапки, и в клешах, дернув за рукав розовую подругу, крепко съездил
ей по физиономии. У Данилова чуть пиво из кружки не вылилось. Парень и
выругался, громко, некрасиво. Барышня заплакала, а кавалер, с которым она
целовалась, вступаться за нее не стал, отвернулся и продолжил беседу с
приятелем. Оскорбитель в лисьей шапке тоже включился в беседу. Барышня все
плакала, слезы вытирала со щек белой варежкой. Потом она успокоилась и
стала целоваться еще с одним парнем, тоже, видно, из их компании. Этот
парень даже на колени ее усадил. Кавалер в лисьей шапке двинулся к
подруге, съездил ей по физиономии и опять вернулся в беседу. "Экие нравы у
нынешней молодежи!" - печально подумал про себя Данилов. Пожилой мужчина,
стоявший рядом с Даниловым, смотрел на юнцов с радостным любопытством и
ждал новых событий. "Две девки-то у них на всю компанию, - сказал он, -
мало..." А видно было, что, несмотря на некоторые недоразумения, компания
дружная и хорошо гуляла. Барышни опять повизгивали от шуток приятелей.
Впрочем, мило повизгивали. Мордашки у них были приятные. А приятели их и
обнимали, и щипали, и гладили, при этом не искали рыцарских выражений, а
говорили слова, какие лучше знали.
Один из парней подошел к Данилову, хлопнул его по плечу, сказал:
"Отец, дай сигарету!"
Вообще Данилов, видимо, производил впечатление человека солидного и
обеспеченного, у которого можно было попросить что-то и занять. Потому
вскоре к Данилову подошли двое парней из компании и барышня. Кавалер с
барышней в белых варежках остановились чуть поодаль от Данилова, а малый в
лисьей шапке доверительно зашептал Данилову прямо в лицо: "Слушай, мужик,
дай три рубля. У нас на вино не осталось. А то купи две бутылки вермута
литровые - и пойдем с нами. У нас девки добрые". "Молодой человек, -
сказал Данилов, - отчего вы своих дам так дешево цените, всего по три
рубля? Что же касается вашей просьбы, то я обойдусь без этой коммерции".
Если бы он просто послал малого подальше, тот бы отошел и успокоился,
"интеллигентские" же слова Данилова его обидели, а может, и разозлили.
"Что?" - двинулся он на Данилова, чуть ли не схватил его за грудки. И
кавалер с барышней сейчас же нахмурились и шагнули вперед. "Что! - заорал
малый в лисьей шапке, пуговицы его кожаного пальто расстегнулись, белый
вязаный шарф болтался по полу. - Да я тебя сейчас!.. Да мы тебя сейчас!.."
Мужчина, стоявший рядом, с радостным любопытством смотрел уже на Данилова.
"Все, - сказал Данилов малому, - больше в разговоре нет нужды". "Ща ты
увидишь нужду!" - зло произнес малый. А уж вокруг Данилова собралась вся
веселая компания, еще какие-то решительные парни: сразу же присоединились
к ней. "Бить будем!" - виделось на их лицах. "Пошли на улицу!" - приказал
Данилову малый. Данилов никуда бы не пошел, но он сам понимал, что если
потом возникнет какой-нибудь документ или, скажем, протокол и поплывет
своим ходом, Данилову на службу, то место действий - пивной автомат -
сейчас же поставит под сомнение нравственность Данилова. Пусть даже и
поверят, что Данилов прав, но некая мысль все же отложится. Работник
культуры, а где скандалил... "Пошли", - вздохнул Данилов. Вышли на улицу -
Данилов, а за ним и раззадоренная ватага юнцов, готовая Данилова
растерзать, но, впрочем, пока ожидавшая какого-то сигнала, а может быть,
новых слов Данилова. "А теперь во двор!" - опять приказал малый в лисьей
шапке. Данилову было не по себе, казалось, от него теперь ничего не
зависело, ватага волокла его, куда желала, злые, пьяные глаза пугали и не
оставляли надежд, с тремя-четырьмя парнями Данилов еще бы справился, а
этих было уже больше десяти, и барышни кричали воинственно. Данилов и нож
разглядел справа в лихой руке... Тут Данилова остановили. "Гони десять!" -
крикнул малый. "Цены, стало быть, повышаются?" - сказал Данилов. Тяжело
дались ему эти слова. Он и на самом деле был напуган. "Ах ты, сука,
замолчи!" - закричал малый, схватил Данилова за отвороты куртки. И свора
сбилась плотнее. Лыжи упали из рук Данилова. Данилов оттолкнул от себя
малого и сдвинул пластинку браслета.
Прохожие люди и зрительницы из окон, только что ожидавшие увидеть
происшествие, удивились повороту событий. Не только не случилось
смертоубийства, но, казалось бы, вот-вот должно было начаться взаимное
сердец лобызание. Барышням Данилов вернул невинность, и теперь они, ощутив
приобретение, стояли печальные, строгие, будто попавшие в чужую жизнь, а
на Данилова смотрели глазами Веры Холодной. Парни получили взгляды
работников детских комнат, во всем сейчас желали видеть нравственный
порядок и совершенство душ. Они с извинениями кинулись подымать лыжи
Данилова, но на всех лыж не хватило. Естественно, не осталось при них и
запаха спиртного, а про пивной автомат они думали с негодованием. Данилов
пожалел, что сгоряча лишил парней причесок, это было мелким
самоуправством, неостроумным к тому же, хорошо хоть клеши он не обузил, не
превратил кримплен в шинельное сукно и не отклеил у барышень ни приставных
ресниц, ни дорогих платформ. Да и что он напал на прически-то! Стало быть,
растерялся, коли сразу принялся переделывать личности изнутри и снаружи.
Стало быть, воля его производила действие какими-то судорожными усилиями.
Нервы, нервы... А надо было держать себя в руках. Если при таком пустяке
сплоховал, как же выдержит испытания, какие у него впереди!
- Не буду вас задерживать, - сказал Данилов.
