Почему - сам знаешь. Лучше меня.
- Последнее... Как Кира?
Тут пришла его очередь изумляться. Он посмотрел на меня, как смотрят на
придурков. И сделал это с удовольствием. То был его маленький реванш.
- Твоя девка.
- Я про другое. Какое отношение она имеет к Валентину?
- Так... Дальняя родственница. Прикатила месяца три назад из Америки.
Вроде учится где-то или работает - тебе лучше знать.
- Прощай, - сказал я.
- Извини, если что не так, - бросил он с явным облегчением. - Я в чужие
дела не суюсь.
- Особенно если за это грозят отодрать за уши.
Николай улыбнулся как-то криво, принимая пилюлю, и протянул руку. Это
понравилось мне, он умел проигрывать. Качество, которым обладают настоящие
спортсмены.
- Пойми, - сказал он, - у меня жена, ребенок... В общем-то все на мази.
Трудные времена переживу... Зачем мне лишние приключения на свою задницу?
...Филер из меня получался нидудышний. Я знал: зайти погреться в кабак я
не мог, Алиса вовсю глазела на вход, не пропускала никого, выслеживая
одного ей известного типа. С достойный лучшего применения упорством.
Хорошо хоть, что не шел дождь или снег... Но все равно меня угнетала
неподвижность а бесцельность моего занятия. Все, о чем нужно подумагь, я
передумал уже, все глупости, которые можно было сотворить, сотворил. Мне
бы, дураку, бежать к телефону, хватать машину, мчаться, выглядывая аоереди
милое лицо, а не торчать здесь из-за причуд сумасшедшей дуры.
Я постепенно уговорил себя, что с ней ничего не случится... А если и
случится - ничего страшного. Кто она такая, что натворила? Сидит в кабаке и
кого-то поджидает. Это ли криминал, за которым следует что-то неприятное?..
Я стал смотреть на часы. И рейил: как только часовая стрелка остановится на
восьми тридцати, я встаю и трогаюсь с места. Было десять минут девятого, и,
нужно сказать, оставшиеся двадцать я изрядно промучился. Пересмотрел
мелочь, отобрал три двухкопеечные монеты, еще раз повторил в уме ее
телефон... Она, должно быть, остановилась не в посольстве, и не в
гостинице, и не в общежитии. Где-то в гостях, у знатных американцев. Где ей
хорошо и удобно исследовать таинственные глубины русской души.
Стрелка тащилась по-черепашьи, и, если бы я не дал себе слова, я давно бы
сорвался. Наконец... незримый будильник прозвенел, и меня словно пружиной
подбросило с лавочки.
И вовремя. От кафе в мою сторону шла занятная парочка, я чуть было не
пропустил ее, так она была незаметна и естественна на широкой дорожке,
ведущей к улице.
Он был в плаще и без головного убора, в свете уличных фонарей плащ
казался серым. Ботинки белые, волосы темные. Под плащом шарфа не было, эту
ненужную деталь я разглядел. Роста он был моего - выше Алисы на голову. Она
держала его под руку, и не видно было, чтобы он тащил ее насильно. Но шла
строго. Это и понятно: дождалась наконец-то.
Стало противно, что мои благие намерения рухнули, как карточный домик. Я
даже сплюнул с досады за загубленный прекрасный вечер. Но, кроме всего
прочего, мне необходимо было взглянуть поближе на его ноги. Вдруг я увижу
знакомые мне желтые шнурочки?..
Они подошли к тротуару и остановились. Словно на автобусной остановке. И
точно: не прошло и минуты, как подкатила черная "Волга", но не последней
модели, на которой ездят начальники, не дослужившиеся до "Чайки", - более
ранней. Остановилась перед ними, водительская дверь открылась, и тут, под
ярким фонарным светом, я узнал наконец-то в кавалере своего вчерашнего
знакомого, попросившего у меня сигарету, а потом от души приласкавшего.
Желтое мелькнуло-таки на его обуви! Он не обмолвился с водителем ни словом,
открыл, как и подобает, вежливо перед Алисой дверцу, потом прикрыл, когда
она исчезла внутри, и, насколько я заметил, опять не спросил у водителя о
цене, об этой мерзкой таксе, которая в Москве подскакивает почти каждый
день... Я, кажется, начинал волноваться. Уж больно ловко улизнули они от
меня. А я так хотел все знать, мне казалось, что приятель мой вчерашний
вовсе не тот мужик, по которому Алька давненько уже сохла.
Я не стал дожидаться, когда их машина исчезнет, оставив меня с носом,
рванул по скверу. Выбежал на улицу в тот самый момент, когда черная "Волга"
резво тронулась с места.
Выскочил на дорогу, приближались какие-то подфарники. За ними - ничего,
пусто. Последний шанс.
Пришлось поднять руку и растопырить ноги. Трасса подфарников пролегла как
раз через меня. В последний момент, когда хотел уже отскакивать, такси
заскрипело тормозами. Машина уперлась в мой живот горячим капотом.
- Ты что, дурак?! - высунулся водитель. Видно было, никуда он меня не
повезет. И остановился, чтобы высказать все, что думает обо мне.
- Слушай, друг...
- Козел, - сказал он мне.
- Мастер...
- Дундук.
- Приятель, я...
- Шизоид.
- У тебя баба когда-нибудь была?! - взорвался я. - Ты что, девственник?!
Он несколько ошалел и замолчал. Не теряя времени, я кинулся к дверям и
плюхнулся на заднее сиденье. Одновременно я шарил в нагрудном кармане
пиджака. Вытащил руку с зажатыми в ней деньгами моей бывшей жены.
- Стольник, - сказал я и покрутил перед ним купюрами. - Трогай... Вон за
той "Волгой"... Бабу увозят, трогай!
Дважды повторять не пришлось, прессинг оказался что надо.
Сквозь стекла машины жизнь кажется другой. Более возвышенной и достойной
человека. Любые цвета через стекло - Ярче. Небо - ближе, земля -
благороднее. Люди там, за тонкой прозрачной преградой, отделены от тебя не
только ею, но и чем-то иным - скоростью, недоступной им.
Идущая впереди уверенно и безбоязненно "Волга" кажется забавной игрушкой,
не имеющей никакого отношения к окружающей действительности. А я - это
совсем не я, нечто другое, легчайшее и не привязанное ничем к нашей грешной
земле.
- Не уйдет? - спрашиваю я. Мне положено волноваться и спрашивать,
положено о чем-то говорить с водителем.
- Не должен, - отвечает он хмуро.
..Он недоволен бесцеремонностью, с которой я остановил его, но уже
начинает остывать. Виной этому не моя трагическая любовь - деньги,
Мы выскакиваем на Садовое, катим по нему до Таганки, потом "Волга"
замирает на повороте, мигая левыми огнями.
- А если они будут всю ночь кататься? - спрашивает водитель.
- Плачу! - восклицаю я.
Именно этот ответ он желает от меня услышать, яркая самобытная личность,
отгороженная безучастностью к чужим эмоциям, Я когда-нибудь вспомню его в
своем очерке. Наступит то время.
"Волга" чешет по улице, еще раз сворачивает, на этот раз направо.
Догадываюсь: цель близка.
- Подальше, подальше, держи дистанцию,- умоляю я шефа: машин здесь -
раз-два и обчелся.
Он не отвечает, но послушно начинает притормаживать.
"Волга" вдруг озаряется красным, сворачивает к темной стене домов и
словно проваливается куда-то во мpaк.
Мы медленно подъезжаем.
- Там тупик, - показывает мне шеф: на еле заметный знак.
Я протягиваю деньги.
- Пока, - говорю я. - Спасибо, что привез. Тяну изо всех сил паузу, потом
перевожу дух и выхожу. Хлопаю дверью, словно отталкиваю от себя
спасательный круг...
Переулок. В глубине его - глухой забор. Перед забором - застывшая машина.
Из нее уже все вышли. Но стоят, разговаривают о чем-то. Я, прижавщись к
стене, выглядываю. Еле различаю их тени. Если бы не подфарники, не увидел
бы ничего... Зато не видно и меня.
До них - метров сто. Ничего не слышно.
Все дома в переулке - трехэтажном, кирпичном, дореволюционном - зияют
черными окнами. Никого. Здесь так легко остаться навсегда. Никто никогда не
узнает, где ты, куда уехал, в какую командировку, над каким материалом там
работаешь...
Тени исчезают: или дверь, или щель в заборе... Я решительно вступаю на
темный выщербленный асфальт. Слегка покачиваясь. Никого нет. Дохожу до
машины, мотор ее тихонько урчит, подфарники роняют белесый свет. Никого.
Нет и двери поблизости. Зато там, где забор вплотную подступает к стене,
самая широкая доска висит чуть криво. А это значит: внизу гвоздя нет.
Я подхожу и трогаю ее. Она ползет под усилием, освобождая проход. За ним
бочки, груды кирпичей, арматура, железки. Огромный, этажей в пять,
старинный дом. С толстыми, должно быть, не меньше чем в метр, стенами, за
которыми ничего не услышишь.
Если мне суждено будет выбраться отсюда живым, я назову родимый мой очерк
"В когтях у мафии"... Банально, но похоже, что я попал именно к ней.
Там, впереди, за полуоткрытой дверью, лампочка. Покрытая пылью, она
светит тускло.
Вступаю на запретную территорию. Шарю по темной земле, нахожу подходящую
железку. Я не уверен, что у меня хватит решимости ударить ею человека, но
она придает мне уверенности.
Иду не спотыкаясь - дорожка до дверей вычищена. Уже не трушу, но готов
при первой же опасности дать стрекача. Лишь бы успеть добежать до телефана
-и связаться с миром... То есть позвонить в милицию - 02, 02. 02, -
схватиться за соломинку.
У двери останавливаюсь и заглядываю в коридор. Вверху лампочка не горит,
зато другая светит внизу, на лестнице, ведущей в подвал.
В глубине нижней лестницы возникают движение и голоса. Отскакиваю от
двери и приседаю в темноте за какой-то бочкой.
Слышу, как подходят они к двери. От них исходит упругая волна чужой воли.
Касается меня, заставляет напрячься.
- ...куда?
- Нужно доложить. Он не любит, когда надолго пропадаешь.
- Вернешься?.. Удовольствие получить?
- Устал, как собака... Поеду спать... Ты...
Я дожидаюсь, когда стукнет доска в заборе, проскакиваю в дом. Проникаю в
него, словно тень. Останавливаюсь... Прислушиваюсь. Ничего не слышу, кроме
собственного дыхания.
Перегибаюсь через перила, заглядываю вниз. Там еще лампочки - путь
открыт. И тишина... Железка в руке. Рубикон перейден. Так похоже на
ловушку. Так похоже!
В этот момент восьмым или десятым чувством ощущаю: сейчас сзади откроется
дверь... Кидаюсь наверх, задержав дыхание, переступая через четыре
стуненьки. Едва скрываюсь на площадке, как дверь скрипит. Дрожу,
прислонившись к стене. Я вспотел, на кончике носа крупная капля пота, боюсь
смахнуть ее.
Лязгает железо. Шаги стихают на нижней лестнице, и я выглядываю из
укрытия.
Дверь закрыта на засов. Никто отныне не проникнет сюда. Все-таки вовремя
я подсуетился. Отголосок необыкновенной гордости возникает внутри. Всетаки
я молодец...
Тишина... Тишина - мой союзник. Крадусь вниз, к двери. Ступаю на
подвальную лестницу. Внизу - коридор, под потолком - серые трубы. Коридор
извивается, слева и справа провалы дверей. Некоторые открыты. Ловушки.
Иду медленно, останавливаясь и прислушиваясь. Я весь - уши.
Под ногами - банка из-под заграничного пива, чуть не наступаю на нее.
Замечаю в последний момент... Прут в руке кажется убогим и смешным, но я не
бросаю его почему-то.
Звуки возникают незаметно, словно шорох. Это - голоса. Среди них -
женский. Они доносятся откуда-то спереди, глухо-глухо. Странно, но, услышав
это подтверждение жизни, я окончательно перестаю бояться...
Убыстряю шаг, но я так же внимателен, даже внимательнее, чем раньше. И
осторожен, как пантера. На полу лежит деревянная стремянка. Но меня не
отвлекают уже мелочи вроде пустой пивной банки. Над нужной дверью-лампочка.
Дверь чуть приоткрыта, и это меня не устраивает.
Никого нет на стреме, как у них принято говорить. Им, при закрытом
засове, никакого стрема и не нужно.
Прохожу дверь - голоса неотчетливы, расплывчаты - и ступаю в темноту. Там
дальше должна быть еще дверка... Так и есть. Тихонько достаю спички. Какое
счастье, их у меня целый коробок.
И тут замечаю светящуюся щель. Но под потолком. Не слишком широкая и
неслишком узкая щель.
Стремянка?.. Единственный выход...
Через пару минут я уже высоко, свет из соседней комнаты касается глаз.
Может, меня и можно заметить, но им не до этого.
Они - четверо мужиков. Одного из них, отважного бойца в белых кроссовках,
я знаю.
В комнате кабинетный трухлявый стол, штук шесть стульев, засаленный
