имеет никакого отношения.
Алиса кивнула.
- Я хотел бы поговорить с тобой. Ты как?
Она отрицательно покачала головой. Глаза ее округлились в ужасе, она
взяла с тумбочки свою газету, руки ее дрожали.
- Нет, нет, - сказал я быстро. - Ты не поняла... Наш уговор остается в
силе.
Это успокоило Алису, безразличие, перемешанное с наступающим покоем,
появилось в ней... Из-за моего плеча выступила Кира, в руках у нее была
заграничная шоколадка. Очень красивая с виду.
- Это вам,-сказала она, протягивая ее Алиске.
Та молча взяла. Видно было, подарок понравился ей.
- Мы на минуту, - сказал я. - Проведать... Ты идешь на поправку.
Она кивнула.
- Слушай, - сказал я, - чуть не забыл... Ты не помнишь, кто мне очистил
стол? Ну, когда я устроился к вам? У меня в столе оказалось пусто, ни
единой бумажки.
Мой вопрос ничего не изменил в ней, не вызвал никакой реакции. Она
задумалась на секунду, вспоминая, а потом ответила:
- Приятель твой, Степанов... Кто же еще.
На работу мне удалось попасть только к одиннадцати. Ни машин у подъезда,
ни людей. Но милиционер на посту стоял, вернее, сидел на стуле.
- Не скучно?-спросил я, показывая пропуск.
- С первого числа нас снимают,- сказал он.- Новые демократические
веяния... Посадят старух.
Я хмыкнул неопределенно. Давно пора, парень - кровь с молоком, на нем бы
пахать. Хотя, конечно, мне за их спинами поспокойнее.
На нашем этаже тишина и - никого. Как раз то, что нужно...
Я прошел по коридору, оглядываясь по сторонам. Народ на дачах, у всех
есть садовые участки и домики. Все копают картошку и затаскивают ее в
подполы. Гарантируют себе сытую жизнь до следующего урожая. Просекли
главный принцип наступающих перемен: сам о себе не позаботишься-не
позаботится никто.
Один я, бесприютный, явился на рабочее место. Отомкнул свою дверь, вошел
в комнату и сразу же полез за кипятильником. Не могу начинать ни одного
дела без крепкого чая.
Шнур от моего телефона кончался розеткой на стене. Дальше тянулась
"хлорка", прибитая гвоздиками к стене. Она поднималась к потолку,
изгибалась под прямым углом и бежала к двери. Там она встречалась еще с
одной "хлоркой", от Алискиного телефона. Обе они через замазанную дырочку в
стене попадали в коридор.
Я заварил чай и вышел туда. По стене над головой тянулось много проводов,
разглядеть свой было трудно. Они все одинаковы, как братья-близнецы...
Пришлось притащить стул, встать на него и вести по своему родному проводу
пальцем.
Так, черепашьими шагами, передвигая стул, я двинулся по коридору. В
хитросплетениях проводов все было честно, каждый из них знал свое место.
Занятие мое было муторное, но я все же решил довести его до конца.
Двигал, двигал стул, пока не додвигался до двух черных коробок, в которые
собирались все телефонные нити. Значит, конец эксперименту.
Мой проводок шустро нырял в левую коробку и пропадал там. Я знал
теоретически: дальше они превращаются в кабель, тот спускается вниз, на
первый этаж, где-то там соединяясь с другими, становится еще более толстым
кабелем, тот в свою очередь уходит под землю, тянется к телефонной
станции... А там - аппаратура и все такое. Выше моего понимания.
Я разочарованно хмыкнул, собрался уже слезть со стула, как вдруг в
последний момент кто-то надоумил меня приподнять крышку и заглянуть туда.
Мой проводок определить было трудно, они перед коробкой все смешивались.
Я догадался подергать его снизу - в коробке шевельнулся один. Он тянулся к
клеммам... Но к этим же клеммам был пристегнуть еще один. Привинчен. К двум
маленьким гаечкам. Вместе с моим.
Теперь пришлось подергать другой проводок. Чтобы посмотреть, какой
зашевелится вне коробки. Зашевелился... Побежал прочь от меня по стене.
Пришлось опять двигать стул. На этот раз работа пошла веселее... Я
перемещался вдоль стены в обратную сторону, пока не дошел до кабинета
Степанова. Тут мой проводочек изгибался и пропадал в стене вместе с еще
одним...
Я обещал Кире посвятить работе, час, от- силы два. Мы собирались с ней на
дачу к Тихону Ивановичу. В какой-то уютный подмосковный уголок, где нас
поджидали замоченные с луком в уксусе шашлыки. Тихон Иванович персонально
приглашал меня. Правда, через Киру. Но это ничего не меняло - у меня
срывались столь великолепно задуманные планы.
Я набрал домашний телефон Степанова, в душе желая, чтобы свершилось и он
оказался тоже за городом, на своем обильном огородике. Я надеялся на это с
каждым длинным гудком, но на шестом он поднял трубку.
- В такую погоду,- сказал я,- и в Москве?
- Дите простыло, ходит с соплями... А ты?
- Собирался ближе к вечеру... Хочу поговорить.
- Давай.
- Не по телефону.
- Что, проклюнулось что-нибудь?.. До понедельника потерпеть не может?..
- Может, конечно... Но лучше сегодня.
- Подъезжай. Конечно же... Я всегда тебе рад.
Сказал он это искренне. Или мне показалось?.. Я когда-то был у Степанова
в гостях. Давно, но зрительная память не подвела. Он жил на Рязанском
проспекте, от метро минут пять пешком. У дома много деревьев и большая
безлюдная детская площадка. И совсем другой воздух. Не то что в центре.
Его "Жигули" стояли у подъезда. Это была журналистская лошадь -
потасканная машина, истинное средство передвижения, а не роскошь.
Я поднялся на пятый этаж и позвонил. На губах у меня играла улыбка
смущения. Я ощущал себя провокатором. Человеком, у которого зло на душе.
Степанов открыл. На лице его - домашнее радушие, но в глазах застыла
некая тревога. Я уловил ее. Тревога эта не относилась к сенсации, которую я
должен был принести с собой.
- Проходи, - сказал он. - Ты давно у меня не был.
В коридор выбежал мальчик лет шести. Он остановился и стал смотреть на
меня во все глаза.
- Паша, что нужно сказать?
- Здравствуйте, - сказал мальчик.
- Привет, - сказал я, ненавидя себя. - Меня зовут дядя Вова.
Вышла и жена, встала рядом с мальчиком, погладила его по голове. Таким
миром веяло, от всей этой семейной идиллии, что впору было заскрипеть
зубами от досады.
В двери было три замка, и я догадался: они прочно запирали ее.
- Поставь мне мультфильмы,- попросил мальчик.
Жена Степанова вытащила из кармана черную коробочку, направила ее в
комнату и нажала на какую-то кнопку. Через секунду в комнате возник
характерный звук заработавшего телевизора. Сделано это было так обыденно,
что я понял: она давно уже привыкла к своей технике, сработанной где-нибудь
в далекой Японии.
- Пойдем,-сказал Степанов,-посидим, расскажешь, с чем приехал,
У него была комнатка. Что-то типа кабинета, где много книг и рабочий
стол. И пишущая машинка "Триумф"-голубая мечта всех журналистов... На столе
лежал красивый том. Книга рекордов Гиннеса. В русском переводе.
- Вот, купил,- сказал Степанов, заметив мой интерес.
Он открыл створку шкафа, достал начатую бутылку коньяка и две рюмки.
- Лимонов нигде нет,- извинился он.- Так что обойдемся шоколадкой.
- Толя, - сказал я, - мне многое непонятно... Я вот обнаружил, что
проводочки от моего телефона идут к тебе в кабинет. Что ты на это скажешь?
Можно было бы и потемнить, подержать этот козырь в запасе, но я уж и так
был весь в тумане, и сгущать его еще больше не хотелось.
Степанов, не обратив внимания на мои слова, налил между тем по полной
рюмке, поднял свою и произнес:
- За нас, за наше прошлое студенчество. За молодость. Которая, к
сожалению, быстро проходит.
Мы выпили, конфета "Вечерний звон" под коньяк оказалась в самый раз-с
орешком внутри.
- Так я ничего и не понял, что за проводочки?
- Проводочки?-спросил задумчиво Степанов.- Зачем тебе они? Что ты к ним
прицепился? Сделали когда-то для какой-то надобности. Так и остались.
- Еще и деньги... Я обнаружил у себя в сумке кое-какие деньги... Ты об
этом ничего не знаешь?
- Володя,- сказал Степанов, недовольно поморщившись, - давай так... Если
ты находишь на улице кошелек - он твой. И выкинь из головы всякий бред.
Трать их на здоровье. Считай, что этой твой гонорар.
- Так ты знаешь о них?
- Знаю,- сказал Степанов.- Я их тебе и положил. Но хочу предупредить:
деньги не мои.
Он сделал кислую мордочку, словно наш разговор о такой мелочи страшно его
раздражал. Когда существуют вещи ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ. Например: воспоминания о
молодости.
- Толя, - сказал я, - у Прохорова были жена и дети... За что?..
- У всех дети и жены. У меня тоже... Не лезь в это дело. Отойди. Я тебя
Богом прошу, по-дружески. Мы знаем друг друга тысячу лет. Отойди... Лучше
будет.
- Уже не могу,- сказал я, смущенно улыбаясь.- Ты меня знаешь.
- Знаю,-сказал он. - Ты не изменился. Давай-ка треснем еще по одной.
Мы выпили.
- Последний раз прошу, - сказал Степанов. - Я верю твоему слову. Потому
что знаю тебя. Если ты скажешь "забыл", то и я все забуду... Последний раз.
Он угрожал. Делал это легко, по-журналистки. Еще один враг на мою голову.
- Сегодня суббота,- сказал я.- Пожалуй, я потерплю до понедельника. В
понедельник ты пойдешь куда следует и покаешься. Я даю тебе этот шанс.
- Ты? - рассмеялся Степанов.
Но смеялись одни губы, глаза его оставались серьезны.
- Толя, - сказал я, - ты слишком много знаешь... Значит, тебе есть что
рассказать. О том, как выпрыгивают из окон... Мне вообразить такое
невозможно. Чтобы ты...
- Может, и тебе поведать? - медленно и грозно спросил меня Степанов, -
Как приходскому священнику?
- Если хочешь,- сказал я.- Для меня в этой истории много любопытного.
- Учти, - сказал Степанов, - ты сам настаивал на этом, я здесь ни при
чем... Это полностью твоя инициатива.
- Моя, моя,- подтвердил я горестно.
Дворовый какой-то получался разговор,
- Володя, - сказал даже с какой-то готовностью Степанов,- я в порядке
бреда... Расскажу тебе легенду. Будем считать, сам придумал... Был такой
корреспондент - Прохоров. Мужик как мужик, звезд с неба не хватал. И была,
скажем так. Структура. Не очень законная. Была или есть еше, не имеет
значения. И вот в этой Структуре появился Некто с маниакальной идеей
поведать о ней свету. Обязательно свету. Я так понимаю: этому Некто нужен
был вселенский скандал. Они объединились. Этот Некто и Прохоров...
Последний написал очерк. Как у нас, в журналистике, водится. Ничего себе
так, даже с обещанием продолжения. Показал, допустим, мне. Что я сделал,
как ты думаешь?
- Выбросил его из окна?
- Совсем дурак!.. Я вышел самостоятельно на эту Структуру и
проинформировал их. О Предателе.
- Зачем?
- Затем, что всем нужны деньги. И не смотри на меня таким волком. Да,
деньги. А предателей я терпеть не могу... Подло я поступил? С точки зрения
социалистической морали и нравственности?
- Черт его знает.
- Вот-вот... Ты тоже получил свой кусок.
- Ты слишком откровенен со мной, - сказал я подозрительно.
- Ты сам этого хотел, - усмехнулся Степанов и пристально посмотрел на
меня.
И я догадался: ему кажется, что он - СУПЕРМЕН.
- Отлично, - сказал я. - Теперь ответь на такой вопросец: кто это мне
презентовал столько денег? За что?
- Кто? - переспросил Степанов.- Откуда мне знать?.. За что? Тебе виднее.
- Хорошо, - сказал я. - Вчера ты слушал мой разговор с Предателем?
- Был грех.
- Сообщил этой Структуре?
- Что мне оставалось делать?.. К твоему сведедению за поимку негодяя,
была обещана награда. Я по праву заслужил ее. И ты, наверное, тоже. Свою
долю... Чего же теперь ты хочешь от меня?
Я взял со стола книгу рекордов Гиннесса и открыл где-то посередине. Шрифт
у абзацев довольно мелкий, но это значило, что в фолиант поместилось много
всего.
- Забавно, - сказал я. - Здесь написано, что одна наша советская дама в
1984 году упала без парашюта с высоты восемь тысяч метров и осталась жива.
- Да? - удивился Степанов.- Нам нужно ввести рубрику выдержек из этой
книги.
- Серьезно, - сказал я. - Столкнулись два самолета, она и выпала.
Степанов больше не реагировал.
- К чему это ты?
- Слушай, - сказал я, - если ты так откровенен... А чем они там
