- В буфете. - Кира легко приподнялась и принесла мне обыкновенный
кухонный нож. Я страшно обрадовался ему. Он был неуклюж и излишне острый.
- Удивляюсь,- сказал Тихон Иванович.- Никогда бы не подумал, что ты
способна ухаживать за кем-нибудь.
- Он - мой мужчина, - сказала Кира и посмотрела на него.
- Откровенно, - сказал Тихон Иванович.
- Вы хотели услышать что-нибудь другое? - спросила Кира.
Я был горд за нее. За себя - тоже... Но за нее - больше.
- Так выпьем,-сказал Тихон Иванович. - За нашу встречу. По праву старшего
в компании хочу сказать тост. Все, что вы видите вокруг, добыто человеком.
Поэтому умный человек - это звучит гордо... Но вместе с возможностью
созидания каждому из нас дано другое великое свойство. Оно по
справедливости наделяет каждого из нас. Свойство это - ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА.
Более того, его необходимость...
Молодые, люди, хочу поведать вам некую истину. Жизнь наша сходится
обязательно в неких узловых точках. К камню, на котором написано
знаменитое: "Налево пойдешь... направо пойдешь..." Но в отличие от сказки в
реальной действительности никогда не знаешь,, что приобретешь и что
потеряешь. Вообще, потеряешь ли, или найдешь... Приходят счастливые моменты
в жизни, когда следует выбирать. Потом от нас уже ничего не зависит... Вот
такой у меня несколько расплывчато-философский тост. Давайте выпьем. За
правильный выбор. Потом от нас ничего не зависит.
Я не стал уточнять, что он имел в виду: свой грядущий отъезд в Америку
или наше с Кирой знакомство, или то, что мы все собрались у него на даче.
Или что другое.
Мы выпили и накинулись на еду. Я аккуратно разрезал шашлык ножом, на
симпатичные такие кусочки. И затем отправлял их в рот.
- Вы обещали рассказать какую-то детективную историю,-сказал через
некоторое время Тихон Иванович,- которая с вами произошла. Я не забыл.
- Да, случилось кое-что,- бросил я скупо,- но как-то уже неинтересно
вспоминать. Такие мелочи. Больше на уровне подсознательного.
- Как угодно,-согласился хозяин и предложил: - Может, по второй?
Я был не против.
- Первый тост,- приподнял он стакан,- был настолько важен, что я
предлагаю выпить за это еще раз. Итак: за безошибочный выбор...
- Ужас! - воскликнула вдруг Кира.- Я вспомнила!..
Мы разом посмотрели на нее. Я успел заметить: взгляд хозяина был,
пожалуй, СЛИШКОМ ВНИМАТЕЛЬНЫМ. Тут же понял: переборщил. Так скоро я начну
бояться собственной тени.
- Что ты вспомнила, Кира? - спросил заботливо Тихон Иванович.
- Мне сегодня к одиннадцати нужно обязательно быть в посольстве. Я
обещала Ричарду себя в качестве переводчицы.
- Какому Ричарду? - спросил быстро Тихон Иванович.
- Помощнику атташе по культуре. У них сегодня прием. Что-то на тему:
проникновение американской кинопродукции на советский рынок.
- Так не к стати, - воскликнул сочувственно Тихон Иванович, - так не к
стати... Но ничего не поделаешь, это святое... Ничего не поделаешь.
Он посмотрел на часы.
- У нас еще есть немного времени, минут тридцать, потом тебе нужно
ехать... Я думаю, мы с Владимиром продолжим наше застолье? - с большим
тактом, но твердо, сказал он.
Конечно же мы не договорили на философские темы. А это была очень
важно... И не все вино, которое мне так понравилось, выпили. И это тоже
значило много.
- Мне страшно, - сказала зло Кира - как я поеду одна?.. Володя, тебе
придется меня проводить.
Что-то здесь было не так, я не мог ничего понять, но готов был дать
голову на отсечение: что-то во всем этом было не так!
- Хорошо, - словно нехотя согласился Тихон Иванович и добавил: - Но
выпить нам все-таки нужно. И закусить... Впрочем, первое без тебя.
Кира довольно кивнула.
И в этот момент погас свет.
Мы молчали. Странно, никто из нас не произнес ни слова.
- Часто это бывает? - наконец спросил я.
- У меня есть керосиновая лампа, - сказал Тихон Иванович. - Володя, не
дадите мне спички?
Я передал ему свою коробку. Спичка вспыхнула в его руках, поплыла по
комнате, погасла. Вспыхнула другая, загорелся фитилек, стало немного
светлее. Лампу Тихон Иванович поставил на середину стола.
- Очень романтично,- сказал он.
- Мне страшно... - прошептала Кира. - Володя, мне нужно ехать.
- Так жаль, - сказал я, вставая, - все так хорошо начиналось.
- И мне жаль,- согласился Тихон Иванович.
Ни малейшего давления, все в высшей степени тактично: нет, у этого
человека совесть спокойна.
Мы чокнулись с ним и выпили стоя свое вино до дна. За дружбу между
поколениями. Оно было терпкое и совсем не имело крепости.
- Вы еще поцелуйтесь, - нетерпеливо сказала Кира.
Но нож я украл. Когда Тихон Иванович поднял лампу и пошел с ней к дверям,
я сунул его за голенище сапога. А когда переодевался в свое-переложил в
куртку. Совесть мучила меня, потому что воровать-нехорошо. Тем более у
людей, которые встретили тебя с распростертыми объятиями...
Машина завелась сразу, ни одно колесо спущено не было. Это меня несколько
удивило - я готовился к худшему. Ворота тоже открылись легко. На земле не
было канав, колея к асфальту была утрамбована, и я не разглядел на ней
взрыхленности - знака того, что нас поджидает противотанковая мина.
Слишком легко мы удалялись из этого пустынного места, в этом таилась
главная странность.
Тихон Иванович взмахнул рукой, провожая нас. Ему не страшно было
оставаться одному, с молчащим телефоном, с погасшим внезапно светом. И без
кухонного ножа, который я увел у него.
- Как жизнь? - спросил я Киру, когда мы тронулись.
- Ничего себе, - ответила она.
Она мне ничего не говорила про посольство. Целый день...
Свет фар вонзался в проселочную дорогу, теряясь в темноте подступающего
березняка. Кира конечно же была увлечена движением и вдобавок боялась
опоздать, но я уловил: что-то она скрывала от меня.
- Что случилось? - спросили.
- Сама не могу понять... Может быть, и ничего. Я просто что-то
неправильно поняла.
- Что неправильно поняла? - попытался я задать наводящий вопрос.
- Кое-что,- ответила она мне.
Я обиделся и немного разозлился: мы были на пороге первого семейного
скандала... Смешно. Дача осталась позади, а вместе с ней и треволнения. Мы
мчались навстречу посольству, куда зайдет Кира. Я же собирался заночевать
на вокзале. До понедельника.
Я рассмеялся. И тут же оборвал смех. Потому что впереди, прямо перед
нами, возникла из темноты стоящая поперек дороги черная "Волга".
Ни в ней, ни рядом никого не было. Но какие-то человеческие фигуры
маячили по обочинам.
- Тормози!.. - закричал я. - Поворачивай. Давай назад!..
Кира и сама все поняла, но удался нам только первый маневр - торможение.
Как только наш "Москвич" замер и Кира стала переключать скорость, смутные
фигуры по сторонам превратились в отчетливые: взвились в их руках блестящие
палки, наверняка не осиновые, брызнуло осколками ветровое стекло, следом
хлопнуло заднее, дверца открылась, кто-то ударил меня по голове, так что я
услышал тихий протяжный звон, заполнивший все вокруг,
Я боялся за Киру и, невесомо кружась, ругал себя, что она связалась со
мной, что с самого начала была вблизи и что мне не хватило мужества
остаться одному. За то, что я втравил ее во все это... Я надеялся, что им
нужен только я, только я, я один...
Меня держали за руки. Еще раз ударили. Я нашел в себе силы сплюнуть
тягучей кровавой слюной вместе с осколками зуба... Жалеть меня никто не
собирался. Массаж получался совсем другой.
Кира стояла невдалеке, мужик какой-то придерживал ее. Но ее не били. И
вообще не обращали на нее внимания. Так что у меня появилась хоть какая-то
надежда.
- Она ничего не знает, - сказал я разбитыми губами.
- Чего? - переспросил Модник, стоявший рядом.
- Она ничего не знает,- повторил я.
- Гриш, он говорит что-то! - позвал Модник.- Только ничего не понятно.
Подошел еще кто-то. Я смотрел на землю - валялась на ней палка, но
далеко, не дотянуться - и в свете фар заметил, что Модник поменял желтые
шнурки на зеленые. Должно быть, из Парижа повеяло очередным свежим ветром,
- Что ты говоришь? - спросили меня.
Меня отпустили, чтобы я поотчетливее мог выговорить заинтересовавшие их
слова.
- Она ничего не знает,- повторил я почти по слогам, а сам в это время
нащупал в кармане рукоятку ножа. Они, суперы, даже не снизошли до обыска.
- Кто не знает? - ернически переспросил Серьезный. Он-то все понял, но,
видно, решил поиграть со мной, несколько развлечься игрой в вопросы и
ответы. Но диалога не получилось. Я вытащил руку, занес над головой нож и
кинулся на Модника. Наверное, его новые шнурки так взбесили меня. Я кинулся
на него, этого подонка, с занесенным ножом. Но меня опередили. Что-то
чмокнуло во мне вместе с уходящим сознанием и дикой исступленной болью. И
последнее, что я услышал, был крик Киры. Бедная девчонка. Она жалела
меня...
Мне давали нашатырный спирт. Острый его вкус прорезал виски, и я открыл
глаза.
Я сделал это лениво и безразлично, подчиняясь чужой воле. Вата перед
носом продолжала тыкаться и меня, и я немного повел головой.
- Портфель заберете с собой. В понедельник я его возьму.
- Есть что любопытное?
- Все любопытно, Гриша... Но если много знать, быстро состаришься.
- Очухался,-сказал Модник.
- Вот и хорошо, - обрадовался страшно знакомый голос. - Я же предупредил,
мне сначала нужно будет с ним поговорить.
- Кто же знал, что он такой шустрый.
- Нужно знать, - строго сказал кто-то знакомый рядом со мной.
Я нехотя скосил глаза. Побеседовать со мной хотел Тихон Иванович. Я не
удивился тому, что он здесь. Здесь так здесь, какая разница.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - подумав, согласился я одними губами.
- Жаль, что ты не можешь учиться даже на собственных ошибках,- сказал
он.- Но это твои трудности... Кто, кроме тебя, еще в курсе наших дел?
- Каких дел? - выговорил я.- Я ничего не знаю.
- Поэтому Трубников и нес тебе всю нашу бухгалтерию?.. Что ты как
невинный агнец?
- Что будет с Кирой? - выговорил я.
- Ничего с ней не будет... Ничего... Можешь на этот счет быть спокоен.
Она - приличная девушка. Не чета тебе... Поплачет немного и забудет. Ей и
полезно. Чтобы больше не тянуло на родину своих предков.
- Мне хорошо, - сказал я.
- Что? - не понял Тихон Иванович.- Что ты говоришь?
Я молчал и смотрел на него. Мне не о чем было больше с ним разговаривать.
Мне на самом деле стало лучше.
- Ладно,- бросил он.- Если хочешь остаться в живых, скажи: кто еще, кроме
тебя, в курсе наших дел?.. Если скажешь и дашь слово молчать, останешься
жить... Понимаешь? Останешься жить.
Да, да, жить, как это приятно!.. И как необходимо. Как прекрасно это
слово- "жить".
- Молчать можешь недолго. В апреле никого из нас не будет здесь. В апреле
мы на самолет "Аэрофлота" и на дикий запад. Тю-тю... Ты же наверняка
говорил с Трубниковым, знаешь, сколько у нас в ихних банках долларов... Так
что молчать будешь до апреля. Потом пиши статейки. Сколько угодно.
Разоблачай и клейми. Если тебе поверят.
Он умел соблазнять. Да и есть ли соблазн больше, чем обещание жизни. Есть
ли?
За Тихоном Ивановичем молча стоял Модник, В руках он держал обернутую в
целлофан прекрасную розу. Белую, огромную, только что распустившуюся. Такую
розу долго и с любовью выращивали, потом осторожно срезали, потом везли
куда-то, где их продают, чтобы кто-нибудь купил ее и подарил любимой
девушке. Или человеку, к которому испытывал признательность... Но этот
цветок предназначался мне.
- Нет, - сказал я, - я никому ничего не говорил. Никому. Даже Степанову.
- А вот это зря, - сказал Кирин дядя, - ему бы стоило в первую очередь.
Отличный, между прочим, мужик. Он бы не дотянул до хирургической операции.
Сделали бы небольшой надрез - и все... Тебе бы брать с него пример...
Значит, твердо говоришь: никому?
- Никому, - повторил я.
Я не солгал, Тихон Иванович увидел это. Он был умный человек, умел
понимать, когда ему говорят правду. И, я надеялся, умел ценить ее.
