потом - на фотографию. Словно кто-то двинул ему по сусалам: сплющилось
лицо, застыло судорожной маской. Так продолжалось секунду или две, пока он
не совладал с собой.
- Тебе хочется верить, - сказала Кира. - Очень странно... Ты, наверное,
неординарная личность...
Он совладал с собой. Резко повернул голову, я не успел спрятаться - мы
встретились с ним глазами.
Какое изобилие на столе: от салатов пахнет крабами, водка холодна и
прозрачна, соленые грйбочки скользки и сами просятся в рот, у маринованных
помидоров кожица тонка, проминается под пальцами, ветчина свежа и истекает
специфической слезой.
- Вспомним Валентина, - говорю я, наливая полные рюмки. Рука не дрожит,
это потому, что я ВНИМАТЕЛЬНО СЛЕЖУ ЗА НЕЙ.
- Ты же не знаешь его.
- Он мой одногодок. И должно быть, уже не совсем посторонний человек...
Так что колокол звонит и по мне.
Мы поднимаем рюмки. С каким наслаждением я выпиваю свою... Тот человек
уже в гостиной, стоит, прислонившись к фортепиано, и, кажется, не смотрит
на меня. Он в темном костюме, в рубашке без галстука, коротко острижен.
Я расправляюсь с ветчиной, с помидорами я грибочками - отличная закуска.
Закуска из закусок...
- Добрый день.
- День добрый, - говорю я, по возможности четко стараясь произнести
слова.
- Разрешите представиться. Николай,
- Владимир. - говорю я.
Я уже прожевал... Его здесь все анают. Его здесь все знают. ЕГО ЗДЕСЬ ВСЕ
ЗНАЮТ.
Я чуть ли не танцевать готов от радости. Чувствую свою силу...
Я улыбаюсь невинно, вокруг идут задушенвые застольные разговоры, почему
бы и нам не поговорить с Николаем. Тем более что и он, не только я, кажется
мне, неординарный человек.
- Простите, - извиняется он предельно вежливо, - мы с вами никогда не
встречались, вот мне и стало интересно. Я был приятелем Валентина, хорошо
знаю его окружение... А тут вы... Вот я и думаю: неужели у него были
друзья, о которых я не слышал? В таком случае его друг-мой друг... Именно
поэтому осмелился подойти.
Он тоже улыбается, тактично и со значением. Можно подумать, мы готовимся
стать закадычными приятелями. Как в детском саду: давай с тобой дружить?
Вот здорово, давай, этого-то мне как раз не хватало.
- К сожалению, - говорю я медленно и печально, - я не был знаком с
Валентином Анатольевичем. В его доме я впервые.
Кира полуобернулась к нам. Ее чем-то занимает наш разговор.
- Простите, - так же вежливо говорит Николай, - не понял.
- Я не имел чести быть знакомым с Валентином Анатольевичем, - несколько
по-старомодному повторяю я свою мысль. - Я попал сюда случайно. Можно
сказать, по стечению обстоятельств.
- Если не секрет, - спрашивает Николай, - что же это за обстоятельства?..
Позвольте вас спросить.
На лице нет улыбки, в голосе появляются отблески металла. Я ощущаю кожей
его нетерпение. Вижу, как напрягаются под пиджаком тренированные мышцы.
Смотрю на Киру, она рассматривает нас. Я размышляю несколько секунд,
укладывая их в паузу, полную значения.
- Я пришел сюда с девушкой. Позвольте ее представить. Кира.
Он озадаченно смотрит на мою соседку. Кира смеется. Она делает это
негромко и обаятельно. Она довольна произведенным впечатлением.
Николай кивает девушке с тем же почтением на лице, с которым только что
обращался ко мне.
- Мы, кажется, знакомы?
- Да, - с легким обворожительным акцентом соглашается она, - мы несколько
раз встречались.
Вопрос исчерпан, гусарский наскок не удался. Но я по-прежнему не прочь
подружиться с Николаем. И кажется мне, что и он не против поближе
познакомиться со мной.
Но он тугодум. Проходит не меньше минуты, прежде чем возникает
продолжение.
- Послушайте, - говорит он простецки, обнимая спинки наших стульев... От
добродушной улыбки кожа на его лбу морщится и немного назад подаются уши. Я
понимаю: с таким парнем - в огонь и воду. Нигде не пропадешь. Ради приятеля
он расшибется в лепешку. И у него единственное желание - чтобы все знали об
этом. - У меня предложение. Не поехать ли нам куда-нибудь провести вечер.
Вы не против? Я знаю отличное местечко, уверен, не пожалеете. Называется
кафе "Орфей".
Я-то уверен - не пожалею... Но у меня дела, нужно проводить домой
девушку, еще кое-что нужно. Так что я с удовольствием, но только НЕ
СЕГОДНЯ. Так что извини, поиши-ка себе другую компанию.
- Я согласна, - радостно говорит Кира.
Я делаю кислую мину. Я тоже не учился в театральном училище и буквально
выдавливаю из себя:
- Конечно.
- Вот и отлично. Тогда в путь... Кстати, Володя, ты ничего не забывал в
холле, у зеркала? Там лежит какая-тй фотография.
- Фотография? - переспрашиваю я. - Нет, никакой фотографии у меня не
было.
Это глупость моя... Очередная. Все глупость, все. Я не люблю врать,
ненавижу. Тем более если меня легко можно схватить за руку. Выяснить, где я
работаю, пустяк. Тем более редакционное удостоверение по-прежнему греет
грудь.
Но птица вылетела, лови...
- Пошли?
- Нужно попрощаться с тетей Варей, - кивает Кира. - И позвонить домой.
- Да, да, конечно, - терпеливо соглашается Николай. Мой новый друг.
- Все-таки, - говорит он. - Мне кажется, что это ты ее там оставил. Не
хочешь взглянуть?
- Давай, - довольно обреченно соглашаюсь я. Мы поднимаемся втроем и
выходим... Я прекрасно знаю, что он имеет в виду, и готовлюсь к спектаклю.
Мне нужно признаться, я чувствую, так будет правильно, только так я снова
почувствую себя гордым человеком. Я совершил ошибку и должен исправить ее.
И я исправлю... Это забытая мной фотография, мной. Моего товарища по
работе. Которого я тоже не знал и не видел ни разу... Но тебе он знаком,
как и Валентин Анатольевич. Ты знал и его. И может, был и его другом?
Вряд ли после этого мы покатим с ним в увеселительное заведение. Тем
более с девчонкой, которая здесь совершенно ни при чем. Пусть себе на
здоровье прощается с тетей Варей.
Я сделаю это. Чего бы мне это ни стоило. И приобрету больше, чем потеряю.
На тумбочке, в том месте, где я прислонил Прохорова к зеркалу - пустое
место... Ничего. Мы застываем, не в силах этого понять. Прошло не больше
десяти минут, все было перед глазами, ни я, ни он не выходили в коридор, и
никто вроде бы не подходил сюда, мы оба непроизвольно посматривали в ту
сторону.
- Так что ты хотел показать мне? - спрашиваю я еще не своим голосом.
- Черт... - говорит он и ошарашенно смотрит на меня, будто бы это я
показал ему фокус.
Мне тоже интересно. Словно невзначай я поворачиваюсь и обозреваю
гостиную, где поставлены буквой "Г" столы, где много отличной закуски и
водки, где много незнакомых людей, пришедших разделить друг с другом общее
горе.
Никто не сверлит меня взглядом, никого из них не интересуют дешевые
эффекты моего лица. Я стараюсь запомнить этих таких разных людей,
собравшихся вместе. Мне бы зрительную память знаменитого Штирлица. Боюсь за
себя. И не напрасно: такое количество народу!
- Может, тебе показалось? - спрашиваю участливо я, поняв бесцельность
своего занятая.
- Нет, - отвечает он. - Но все равно, поехали веселиться!
По его тону понимаю: НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО. Он еще надеется на что-то. И
по-прежнему полон решимости выпить со мной на брудершафт.
- Спускайтесь, - говорит Николай, - я подгоню машину.
Киваю... Ни в чем не нужно теперь признаваться. На нет нет и суда.
Подавая девушке плащ, я спросил:
- Зачем тебе это надо? Выручать меня?
Стою перед ней, засунув руки в карманы. Как тогда, часа два назад, у
лифта.
- Я же тебе понравилась, - говорит она со своим прелестным акцентом,
который так ей идет... Если бы моя жена изъяснялась с такой очаровательной
неправильностью, я бы, наверное, вспоминал о ней месяца на три дольше... -
И потом, получается, что все - против тебя... Вроде того, когда все
нападают на одного.
- Как это? - пытаюсь понять я.
- Так... Я ведь тоже одна. Приехала издалека... Так что отлично донимаю,
каково тебе здесь... И ты - странный... Мне нравятся странные люди... Мне
иногда кажется, что в них-надежда.
- Надежда на что?
- Это по поводу души. Но может, мне кажется...
Она смотрит на меня. Что-то манящее мерцает в ее взоре, и в то же время
он строг. Умопомрачительное сочетание. Ее нельзя обмануть, невозможно.
Немыслимо.
- Понимаю, - горожу что-то я, - ностальгия...
Хочу продолжить наши игру. Иначе меня потянет на откровенность. А она
никому не нужна - ни ей, ни мне. Да и интуиция у меня ни к черту... От
женских чар кружится голова. Так недолго выболтать все секреты иностранной
шпионке.
- Слушай, - бормочу я, - ты когда-нибудь укатишь в свой Сан-Франциско,
завидую... У вас же там другой уровень жизни, и поминки усопших гораздо
роскошнее. Вот бы побывать хоть разочек!
- Не укачу, пока не решу одну загадку, - говорит она и смотрит на меня.
- Какую же? - спрашиваю я.
- Мне хотелось бы понять: чем русский дух отличается от всех остальных
духов на Земле?
Ну молодец, ну залепила... Всем молодцам молодец. Девчонка просто
прелесть.
- Давай, - соглашаюсь я, - отгадывай... Мне бы твои заботы.
Мы переглядываемся и смеемся. Но это уже за дверью, у лифта. Который
повезет нас вниз.
У Николая новенький "Москвич". Мне нравится эта машина среднего класса.
Она стоит у подъезда, задняя дверь у нее приоткрыта. А у меня в кармане
богатство - отступные жены. Все свое ношу с собой.
Выхожу на улицу с неизвестным мне доселе грузом на плечах, это возраст...
Тридцать один год. Но вокруг, в смысле собственности, - пустота. Ничего не
нажил. Ни квартиры в шикарном доме, ни тачки среднего класса, ни белых
сапог на высоком каблуке, как у Киры. Но не это волнует. Лишь только
возраст тревожит меня. Потому что пропадает желание по-жеребячьи
взбрыкивать, когда вспоминаешь о нем. И хочется поменьше творить глупостей.
С этого наблюдения над собой я и начну, наверное, свой гениальный очерк.
Ловлю себя на том, что начинаю прокручивать в уме первую фразу: "Я ехал в
неизвестность..." Или: "Жаль, в кармане у меня нет какого-нибудь
револьвера..." Ничего не нравилось, но времени не оставалось придумать
что-нибудь получше.
Николай закуривает и протягивает нам сигареты. Это "Мальборо".
- Валька был отличный парень, - говорит Николай, - жаль, ты его не знал.
Он бы тебе понравился... Ты чем вообще-то занимаешься?
- Жаль, - говорю я и отвечаю по порядку: - Работаю в журнале. Называется
"Полет". Может, читал?.. Я журналист, вольный стрелок. А ты, Николай, чем
промышляешь?
- Тоже вольный стрелок, - смеется он. - Тренер в детско-юношеской
спортивной школе.
Подъехали к кафе. Оно в двухэтажном особняке, на первом этаже. Перед
входом небольшая толпа. Мальчики и девочки, все моложе нас. Но не
настолько, чтобы я почувствовал себя другим поколением.
- Любимый кабак Валентина. Да и мой... Мы еще со школы облюбовали его.
Вся наша компания.
Я замечал: спортсменам, особенно бывшим, свойственна сентиментальность.
Они развешивают на стенах медали и грамоты. В шкафах, где у других посуда,
они хранят выигранные кубки. Но эта слабость их украшает. По крайней мере,
ДЕЛАЕТ ПОНЯТНЕЕ.
Николай провожает нас в скверик, к лавочке, скупо освещенной уличным
фонарем. Под ногами шуршат листья.
- Подождите пару минут. Я быстро...
Пружинящей походкой он пересекает сквер и исчезает в боковой двери. Он
свой человек в этом кабаке. Не врет...
Мы снова остаемся вдвоем. Тут бы мне разразиться красноречием, но я
принимаюсь молчать. Мне вдруг кажется диким, что я сижу в каком-то осеннем
темном сквере на лавочке, а рядом со мной - красивая девушка. Бред.
В ней что-то нездешнее. Я это заметил и раньше, но среди суеты никак не
мог понять - что. Сейчас догадываюсь: в ней живет независимость. Не от меня
- от всего мира. От всех людей, которые не созвучны ей.
И мне тоскливо: почему ей, девчушке этой, доступно такое? Почему не мне?
Наверное, мне больше досталось, об мою спину больше пообломали всяких
дрынов, больше моей жизни пропало в бесцельной драке, больше я огрызался.
