собрал своих парней - и сюда! Вот, подмогу из Тиринфа встретил... Привал
делать будем?
- Нет. Идем дальше. За ночь, думаю, доберемся.
- И я так думаю, - согласно кивнул Теламон. - Вперед!
Бегущих аркадян они перехватили за час до рассвета. От них Иолай с
Теламоном и узнали, что войска Авгия во главе с Молионидами еще затемно
ворвались в лагерь Геракла - хотя перед этим по их же инициативе было
объявлено временное перемирие - и учинили кровавую резню.
Один из близнецов остался вместе с аркадянами прикрывать отход, пока
другой уводил уцелевших солдат в небольшой городок Феней, до которого
отсюда было рукой подать.
Кефей Аркадский с сыновьями пал в бою (еще одно весло на призрачном
"Арго" осталось без гребца), а тот из братьев, кто прикрывал отступление,
был тяжело ранен.
Аркадяне же были рассеяны и бежали.
Постепенно раскаляющийся Гелиос уже подбирался к зениту, когда
колесница Иолая, влекомая двумя загнанными лошадьми, въехала на
центральную площадь Фенея.
Иолай сразу понял, что опоздал.
8
Он опоздал.
Один из его сыновей лежал на носилках в тени старого вяза, росшего у
края площади, и по его бледному лицу с заострившимися чертами, по багровым
пятнам, проступившим сквозь свежие повязки, по надсадному дыханию Иолай
понял, что сын умирает.
Второй, стоявший рядом, поднял на Иолая пустые глаза.
- Почему ты приехал так поздно, папа? - тихо спросил он, нарушая
давний уговор.
Иолаю нечего было ответить.
Амфитриону нечего было ответить, и старое имя дырявым плащом повисло
на его плечах.
Стоявшие рядом понурые люди то ли не расслышали, то ли не задумались
над смыслом этих слов.
Умирающий медленно разлепил тяжелые веки. В ясных глазах не было ни
страха, ни боли; только склонившиеся над ним лица брата и отца сливались в
одно, знакомое лицо, словно он глядел на самого себя в чистую,
незамутненную реку.
Слабая улыбка на миг тронула запекшиеся губы.
- Герой... должен... быть... один, - чуть слышно прошептал он и снова
закрыл глаза.
- Ификл, ты? - так же тихо спросил Амфитрион.
- Я... Геракл, - выдохнул умирающий.
- А ты? - Амфитрион вгляделся в лицо второго и впервые понял, что не
может различить сыновей.
- Я - Геракл, - как эхо, прозвучал ответ.
Уткнувшись лбом в ствол вяза, беззвучно содрогаясь всем телом и уже
не стыдясь этого, плакал Лихас.
- Он... он спас нас всех, - пробился сквозь рыдания его срывающийся
голос. - Прикрывал... раненый... меня отшвырнул - а сам... они отступили,
и только тогда... он упал... Это я, я должен был! Вместо него...
"Герой должен быть один", - раскаленным молотом стучало в мозгу
Амфитриона. Герой. Должен. Быть. Один. И гибнет под обломками "Арго" Язон,
умирает от странной лихорадки Дедал, Тезея "призывает к себе" его отец
Посейдон, обезумевшие вакханки разрывают на части безутешного Орфея... в
Иолке остывает труп Акаста, Амфиарай-Вещий идет на Фивы, как на казнь,
убит в сражении Кефей Аркадский... и вот теперь здесь, в захолустном
Фенее, преданный людьми и богами, умирает один из его сыновей - все только
потому, что:
ГЕРОЙ ДОЛЖЕН БЫТЬ ОДИН.
Кто так решил?
Он узнает это. Но - потом. Сейчас это не имеет значения, потому что
здесь, в восточной Элиде, на площади Фенея под вязом умирает его сын.
И никто не в силах спасти его от смерти. А если кто-то и в силах -
ему не позволят этого сделать.
Герой должен быть один.
И где-то далеко, на самом краю сознания, глухо звучат слова Геракла:
- Они убили нас обоих, брат - и поэтому мы оба еще живы. Геракл умер.
Да здравствует Геракл! Теперь для меня больше нет законов - ни людских, ни
божеских. И они скоро узнают об этом. Очень скоро. А мы... мы еще
встретимся.
"Мы еще встретимся", - эхом отдалось в сознании бывшего лавагета,
лучше многих знающего, что такое смерть.
Или это прошептал умирающий?
Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого
этот человек спас ценой жизни.
Их больше не интересовала добыча.
Страх покинул их сердца.
И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.
К вечеру Геракл умер.
9
Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг -
пожилой фенеец, в доме которого умерший нашел последний приют перед
завтрашней огненной тризной.
- Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, - он тронул сидящего у костра
человека за плечо, - и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой
отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла - и все мы скорбим
вместе с тобой.
Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.
- Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, - ответил он. - Садись.
Так они просидели до рассвета.
10
Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести
областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.
Скорее, он напоминал вызов.
И имя празднику было - разгром Геракла.
Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса,
не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!),
мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и
Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого
элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты,
измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили
хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на
территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого
басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.
Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду,
усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок,
шепотом говорили друг другу:
- А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж
сволочь!..
Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись
на север, в Мессению.
Во владения Нелея Пилосского.
Где подаяния были не менее изобильными.
О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под
тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы
виноградной и густое масло - дар мессенских олив!
О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский!
Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу!
И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая,
впрочем, и Нелеева дворца:
В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя
Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый
Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство
Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить.
И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов,
Геракл беспощадный,
Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну...
С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар - и
ванакт Нелей отворял обширные кладовые, приказывал разводить костры во
внешнем дворе и колоть быков с овцами, заливая землю дымящейся кровью.
Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом!
Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри
бессмертных - правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами
Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли
Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного
Арея-Убийцу.
Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына,
молиться отцу!
Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла -
жертвуем от чистого сердца!..
Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному
хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той
стороны Тайгета, со спартанских алтарей.
Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников.
Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного
празднества. Накормить нищих - пожалуйста; снизить подати - сколько
угодно; воздать богам - ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому
- сами знаете...
Но где кровь?!
Где та кровь, что радует взгляд воина?!
И кровь нашлась.
Собака - одна из охранявшей дворец Гиппокоонта своры волкодавов
свирепой молосской породы - набросилась на случайного юношу, проходившего
мимо дворца. Юноша оказался не лыком шит, поднял с земли увесистый камень
и отправил бешеного пса в его собачий Аид - но тут из дворца выбежал
басилей Гиппокоонт с сыновьями.
Та еще свора, почище молосских собак...
Выяснилось, что дерзкого юношу, не давшего себя сожрать, зовут Ойон,
сын Ликимния.
Ликимния?
Это который сводный брат Алкмены, матери Геракла?!
Юноша по имени Ойон, виновный в родстве с Гераклом, умирал долго и
мучительно.
Через неделю о случившемся знал весь Пелопоннес.
А Гиппокоонт, утолив жажду крови и взяв человеческую жизнь за
собачью, не только не обратился за очищением к богам или людям, но и
всячески бравировал своим поступком.
Правда, рапсоды почему-то отказывались восхвалять подвиг спартанского
басилея.
Счастье переполняло три из шести областей Пелопова острова [Пелопов
остров - Пелопоннес]; четвертая область, прибрежная Ахайя, соблюдала
нейтралитет; Аркадия и Арголида угрюмо молчали.
В златообильных Микенах тоже поначалу молчали, а потом неожиданно для
всех микенский ванакт Эврисфей отправил гонцов к торжествующим правителям
со своими поздравлениями по поводу победы над Гераклом.
Не мог простить бывший хозяин бывшего слугу.
Да и усиление Тиринфа, без того обнаглевшего вконец, было Микенам не
с руки.
Пожалуй, в те дни не было имени известней, чем Молиониды, сросшиеся
близнецы-уроды, сыновья Авгиевой сестры Молионы непонятно от кого - бойцы,
заставившие дрогнуть и отступить непобедимого сына Зевса; герои, убившие
Гераклову тень по имени Ификл.
Все ахейцы твердо знали, что в могиле на холме, в черте городка
Феней, похоронен именно Ификл Амфитриад.
А кто же еще?!
Молиониды были угодны богам - разве может быть иначе? Молиониды были
великими воинами - разве не подтвердили они это делом? Молиониды были
сильнейшими из смертных - победив сильнейшего до них!
Молиониды были тем клином, который Ананка-Неотвратимость загнала в
миф о Геракле, отделив подвиги Геракла от живого человека, способного
проиграть битву и потерять брата.
Жаль только, что редко покидали славные братья-Молиониды пределы
Авгиева дворца, не давая благодарным элидянам выразить переполнявшие их
чувства. А так - лучшие одежды преподносились сросшимся воедино близнецам
(кого-то напоминали сыновья Молионы - но кого?!), лучшая пища шла на их
стол, лучшие девушки ложились под неутомимых Молионидов, невзирая на их
уродство...
Только вот определение "сросшиеся" немного удивляло тех, кто впервые
видел Молионидов - никакой видимой перепонки между братьями не
наблюдалось, хотя...
Если бы кому-нибудь удалось заглянуть ночью одновременно в покои
обоих сыновей Молионы, то этого воображаемого наблюдателя непременно
поразила бы полная синхронность действий Молионидов. Когда один склонялся
над ждущей наложницей - второй делал то же самое, когда один входил в
стонущую женщину - второй делал то же самое, в той же позе; и буйный
