дурацкую войну?! - вместо приветствия прорычал Иолай.
Десяток рабынь, сидевших в гинекее за ткацкими челноками, как по
команде вскинули головы и испуганно уставились на вошедшего.
Деянира неторопливо встала, мимоходом одернув пеплос, и без того
ниспадавший величавыми складками, и приветливо улыбнулась чувственным
ртом, похожим на обагренный кровью цветок.
Как ни странно, рождение четверых сыновей - Гилла, Ктесиппа, Глена,
Онита - и дочери Макарии ничуть не испортило ее фигуру. Статная, высокая
женщина с крупными, немного резкими чертами лица, расшитый пояс повязан
сразу под не потерявшей упругости грудью, сильные руки лежат на челноке
спокойно и уверенно.
Чем-то Деянира походила на Афину Палладу.
И в свое время Иолай не удивился, узнав, что молодая жена Геракла
неплохо владеет облегченным копьем, уделяя этому искусству немало времени.
Он терпеть не мог таких женщин.
Возможно, потому, что из них могли бы выйти вполне приличные мужчины.
- Радуйся, племянник! - в глубоком низком голосе не таилось и намека
на обиду или неприязнь, но легкого излома брови хватило, чтобы понятливые
рабыни гуськом покинули гинекей.
Иолай грузно плюхнулся на заскрипевшую скамью и мысленно пересчитал
всю дюжину Олимпийцев, чтобы сгоряча тут же не выложить "тетушке", что он
о ней думает.
- Хороша ли была дорога к нам в Трахины?
Иолай кивнул и пересчитал Олимпийцев в обратном порядке.
- Неужели ты и впрямь думаешь, племянник, что я, слабая женщина,
способна заставить богоравного Геракла отправиться в поход против его
воли?
- Думаю, - без обиняков заявил Иолай.
- Правильно думаешь, - неожиданно согласилась Деянира, с ленивой
грацией опускаясь в кресло напротив. - Ты всегда казался мне умнее, чем
выглядишь... племянник. А теперь подумай вот о чем: кто я такая здесь, в
Трахинах? Приживалка, случайная этолийка без связей и местной родни,
которую терпят только потому, что ей удалось подцепить на крючок
стареющего Геракла! У нас с ним разница в двадцать с лишним лет! Вознесись
он завтра на Олимп - что будет со мной? Что будет с моими детьми?! Или ты
нас к себе в дом возьмешь, племянничек?.. Нет, ты не возьмешь, побоишься -
мое ложе горячее, а у тебя жена ревнивая!
Иолай вдруг успокоился.
И спокойствие это, ледяное, боевое спокойствие очень ему не
понравилось.
- Ну и что из этого следует, тетя? - он усмехнулся, и при виде этой
усмешки замолчавшей Деянире показалось, что она зря разоткровенничалась с
этим человеком, на которого у нее были свои виды.
- А то, что лишь материальный достаток способен обеспечить мне и моим
детям (Иолай про себя отметил это повторное "МОИМ детям") достойное
будущее! И добыча, полученная Гераклом после взятия Ойхаллии, отнюдь не
окажется лишней! Разве я виновата, что боги послали мне знаменитого, но
безумного и немолодого мужа, и теперь бедной Деянире приходится думать за
двоих?! Ну скажи, Иолай, - виновата, да?!
Деянира раскраснелась, черные глаза ее блестели, полная грудь
порывисто вздымалась - она была весьма хороша в этот миг, но еле
различимая жилка расчетливости, бившаяся где-то в глубине зрелой опытной
женщины, заставляла Иолая думать, что все это - умелое представление.
И жена Геракла только и ждет, когда он протянет к ней руки.
Он не двинулся с места.
Напротив, закинув ногу за ногу, он хладнокровно разглядывал ее,
вспоминая сплетни фессалийцев, что Геракл, как сын Быка, спит со всем, что
движется (скорее всего, он просто не замечал разницы между женщинами,
забиравшимися в его ложе); но и жена Геракла не уступает мужу на поприще
Эроса, в отличие от супруга прекрасно различая мужчин, как в одежде, так и
без.
...МНЕ И МОИМ ДЕТЯМ...
- ...Но на этот раз ты ошибся, многомудрый Иолай, - румянец сошел со
щек Деяниры, и блеск в ее глазах медленно померк. - Я не гнала Геракла в
поход на Ойхаллию. Он сам собрался воевать. И даже слушать не захотел ни
меня, ни Кеика, когда мы втолковывали ему, что Эврит Ойхаллийский
давным-давно умер. "Я должен убить Эврита! - заявил твой упрямый дядя. -
Он не отдал мне мой законный выигрыш. Он умрет." Через месяц Геракл и люди
Кеика двинулись на Эвбею. Что ж, я не возражала... да и с чего бы?
"Эврит?! - пронеслось в голове у Иолая. - Неужели... да нет, чушь! Я
бы знал... Просто Геракл спутал прошлое с настоящим. А эта кобыла не
возражала, да и Кеик не возражал - еще бы! Отчего б не пограбить Ойхаллию,
прикрываясь, как щитом, именем Геракла?! Святое дело!"
В дверь гинекея постучали.
- Войдите! - крикнула Деянира.
Вошедшего воина Иолай узнал не сразу - долговязый запыхавшийся детина
в кожаном доспехе и легком, сдвинутом на затылок шлеме.
- Иолайчик! - завопил детина на весь гинекей и полез обниматься. -
Родной! А я отсюда к тебе собирался, с радостной вестью! Ой, как здорово!
Теперь не узнать Лихаса было невозможно - так орать умел только он.
- Да погоди ты! - Иолай сжал Лихаса в объятиях чуть крепче
положенного, и тот стал жадно хватать ртом воздух, перестав кричать в
самое ухо. - Давай по порядку! Ойхаллию взяли?
- Понятное дело! - счастливо хрипел Лихас, тыкаясь колючей бородой в
лицо Иолаю. - Они нам сами ворота открыли!
- А... Эврит?
- Что - Эврит? Ты что, Иолайчик, тоже умом двинулся? Какой Эврит?! Ну
вы прямо как сговорились...
Иолай облегченно вздохнул и отпустил Лихаса.
- Добычи, добычи-то - валом! - тарахтел опомнившийся гонец. -
Пленники, пленницы... не поверишь, Иолайчик - мы там эту горе-невесту
прихватили! Иолу! Геракл приказал ее отдельно содержать и не обижать -
содержим, не обижаем, все, как положено... Эй, Иолайчик, ты куда?
- Домой, - бросил Иолай от дверей. - Жди меня здесь, Лихас! Я
смотаюсь в Филаку, предупрежу своих - и сразу сюда! Вместе на побережье
поедем! Ты только дождись меня, парень! Слышишь?!
- Да какая Филака, тут пути-то до нашего лагеря - полдня, не
больше... - начал было Лихас, но Иолай уже выбежал из гинекея.
Гонец только развел руками, повернулся к Деянире и принялся отвечать
на ее вопросы.
Правда, он ожидал вопросов о здоровье Геракла или о размере
захваченной добычи - а рассказывать пришлось в первую очередь о
горе-невесте Иоле.
Долго рассказывать.
Подробно.
И с каждым словом Деянира мрачнела все больше.
18
В Филаке Иолай застрял не на день, как предполагал, а на четыре.
У Лаодамии в очередной раз сорвалась беременность; жизнь жены была
вне опасности, но Иолаю, утешавшему плачущую Лаодамию, пришлось
окончательно смириться с тем, что у них не будет детей.
Потом к басилею Акасту по делу, связанному со спорными участками
пахотной земли, приехал один из фессалийских правителей, которого звали
Филоктетом - и Иолаю понадобились сутки пьянства с этим самым Филоктетом,
жадно слушавшим байки о былых походах Геракла, чтобы спор об участках
решился выгодным для Филаки образом.
За последнее десятилетие Иолай успел забыть, что это значит -
опаздывать.
Пришлось вспомнить.
...Разбудили его среди ночи. Наспех одевшись, он выбежал во двор - и
услышал от присланного из Трахин вестника историю случившейся трагедии.
Захлебываясь, вестник поведал о том, как Деянира, не дождавшись
Иолая, послала Лихаса вперед, в лагерь мужа, передав с ним праздничный
хитон для принесения необходимых жертв в честь победы. Следующие два дня
Деянира была хмурой и вспыльчивой, то и дело била служанок, кричала на
детей и челядь, а потом и вовсе заперлась в покоях, никуда не выходя.
Наконец из лагеря Геракла, расположившегося у подножья горного кряжа
Оэты, на колеснице примчался бледный, как смерть, гонец - не Лихас,
другой, из доверенных людей Кеика.
Со слов гонца стало ясно, что великий Геракл, надев присланный хитон
и став приносить жертвы, вдруг впал в безумие. Едва кровь зарезанного
теленка хлынула ему на одежду - сын Зевса стал озираться по сторонам,
заметался, словно в поисках выхода, отшвырнул подбежавшего к нему Лихаса
(тот упал со скалы и разбился насмерть) и стал рвать на себе одежду,
крича, что он смертельно ранен.
Одна из служанок Деяниры - когда гонец дошел до эпизода с хитоном -
вдруг истерически завизжала и принялась кричать на весь двор, что у ее
хозяйки хранился кувшинчик с кровью кентавра Несса, убитого отравленной
стрелой Геракла; и, дескать, она сама видела, как Деянира, сгорая от
ревности к незнакомой Иоле, натерла этой ядовитой кровью посылаемый мужу
хитон - льняной, темно-коричневый, с кудряшками синих волн по подолу.
Сама же Деянира холодно выслушала обвинение, поднялась в гинекей и -
никто и не подумал ее остановить - упала на хранившийся в ее сундуке меч.
Чем и подтвердила справедливость выдвинутого против нее обвинения.
- Сумасшедшие! - Иолай махнул крутившемуся рядом возбужденному
Филоктету, чтобы тот велел запрягать. - Безумцы! Какая справедливость?!
Если хитон был натерт ядом, убивающим при прикосновении - то почему сама
Деянира не умерла первой? Она что, в рукавицах из бычьей кожи хитон
натирала?! И где вы видели кровь, которая бы не высохла за два года?!
Вскоре Иолай и увязавшийся за ним Филоктет уже неслись в сторону
Оэты, у подножия которой располагался лагерь Геракла.
- Может быть, и впрямь Деянира? - задыхаясь от бившего в лицо
упругого ветра, в который раз строил предположения Филоктет, поминутно
хватавшийся за борта колесницы. - А что, очень даже... ревность, кровь
пополам с лернейским ядом... хотя нет - что ж это, Геракл не заметил, что
праздничный хитон весь в вонючей крови вымазан?! Да не гони ж ты так,
Иолай, разобьемся вдребезги!
- Помолчи лучше! - бросил Иолай, прибавляя ходу.
Он уже не сомневался, что случилось.
Он уже однажды видел льняной темно-коричневый хитон с кудряшками волн
по подолу.
Залитый кровью.
Только не кровью кентавра Несса, и не телячьей жертвенной кровью - а
живой, человеческой...
Именно в таком хитоне, который был надет на тело под доспех, умирал в
Фенее, на площади под вязом, один из близнецов.
А второй, оставшийся в живых, через десять с лишним лет увидел на
себе точно такую же одежду, обагренную кровью, и столпившихся вокруг
воинов...
"Это конец, - думал Иолай, морщась от ветра, плетью секущего лицо. -
Это конец. Вот оно, пророчество - Геракл падет от руки мертвого. Я-то
думал - Тиресий меня имеет в виду... а оказалось - не меня. Не знаю уж, от
кого этот проклятый дар - уходить душой в прошлое - но все сходится!.. Он
умирает - потому что застрял в минувшем, в том дне, где уже однажды
умирал! Хитон в крови, крик о том, что он смертельно ранен, отброшенный
Лихас - бедный парень, ведь Геракл отшвырнул его и в тот раз, чтобы
спасти... Это конец. Он умирает во второй раз."
Земля бросалась под копыта коней, словно самоубийца.
19
Есть в южной Фессалии горный кряж Оэта.
Ничем не славен меж иными горами.
Не ровня белоголовому Олимпу, с которого боги всходят на небо, не
чета лесистому Пелиону - обиталищу мудрого кентавра Хирона, не пара
хмурому Тайгету, родине братьев-Диоскуров.
Одна будет слава у Оэты - Фермопильский проход, только до дней той
славы, когда лягут костьми в Фермопилах три сотни спартанцев с царем
Леонидом, еще восемьсот лет пройти должно.
А иная, страшная слава безвестного горного кряжа начиналась сегодня,
