время растворит в своей крови истерзанный рассудок Алкида - либо...
Либо он сорвется сам!
"Нельзя больше ждать!" - думал Амфитрион, пока тело его накручивало
круги на беговой дорожке, прыгало, метало камни (диски на ночь запирали),
постепенно наполняя мышцы здоровой усталостью, которая со временем должна
была превратиться в упругость и силу.
Он готовил новое тело тщательно и кропотливо.
Он, Амфитрион-Изгнанник, снова был на войне. Только это была не
привычная война людей, где все ясно: вот жизнь, а вот смерть, и от первой
до второй мечом подать. Бессмертные вели войну иначе - вот жизнь, и вот
жизнь, и никакие войска не выстраиваются на равнине, блестя панцирями и
шлемами...
Но и на этой войне лилась кровь.
Кровь смертных.
Мелочь для обеих противоборствующих сторон.
И он, Амфитрион-Изгнанник, волею Ананки-Неотвратимости, оказался в
одном из враждующих лагерей.
Боги, титаны, Павшие... и я.
Смешно?
Нет, не так: боги, титаны, Павшие... и мы.
Я и сыновья - это уже мы.
И это уже не смешно.
Бледно сияющая Луна-Селена и звездноглазый Аргус равнодушно взирали
на двигавшуюся внутри пустой палестры маленькую фигурку. Амфитрион не
знал, что именно в эту ночь светловолосой и тихой жене Ификла Астеропее не
спалось; встав с ложа, она некоторое время бесцельно бродила по дому,
потом, уже совсем было собравшись снова лечь, по примеру свекрови
заглянула на детскую половину - и обнаружила пустое ложе Иолая.
Ее крики разбудили сперва рабыню-няньку, после остальных домочадцев,
и вскоре весь дом был на ногах, засверкав огнями светильников и факелов.
Иолая нигде не было.
Когда порядком уставший Амфитрион перелез обратно через стену и
направился к своим покоям, в мегароне он неожиданно для себя обнаружил всю
семью в полном составе: хмурый Алкид, взволнованный Ификл, заплаканная
Алкмена, раздраженная Мегара (впрочем, это было ее обычное состояние),
растерянно моргавшая Астеропея - и даже жившие отдельно Ликимний и молча
вздыхавшая в углу Перимеда, его жена.
"Еще б Креонта вызвали! - скривился Амфитрион, глядя на толпу
родичей. - Что ж это они, без басилея-то?!"
- Иолайчик! Хвала Зевсу, живой! - всплеснула руками Алкмена, бросаясь
к внуку, и ее огромная тень заполошно метнулась по стене мегарона.
- Ну и где ты шлялся, гулена?! - угрюмо поинтересовался Ификл,
тщательно скрывая свою радость по поводу благополучного завершения всех
треволнений этой ночи.
- В палестре, - лаконично ответил Амфитрион.
- В палестре? - не удержался заспанный Ликимний, зачем-то
поворачиваясь к мальчишке боком и вжимая голову в плечи. - Ночью? Что
можно делать ночью в палестре?!
- Тренироваться.
- И не страшно было?
- Не страшно, - отрезал Амфитрион, начиная тяготиться этим допросом.
Ификл задумчиво сощурился, и домочадцы незаметно для себя умолкли,
вопросительно глядя на Иолаева отца.
- Странный ты какой-то стал, сынок... нет, палестра - это хорошо, да
и ты окреп, подрос, ешь за троих! Только чего б тебе со сверстниками не
играть, ночью спать, как все люди, а в палестре днем заниматься?! Молчун
ты у меня, слова не вытянешь... а мы волнуемся!
Амфитрион терпеливо молчал, оправдывая последние слова Ификла, и
глядел мимо родни.
- Может, привиделось что-то? - участливо поинтересовалась Астеропея.
- Или из богов во сне кто-нибудь являлся? Ты не стесняйся, Иолай, ты
расскажи!
И тут Амфитрион решился.
Он не видел иного способа заинтересовать Одержимых Тартаром собой -
безобидным малолетним Иолаем, сыном Ификла и племянником Алкида.
Собой.
Приманкой.
Жертвой.
- Являлся, - во всеуслышанье заявил он. - Только, кажется, не бог.
- А кто? - Амфитрион даже не заметил, кому принадлежал вопрос.
- Не знаю. Вроде как тень... на тебя, папа, похожа. И на дядю Алкида.
Говорила... говорил: я твой дед Амфитрион, сын Алкея-Микенца.
- Врешь! - выдохнул Алкид, уронив на пол бронзовую подвеску, которую
до того рассеянно вертел в пальцах.
- Вот и он сказал, что не поверят. Тогда велел: расскажи им, как дом
наш горел, когда твоего отца и его брата еще на свете не было, а бабушка
Алкмена в тягости была, ногу подвернула и чуть не задохлась - еле
вытащили...
- Было, - бледнея, прошептала Алкмена.
- Или как ночью в переулке напали на нее, когда от Навсикаи шла - а
я... то есть он отбил бабушку у шестерых. Одному, говорил, горло его же
собственным ножом перерезал...
- Было! - Алкмена смотрела на мальчишку совершенно безумными глазами,
и Амфитрион решил: достаточно.
- Это действительно было, мама? - глухо прозвучал в наступившей
тишине голос Ификла.
- Было. Я вам никогда не рассказывала...
- Значит, правда? - Алкид подобрал злосчастную подвеску и ссутулился,
стараясь не глядеть на Иолая.
- Как он там... дедушка твой? - взгляд Алкмены молил: "Скажи хоть
что-нибудь!" - и Амфитрион не выдержал.
Отвел глаза.
- Говорил - неплохо ему там. В Аиде этом. На Островах Блаженства
живет. Один. Никто не мешает. Вас всех к себе ждет. Но предупреждал, чтоб
не торопились - он подождет, у него теперь времени много. Даже слишком.
- А еще что говорил? - Ификл весь подался вперед. - Еще хоть
что-нибудь?!
- Говорил, - охотно согласился Амфитрион. - Дескать, его ко мне боги
послали. Известить, что я теперь буду папу и дядю Алкида везде
сопровождать. Они вот-вот подвиги совершать станут (Алкид вздрогнул и
опять уронил подвеску, услышав это), вот и я с ними... А для этого надо
много кушать и хорошо заниматься. Ну, я и стараюсь.
- Все? - несколько выждав, спросил Алкид.
- Нет, не все. Велел мне мяса побольше есть и лепешек, а козьим
молоком двоюродного дедушку Ликимния поить. Три раза в день. Нет, даже
четыре. Вместо вина. А еще...
Амфитрион быстро оглянулся и удостоверился, что дверь в мегарон
слегка приоткрыта. Челядь явно подслушивала, как он и надеялся, и
Амфитрион очень рассчитывал на длинные язычки служанок.
- А еще дедушка говорил, чтобы жертвы ему приносить не забывали.
Всякие. А если я его слушаться не буду, то со мной будет так же, как с
дядей Алкидом. А что будет - не сказал. Дядя Алкид, ты что, в детстве
дедушку не слушался? Что с тобой было?
- Болел, - угрюмо бросил Алкид.
- А сейчас ты выздоровел?
Алкид не ответил.
6
Амфитрион, насвистывая, вприпрыжку несся к палестре, размышляя над
случайно подаренной ему возможностью сознательно наслаждаться детством.
Многие ли, кроме него, могут похвастаться этим?
Жизнь, при всех ее подвохах и кознях, иногда все же поворачивалась
приятной стороной; особенно в последние дни, когда слов "Дедушка сказал!"
хватало, чтобы бесповоротно настоять на своем - будь то распорядок занятий
или что иное.
"Радуйся, Иолай! - подумал Амфитрион. - Радуйся, пока..."
- Радуйся, Иолайчик! Ой, вырос, вырос-то как! Совсем большой стал!..
И детство закончилось.
Пыль, клубящаяся следом, вдруг прибавила ходу, догнала, обступила,
едким пеплом запорошив горло, заставив слезиться глаза; всклокоченное
облако закрыло солнце, и Амфитрион был вынужден вспомнить, кто он есть на
самом деле.
Он ждал этого голоса.
Именно этого - потому что еще на Островах Блаженства, по ту сторону
Ахерона, Гермий сказал ему, что Трехтелая Геката абсолютно уверена в
смерти своей бывшей жрицы Галинтиады.
Уверена.
В смерти.
...Мальчик медленно повернулся - слишком медленно для шестилетки, на
взгляд Галинтиады, дочери Пройта; и глазки старухи, хищно сверкнув в
надвигающихся сумерках, ощупали Иолая с ног до головы.
Слишком обстоятельно, на взгляд Амфитриона, сына Алкея Микенского.
- Ну что, узнал старуху, маленький?
- Узнал, бабушка Галинтиада. Вас - и не узнать! Мама вас часто
поминает...
Амфитрион изо всех сил старался, чтобы его голос звучал достаточно
приветливо.
Получалось плохо.
- И куда ж ты, Иолайчик, бежишь на ночь глядя? - старуха сделала
несколько мелких птичьих шажков и неожиданно оказалась совсем рядом.
Она была всего на голову выше ребенка.
"А то ты не знаешь! - про себя усмехнулся Амфитрион. - Врешь, старая,
ты знаешь, что привез торговый караван из Мегар, за день до того, как он
въедет в Фивы! Или у какого младенца будет родинка на копчике - за неделю
до родов!"
Он очень боялся ошибиться.
Он помнил золотой диск, подаренный им самим этой юродивой старухе.
- В палестру, бабушка.
- Ой, молодец! Ой, труженик, сын героя, внук героя!.. щечки румяные,
вытянулся ясенем, глядишь орлом Зевесовым...
Амфитрион машинально сделал тайный знак от сглаза.
Это не укрылось от старухи, и она еще раз вспомнила багровый мрак,
хлынувший на Галинтиаду из недетского взгляда очнувшегося после
двухнедельной горячки Иолая.
Галинтиада очень боялась ошибиться.
Ошибка могла дорого стоить - в последнее время Павшие не баловали
свою Одержимую искренностью.
- Ну, я побежал, бабушка? - подлил масла в огонь Амфитрион,
нетерпеливо топчась на месте.
- Беги, голубчик, беги! Все Фивы говорят: Иолайчику дедушка-лавагет
во сне является, помогает сыновьям могучего внука растить... Дедушку,
маленький, слушаться надо, дедушка плохому не научит! Настоящим мужчиной
вырастит Иолайчика! Вот и мне бы, старой, послушать - что такой дедушка,
как у тебя, любимому внуку рассказывает?!
Голос старухи предательски дрогнул, и в нем, как узкое тело хорька в
осоке, проскользнуло плохо скрываемое возбуждение.
Впрочем, нездоровый этот интерес мог быть вызван просто старческим
любопытством - о чем Амфитрион не преминул себе напомнить.
- Много чего говорил дедушка... чтоб я сильным рос, чтоб кушал
хорошо, чтоб жертвы ему приносить не забывал. Только...
- Что только? - непроизвольно подалась вперед Галинтиада. - Что -
только, Иолайчик?! Ты не стесняйся, я тебе, чай, не чужая, чем смогу -
помогу!
- Только я папе и дяде Алкиду не все сказал. А уж бабушке Алкмене и
подавно. Испугался я...
- Чего ж ты испугался, маленький? Ты говори, ты Галинтиаду-то не
бойся, я и папу твоего в детстве лечила, и дядю, и тебя самого - вишь,
какой здоровенький! Галинтиаде твой дедушка диск золотой на память подарил
- гляди, красота какая! Своим не говори, мне скажи! Бабушка Галинтиада
поймет-пособит!
"Неужели ЭТО передается по наследству? - мелькнуло в голове у
старухи. - Странно... а как же тогда Алкидовы сыновья? Или маленькие
еще?!"
- Жертву дедушка просил. Только не простую - ему... ему... ему
человека в жертву надо! Вот. А как я ему человека в жертву принесу?! - я
маленький, не сумею! Да и не знаю, как... А дедушка все просит и просит -
ему, наверное, очень надо...
Некоторое время Галинтиада молчала, со странной полуулыбкой глядя на
мальчишку. Амфитрион не торопил ее. Стоял, понурившись, не зная, что
старуха думает сейчас о семивратных Фивах, которые тесноваты для двух
Одержимых.
И о жертвах - той, которую якобы просил покойный дедушка, и той,
которую приказали принести Павшие после пятилетнего перерыва.
- А если я тебе помогу, маленький, - наконец разлепила узкие губы
старуха, - ты передашь дедушке, что это старая Галинтиада веление его
выполнила?
- Конечно, бабушка! - радость в голосе просиявшего мальчишки была
абсолютно искренней. - Я-то передам, ты не сомневайся! Вот дедушка
обрадуется!.. ты не беспокойся, он услуг не забывает. Никогда. А папе
