дверях опять не показался шатающийся человек с обгорелой накидкой на
голове, слепо идущий на толпу.
На руках он нес женщину, чьи ноги были сильно обожжены, а правая
сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек.
Женщина прижимала к себе полузадохнувшуюся годовалую девочку.
- Астеропея! - крикнул кто-то из толпы. - Астеропея с дочкой! А
Мегара где? Сгорела?!
Крикуну принялись объяснять, что Мегары в доме нет, еще с вечера ушла
к матери и там заночевала - но все объяснения прервал грохот рухнувшей
крыши.
И Амфитрион зажмурился, представив как они все сейчас бредут в Аид:
сероглазый Теримах, любимец Мегары, крепыш Деикоонт, трехлетний разбойник,
очень похожий на Алкида, следом ковыляет впервые замолчавший Креонтиад, по
обе стороны от которого неслышно движутся оба сына Ификла от Астеропеи...
И первым в этой сумрачной процессии почему-то шел он сам... нет, не
он, а шестилетний Иолай, убитый дедом, посланным жить во второй раз.
Дети шли во мглу, подсвеченную багровыми сполохами.
Бывшие дети.
Тени.
...жертвы.
- Убийца! - прорезался отчаянный вопль, и очнувшийся Амфитрион стал
оглядываться, пытаясь понять, что происходит.
Приведенная в чувство Астеропея - дочку уже успели забрать из ее
окаменевших рук - просто упала на Алкида, сидевшего на земле и
бессмысленно мотавшего головой, и ногтями вцепилась ему в лицо.
- Это он! - голосила истерзанная женщина, в которой невозможно было
узнать прежнюю тихую и ласковую Астеропею. - Будь проклят, чудовище! Люди,
я остановить его хотела - так разве ж его остановишь, быка бешеного!..
всех, всех убил, безумец проклятый, и костер зажег - люди, бейте его,
бейте, во имя невинно погибших! Убийца! Мальчики, мальчики мои...
Все с тем же бессмысленным выражением на расцарапанном лице, Алкид
вдруг встал и медленно пошел к воротам. Люди расступались перед ним, с
испугом глядя на могучие, бессильно повисшие руки, словно ожидая увидеть
на них следы детской крови; люди сторонились безумца, шепчась о проклятии
богов и неизбежном возмездии.
- Кого Зевс хочет покарать, того он лишает разума, - бросил кто-то
совсем рядом с Амфитрионом.
- Зевс? - с сомнением переспросил молодой женский голос. - Скорее уж
Гера-мачеха... ой, какая теперь разница! Горе, горе-то горькое...
Алкид вышел со двора, и никто не последовал за ним.
А к утру пропал и Ификл.
10
Погода стояла божественно мерзкая.
Зевс-Громовержец ворочался спросонья, пытаясь натянуть на себя
латаное-перелатанное одеяло неба, насквозь промокшее еще за час до
рассвета; время от времени налетали пронизывающие порывы ветра,
раздраженно сметая листву с зябнущих деревьев, задирая одежду редких
прохожих, завывая в пустынных переулках словно вымерших Фив.
Один раз ветер зачем-то свернул на окраину, с воем пронесся между
холмами, надавав пощечин обиженно шуршащим кустам - и замер в удивлении,
забыв о врожденной ветрености и дурном настроении.
И то правда - ведь не каждый день встречаешь на пороге невесть откуда
взявшейся хибары столь странную парочку: юношу в драной хламиде с
капюшоном, из-под которой выглядывает край нарядного щегольского хитона, и
угрюмого шестилетнего мальчишку, с головой завернувшегося в женский
шерстяной пеплос (у матери отобрал, что ли?!) и сосредоточенно жующего
лепешку с чесноком.
Перед юношей и мальчишкой стоял кувшин и два кубка.
Ветер принюхался, поморщившись (мешал запах чеснока), и с некоторым
трудом определил, что в кувшине - вино. Причем, судя по силе аромата, не
очень-то и разбавленное.
Затаив дыхание, ветер подкрался поближе и стал слушать.
- Кыш отсюда! - негромко сказал юноша в хламиде.
Ветер сделал вид, что не расслышал.
- Я кому сказал?! - прикрикнул юноша, плеснув вином в наветренную
сторону. - Ты что, Эвр [юго-восточный ветер, брат Зефира, Нота и Борея],
думаешь, я тебя не узнал? А ну дуй подальше!
Эвр - а это был именно он - разочарованно вздохнул и полетел прочь.
Ну а поскольку вокруг, кроме ветра, больше никого не было, значит, и
удивляться было теперь некому и нечему.
- ...ну и что сказал Владыка? - две жилистые мальчишеские руки
высунулись из-под пеплоса и, отложив лепешку, с некоторым усилием
приподняли высокий кувшин, украшенный затейливым орнаментом.
- И мне плесни-ка, - голос Гермия звучал скучно и отстраненно. -
Владыка... для дяди тени язык развязать - легче легкого. А Галинтиада и
без того болтливая. В общем, все догадки подтвердились.
- Про Гигантов?
- Про них. Павшие в Тартаре и впрямь породили новое племя - смертное,
но неуязвимое для Семьи. Так что, Амфитрион, скоро жди переполоха.
Большущего...
- Как скоро? - вино, булькая, полилось в кубки.
Создавалось впечатление, что Амфитрион задает вопросы только для
поддержания беседы, и ответы Гермия его мало интересуют; но так ли это
было на самом деле, неизвестно.
- Как скоро, спрашиваю?
- Не знаю. И Аид не знает. Скоро. Лет через десять. Или через
двадцать. Или через сто.
Некоторое время мальчик и юноша молчали, не глядя друг на друга.
- Что там твоя... Алкмена? - осведомился наконец Лукавый, по-прежнему
глядя в сторону и вертя в руке наполовину опустевший кубок.
- Да так... замуж собирается. Говорит, хочу старость спокойно
прожить.
- За кого?
- Приехал тут один... Радамант-законник. Сватается. Наверное, скоро
свадьба будет...
- А-а... знаю. Это его с Крита изгнали - вот он в Беотию и
перебрался.
- Человек-то он хоть какой? Как думаешь, Гермий?
- Человек? Да вроде ничего. Во всяком случае, честный.
- И то хорошо. Его что, за честность с Крита турнули?
- Угу, - кивнул Гермий.
- Ясно. Был у Алкмены муж Амфитрион-Изгнанник, теперь будет
Радамант-Изгнанник, и дотянут они до смерти... спокойно.
- Дотянут. А как дальше - не знаю. У дяди на этого Радаманта свои
виды. В судьи, говорит, его к себе возьму. Хорошие судьи, говорит, только
из людей получаются... и то лишь после смерти.
Помолчали.
Отхлебнули.
Амфитрион доел лепешку, извлек откуда-то из складок пеплоса другую и
стал сосредоточенно натирать ее припасенной долькой чеснока, посыпая
сверху крупной зернистой солью.
- Про Алкида что-нибудь слышно? - как бы между прочим спросил он.
- Сразу про двух. Один, рассказывают, по Пелопонессу бродит, другой
уже три месяца, как на "Арго" из Иолка уплыл. И оба - Алкиды.
- Подробнее, - не то попросил, не то приказал Амфитрион.
- Куда уж подробнее... Говорю, один сперва у вашего знакомца Теспия
объявился. Теспий его очистил от скверны - как басилей и по старой дружбе
- а Алкид возьми и исчезни к вечеру. Не впрок, видать, очищение, пошло...
- А тебе - впрок? Тебе бы после такого впрок пошло, Лукавый?!
Отвечай!
- Не злись, Амфитрион. Говорю, что знаю. А знаю, что один Алкид от
Теспия ушел, а второй сейчас на "Арго". Где-то возле Мизии плывет.
- Ты его видел? - Амфитрион плотнее завернулся в шерстяной пеплос,
которого вполне хватило бы на две накидки для шестилетних мальчишек.
- Видел... только не пойму - которого?! Смурной весь,
неразговорчивый, любовника себе завел - тихий такой мальчик, Гиласом
зовут. На Лемносе остановку делали - там одни бабы, мужиков нет, местные
красавицы под Пана лечь готовы! - так нет, даже на берег не сошел, все с
этим Гиласом возился. Я, конечно, понимаю - бывает... у меня у самого от
этой дуры Афродиты сын - Гермафродит...
- Ничего ты не понимаешь, бог, - хрипло бросил Амфитрион. - Просто от
мальчиков детей не бывает. Которых можно убить. Ификл это... который на
"Арго".
- Ты уверен? Почему он тогда назвался Алкидом?
- Уверен. Каждый из них винит себя. Алкид - сам знаешь, за что... А
Ификл, спасая меня, убил двоих служителей Тартара у алтаря в момент
принесения жертвы. И теперь он считает, что это и была та жертва, из-за
которой... короче, Ификл считает себя виновным. И знает, что пока
оскверненный Алкид-безумец бродит по Элладе - найдется немало желающих
убить его, снискав славу и милость богов.
- А так?
- А так - Алкид уплыл на "Арго". Ищи-свищи! Брата он прикрывает, вот
что...
- Так Теспий же его очистил!
- А многие об этом знают?
Помолчали.
Гермий, собравшийся было вновь наполнить свой кубок, передумал и
сделал большой глоток прямо из кувшина.
Потом еще один.
- А что Зевс? - Амфитрион первым нарушил затянувшуюся паузу.
- Папа? Сияет от счастья. И изо всех сил пытается это скрыть -
видишь, какая погода?! Еще бы, такой повод отправить героя на подвиги! Во
искупление. Всыпал Гере для порядка...
- Сияет, значит, - как эхо, глухо повторил Амфитрион, и Гермия
передернуло от старческого дребезжания этого детского голоса.
- Вот только папа еще не решил, - с нарочитой бодростью продолжил
Лукавый, - куда Алкида лучше послать? То ли в Фессалию, лапифов [лапифы -
одно из выродившихся титановых племен; древолюди] с кентаврами гонять, то
ли в Микены, на службу к Эврисфею, сыну Сфенела. Все-таки Микены - это
серьезно, у всех на виду; да и папа как-то сдуру поклялся, что быть
Эврисфею владыкой над всеми Персеидами! Он, небось, Алкида в виду имел, а
Гера этому микенцу семимесячному роды ускорила... ну, сам знаешь!
- Микены? - вдруг словно очнулся Амфитрион, но тут же поспешил взять
себя в руки. - А что, это мысль... у моих парней оба деда - законные
микенские ванакты! Слушай, Гермий, это просто гениально: герой и прямой
наследник, совершающий подвиги по указке недоношенного ублюдка,
захватившего власть! То-то Эврисфей обрадуется, когда увидит нас в
Микенах!
Мрачная ирония переполняла сказанное.
- Так что, подсказать папе, чтоб направил героя в Микены?
- Обязательно! - Амфитрион зацепил недопитый кубок, опрокинув его на
Гермия, и даже не заметил этого. - Мне главное, чтобы твой громогласный
папаша не мешал нам явиться в Микены, обосноваться где-нибудь рядом,
скажем, в Тиринфе - потому что я не люблю "случайных" покушений - и
совершать те подвиги, которые мы сочтем нужными...
- Подожди-подожди! - прервал его Гермий. - Ну, "громогласного папашу"
я тебе прощаю - но ты сказал - "нам"?!
- Конечно, нам. Алкиду, Ификлу и мне - сыну Ификла Иолаю, спутнику
героев... героя. Но, если хочешь, можешь включить в это "нам" и себя. А
если серьезно, Гермий...
Амфитрион сбросил пеплос, словно ему вдруг стало жарко.
- А если серьезно - надоело быть жертвой! За всех надоело - за себя,
за жену, за сыновей... разве это жизнь?! Это же сплошной алтарь, а вокруг
все, кому не лень: Павшие, Одержимые, Олимпийцы, мы с тобой...
восемнадцать лет приучали Алкида к Тартару, а из Ификла ковали цепь для
брата; потом дали пять лет передохнуть и, как пьянице, поднесли чашу с
вином к носу - и забрали! Что будет с пьяницей, Лукавый?
- Озвереет, - машинально ответил Гермий. - И попытается отобрать
чашу.
- Правильно. Так чего удивляться, что мой Алкид сошел с ума и
закончил прерванное жертвоприношение, убив детей и подпалив дом?! Нет же -
мы тут ни при чем, а ты, безумец, иди искупай!..
- Он принес детей себе в жертву? - тихо спросил Лукавый.
- Не ведая, что творит! - отрезал Амфитрион.
- Значит, Павшие добились своего?
- Почти, Гермий. Почти.
А в сознании вечно юного бога в крылатых сандалиях горело
