- Значит, Алкид невиновен?
- Значит, невиновен. И как раз сейчас делегация знатных граждан Фив
во главе с самим басилеем Креонтом возвращается от прорицателя Тиресия,
который сообщил им все необходимое.
- Это хорошо... Гермий, это очень хорошо! То, что мы будем правы в
глазах ахейцев - это просто здорово! Я сегодня же приму полномочия
лавагета и...
- Вы собираетесь наступать или обороняться?
- Я не перебивал тебя, Гермий! - жестко отрезал Амфитрион. - Но
отвечу: мы вынуждены наступать. Войну с Орхоменом поддержит в основном
молодежь, а молодые не умеют защищаться, они перегорят, ожидая за
стенами... да и стены наши обветшали. Я сам поведу фиванцев на Орхомен!
- Тогда Алкид и Ификл присоединятся к тебе на Восточном перевале.
- Ладно. Но сперва мне хотелось бы знать - на чьей стороне будете вы,
боги? Плох тот лавагет, который не пытается выяснить планы всех
участвующих сторон... потому что иначе не определить возможных союзников и
противников.
- И ты, смертный, спрашиваешь это у меня?! У меня, одного из
двенадцати Олимпийцев?!
- Да, спрашиваю. Я бы спросил у других - но у кого? Не в храм же
идти, или к гадателю... Итак?
И Гермий заговорил - медленно, запинаясь, удивляясь самому себе.
...тогда он успел вовремя. От него, легконогого Гермия, узнал грозный
Дий-Отец о послах-богохульниках и каре, постигшей минийцев от руки героя.
Так что когда явилась встревоженная Семья на Олимп - лишь усмехнулся
Громовержец, ибо знал больше других.
Или думал, что знает.
Не посмели боги перечить Крониду - чист перед Семьей оказался его сын
от Алкмены. Но когда захотел Зевс возлюбленного сына избавить от тягот и
опасностей войны, дабы сберечь для дел грядущих - возроптали боги, даже
те, кто всегда был послушен слову Дия.
Не было на Олимпе лишь кровавого Арея, но кому не известно мнение
Эниалия по поводу любой войны и участия в ней героев? Не явился и Владыка
Гадес (по-земному - Аид), передав через Гермия: "Нет мне дела до войн
живых. Тени же мертвых - приму."
И сказала Гера, Супруга Державного: "Начал герой богоравный войну -
что ж, посмотрим, на что он способен!"
И молвил Сотрясатель Земли Посейдон: "Согласен я с Сестрою. У меня
самого сыновей-героев - хоть море пруди. Поучиться хочу я у Зевса, каких
надо героев зачинать!"
И поддержали их сребролукий Феб-Аполлон, сестра его
Артемида-девственница, и Афина-Тритогенейя, Защитница Городов, и Гестия, и
другие.
Когда же спросили Вакха-Диониса о его мнении, и высказал мнение свое
кудрявый бог - взашей прогнал его Зевс-Отец, вместе с булькающим мнением
его, ибо грозил Семейный совет превратиться в очередную попойку.
"Быть посему, - решил Громовержец. - Примет участие сын мой в войне
между Фивами и Орхоменом. Но и Семья пусть стоит в стороне, не участвуя в
распре! В деле увидеть героя хотели - смотрите, но горе тому, кто
вмешается в схватку! Все свободны."
И поклялись собравшиеся на Олимпе боги черным Стиксом, что будут лишь
зрителями в войне смертных.
Все это Лукавый изложил Амфитриону.
- Еще раз спасибо, Гермий, - был ответ. - Это то, что я хотел знать:
исход войны зависит только от нас, людей. И все-таки ты прав - слишком
много совпадений. Неожиданный приступ у Алкида, отсутствие рядом Ификла,
появление минийцев... нет, сперва Ификл, потом минийцы, и только затем
приступ... ах, да, еще Арей по Киферону шляется, сатиров пинает! Слушай,
Гермий, а там поблизости никого больше не видели?
- Тебе одного Арея мало?
- Ну пусть не из богов - из смертных или еще каких?!
- Да что ты ко мне пристал?! Мало ли кто там был - сатиры, нимфы,
пастухи, козлы с козами, старуха эта с внуком, которого Ификл спас, потом
я там был с Паном и Дионисом!.. Хватит?!
- Стой! Какая еще старуха?
- Ификл твой по дороге бабку какую-то встретил... только она-то тут
при чем?! Бабка себе и бабка...
- Вопросы здесь задаю я! - как на допросе пленника, рявкнул
побагровевший Амфитрион.
И осекся.
- Ну, ты понимаешь, - совсем невпопад закончил он извиняющимся тоном.
Но опешивший Гермий, видимо, и впрямь что-то понял - или притворился,
что понял - и принялся вслух припоминать уже успевшие улетучиться из
головы подробности Ификлова рассказа.
- Звали, звали ее как?! - чуть ли не выкрикнул Амфитрион под конец
воспоминаний Килленца. - Ификл тебе сказал?
- Сказал, - растерянно ответил Лукавый. - А я забыл.
- Вспомни, Гермий, постарайся!
- Далась тебе эта старуха! Ну, шла себе из Фив на Киферон, родню,
небось, проведать хотела... братьев, говорит, в детстве лечила, животики у
них, проглотов, болели!.. еще Илифий от родильного ложа гоняла...
- Галинтиада! - резко выдохнул Амфитрион. - Галинтиада, дочь Пройта!
- Точно, Галинтиада! - обрадовался Гермий. - А... что?
- Пока ничего. Еще одно совпадение. Вот что мне интересно -
Галинтиада говаривала, что служит Гекате... скажи-ка, Гермий, вы знаете
своих постоянных служителей?
- Конечно. Не всех, но многих.
- Тогда не откажи в любезности, спроси у Гекаты, что ей известно о
жрице Галинтиаде, дочери Пройта из Фив?
Гермий как-то странно покосился на собеседника, но тем не менее
кивнул.
- И еще, - продолжил лавагет. - Еще одна странность, о которой ты
забыл...
- Какая?
- Почему Алкид не убил минийцев?
- Что ж тут странного? - недоуменно пожал плечами Гермий, в упор
глядя на Амфитриона.
Седого, грузного смертного пятидесяти лет, с лицом, состоящим из
впадин и складок шелушащейся кожи, со вздувшимися венами на волосатых
голенях и коряво сросшимся бицепсом правой руки, некогда разрубленной
чьим-то мечом.
- Если бы эти минийские ублюдки, - глаза Амфитриона на миг вспыхнули
опаляющим пламенем, - оскорбили МОЕГО отца, Алкея из Микен, то я бы их
убил! И, клянусь подмышками Афродиты, ни одна зараза никогда не узнала бы,
почему послы Орхомена исчезли на Кифероне, так и не добравшись до Фив!
- Даже боги? - то ли в шутку, то ли всерьез спросил Лукавый.
Амфитрион не ответил.
Глаза его потухли, напрягшееся было тело обмякло - и Гермий вдруг ни
с того ни с сего вспомнил, что именно сидящий пред ним человек двадцать
лет тому назад внял мольбам измученного Креонта, чьи поля опустошала
чудовищная Тевмесская лисица, от которой приходилось откупаться
шестнадцатилетними юношами, ибо никто и никогда не мог настигнуть
чудо-лису; именно Амфитрион-Изгнанник, на полгода исчезнув из Фив,
неведомо какой ценой уговорил Кефала-охотника отдать ему своего чудо-пса,
рожденного не от суки, от которого не могла уйти ни одна дичь - и,
вернувшись к Креонту, натравил невозможное на невозможное.
Никому не встречались с тех пор преследователь и преследуемая.
Поговаривали, что Зевс превратил обоих в камни - да только где те камни?..
И не любил Амфитрион, когда люди называли его работу подвигом.
7
Бурлит гордый Орхомен, пеной через край перехлестывает...
Возвращение искалеченных послов вызвало у минийцев взрыв негодования,
по силе сравнимый разве что с извержением вулкана, под жерлом которого
раздувает свой горн Гефест, бог-хромец. Наиболее горячие и пустые головы,
а также родичи пострадавших, призывали немедленно выступить походом на
Фивы, фиванцев истребить поголовно, а город разграбить и сжечь, развалины
засыпав солью, дабы и чертополох не рос на месте, где стояли семивратные
Фивы.
К чести орхоменского басилея Эргина, сына Климена, следует сказать,
что его голова не была ни горячей, ни пустой. И Эргина мало трогали вопли
и призывы, пусть даже его собственный племянник Прокл звался теперь
Проклом-Одноруким и кричал громче всех.
Война неизбежна и даже в некотором роде полезна. Это правда. Но такое
серьезное дело требует тщательной подготовки, опять же благословения богов
и выяснения, что замышляет противник... не исключено также, что Фивы в
последний момент струсят, подобно зарвавшемуся щенку, и опять согласятся
на любые требования, выдвинутые Орхоменом, как это уже было однажды -
только сейчас им сотней коров в год не отделаться!
Жрец Арея после приношения воинственному Эниалию сообщил Эргину, что
Арей благословляет доблестных орхоменцев на битву. "А чего еще можно
ожидать от бога войны?" - про себя пожал плечами благоразумный Эргин; тем
более, что другие боги упорно молчали, не отзываясь и игнорируя моления
жрецов.
Бессмысленно дымились внутренности черного барана, полет птиц только
сбивал с толку гадателей - и басилей, готовясь к войне, не спешил
выступать.
Вскоре лазутчики принесли вести из Фив. Прорицатель Тиресий-слепец
объявил во всеуслышание, что глашатаи дерзкого Орхомена оскорбили самого
Громовержца, за что и были справедливо покараны Алкидом. Орхомен забурлил
гораздо круче, Эргин-басилей еще раз пожал плечами - чего, собственно,
ждать от Тиресия, уроженца Фив и местного патриота? - потом приказал
объявить измышления слепца лживой фиванской пропагандой и продолжил
неторопливо готовиться к войне.
Впрочем, Эргин лично допросил с пристрастием всех вернувшихся послов
на предмет богохульных высказываний. Те клятвенно уверяли, что Зевс здесь
абсолютно ни при чем, но при этом как-то странно отводили глаза в сторону.
Так что в итоге Эргин отпустил калек, затем посовещался со своими
полководцами (рыжебородым верзилой Фестиклеем и мрачным одноглазым
Птерелаем по прозвищу Циклоп) и решил обождать с выступлением до
конкретных действий со стороны противника.
Военачальники справедливо рассудили, что если фиванцы после всего еще
и вторгнутся в земли Орхомена, то даже предположительно оскорбленный Зевс
(не говоря уже о других олимпийцах) сочтет войну единственно возможным
ответом; а во-вторых, северо-восточнее Орхомена, в пойменной долине у
излучины бурноструйного Кефиса, тяжелые колесницы минийцев будут иметь
явное преимущество перед многочисленной фиванской пехотой.
Опять же, к чему гнать лошадей в обход Киферона, если фиванцы сами
явятся за своей смертью?
По предложению кривого Птерелая-Циклопа на Киферон был послан отряд
из шести дюжин опытных воинов - истребить фиванских пастухов, угнать стада
и захватить по возможности ублюдка Алкида, если тот по-прежнему
околачивается на северных склонах.
Отряд ушел и не вернулся.
Эргину очень хотелось думать, что "ПОКА не вернулся".
А через неделю лазутчики донесли, что фиванская армия выступила на
Орхомен.
Вскоре, пройдя вниз по течению Кефиса и сделав небольшой крюк у
Восточного перевала (Эргин понимал, что это Амфитрион, скорее всего,
подобрал своего проклятого отпрыска), фиванцы стали лагерем в южных
предгорьях Киферона - как раз у входа в долину, намеченную Эргином и его
лавагетами для решающего сражения.
Узнав о местонахождении фиванского лагеря, басилей Эргин подумал, что
боги все-таки неплохо относятся к Орхомену.
Ранним утром, когда сплошь затянутое тучами небо слегка посветлело на
востоке, минийцы выступили из города.
Впереди, по раскисшей от двухдневного дождя дороге, катила гордость и
слава минийцев - шесть дюжин тяжелых боевых колесниц, мокро поблескивавших
медной обшивкой. На каждой колеснице находилось по три воина: возничий с
коротким мечом на поясе, копейщик и оруженосец, в чьи обязанности входило
прикрывать копейщика щитом и подавать ему копья и дротики; все трое - в
шлемах и кожаных двустороних плащах-панцирях с нашитыми накладками,
