засыпающий их бледно-голубым песком; и бронзово-каменная скала, возносящая
ввысь жилище Сына - вот сейчас он откинет тяжелый бархат занавеси,
бордовой, с бахромой из золоченых нитей...
Он откинул тяжелый бархат занавеси, бордовой, с бахромой из золоченых
нитей, он сделал приглашающий жест, и Мать послушно вошла в покои с
угольно-черными стенами, испещренными россыпями драгоценных камней,
которые переливались в отблесках пламени факелов тысячей глаз-созвездий
древнего титана Аргуса, бывшего слуги Матери.
Блики света от камней и развешанного на стенах оружия на мгновение
ослепили вошедшую.
- Что-то случилось, Мать?
Сын указал ей на крайнее гиацинтовое кресло - как всегда.
Сам же уселся напротив в дубовое - тоже как всегда.
- Ничего не случилось, Сын. Пока ничего. Но может случиться.
- Рассказывай.
- А что, тебе нужно напоминать о Мусорщике-Одиночке?
- А-а-а... да, нужно. Я давно успел забыть про скандал, связанный с
последней игрушкой Отца.
- Зря, Сын. Вы все забыли про него. Даже Средний...
- Ты говорила об этом с Энносигеем? Перед приходом ко мне?
- Конечно. И выяснила, что Средний тоже давно выбросил все из головы.
Он сам занялся тем же, что и Младший, мой Супруг и твой Отец - плодит
Полулюдей. Хотя, похоже, его больше интересует не результат, как Младшего,
а...
- Понятно. Посейдон всегда в глубине души оставался жеребцом. Не зря
лилейнобедрая Амфитрита, его супруга, держится недотрогой - видно, у мужа
вполне хватает сил и на нее. Что, Мать, не до интриг Черногривому?!
- Разумеется. И никого больше не интересует Мусорщик-Одиночка;
никого, кроме глупой ревнивой Геры! Даже тебя, мой Сын и союзник!
- А почему он должен интересовать меня, если хваленый герой еще ни
разу не воевал?
- Вот именно, Арей! "Величайший герой, равный Семье, которого в конце
его жизни ждет Олимп" до сих пор еще ничем не подтвердил слова
Громовержца! Ему уже восемнадцать - другие в его годы...
- Ты считаешь, что попытка Отца провалилась?
- Не обязательно. Просто мой Супруг и твой Отец мог оказаться гораздо
умнее и искушенней в интригах, чем все мы считали. Возможно, он никогда и
не собирался порождать Мусорщика-Одиночку, равного Семье! - просто
Младшему зачем-то понадобилось, чтобы Семья поверила в это. И Семья
действительно поверила! А потом у будущего героя и надежды Олимпа
начинаются эти странные припадки. Кто виноват? - я виновата, коварная
Гера; и в это тоже верят все!
- Не все, мама, - тихо сказал Сын.
Мать вздрогнула и на некоторое время умолкла. Уж очень редко ее
первенец, шлемоблещущий Арей, бог войны, называл ее так: мама...
- Потом приступы безумия у героя вроде бы проходят, - собравшись с
мыслями, снова заговорила она, - Мусорщик преспокойно растет на своем
Кифероне под опекой клевретов Младшего, вырастает - и что? Ничего! Где
обещанные подвиги, где убитые чудовища, где поверженные великаны и
сраженные враги?! Их нет! Не потому ли, что он вовсе не герой, этот
Получеловек?! Не потому ли, что он нужен Младшему совсем для другого?!
- К чему ты клонишь, мама?
- Не притворяйся глупцом, Арей! Вся Семья знает, что только я,
Средний и ты осмеливаемся возвысить голос в присутствии Громовержца! Ну
почему, почему из моего потомства лишь ты способен принимать решения?! -
Хромца-Гефеста интересуют лишь его дурацкие поделки, а вертихвостка Геба
годится лишь для того, чтобы подносить гостям нектар!
- Короче, мама, - опасно прозвенел голос Арея.
- Короче? Хорошо. Итак, Младший не любит возражений; я, Посейдон и ты
не любим Мусорщика-Одиночку, а сам Мусорщик в порыве безумия ("Кто
наслал?" - конечно, Гера!) вполне способен, к примеру, осквернить храм
Младшего или его любимчика Аполлона, убив при этом с десяток жрецов! Что
тогда? Да, конечно, мой Супруг и твой Отец покарает богохульника - а что
ему останется, кроме молний?! - вы с Посейдоном уйдете в тень, и вот
тут-то придет моя очередь! Кто строил козни? Кто насылал безумие? Из-за
кого погиб великий герой и надежда Олимпа? Ату ее!
- Великая интрига, мама... не менее великая, чем обещанный герой. И
Отец продумал все это заранее?
- Никогда не недооценивай своего Отца, мальчик мой! Ты - воин, ты
должен знать, что бывает, когда недооцениваешь противника. А я не хочу,
чтобы меня постигла участь первых двух жен Младшего - Метиды и Латоны! Я
не хочу превратиться в мелкое божество трех захудалых деревушек где-нибудь
на окраине Пелопонесса! И уж тем более не хочу оказаться в Тартаре... Не
забывай, Сын: разделавшись со мной, Зевс сразу примется за тебя! Сколько
раз Младший говорил, что, не будь ты его сыном, быть бы тебе преисподнее
всех Уранидов?! Так что встретимся внизу, сынок, у Павших - сам знаешь,
как Отец к тебе относится, в отличие от меня...
- Знаю, - глухо отозвался Арей.
Да, он знал.
С детства Мать внушала ему, что он, первенец Зевса и Геры - самый
лучший, самый смелый, самый-самый... И, главное - единственный законный
наследник Громовержца (ведь нельзя же считать соперником колченогого
замухрышку Гефеста?!), чистокровный Олимпиец, поскольку его Отец и Мать -
родные брат и сестра из первого поколения детей Крона и Реи.
И это было правдой.
Но когда он вырос, и ему понадобился свой источник пищи и силы, когда
его "Я" возжаждало утверждения - выяснилось, что более расторопные
родственнички уже успели прибрать к рукам все хоть сколько-нибудь стоящее,
и самому-самому законному наследнику не осталось ничего. А Мать - Мать не
умела помогать или советовать, она умела только бороться, и еще она умела
убеждать Сына в его врожденной исключительности. Ах, мама, мама, зачем ты
это сделала?!
Он нашел новую, незанятую территорию. Он нашел ее сам - то, что было
не замечено или с презрением отвергнуто другими. Он все-таки был
исключительным! - да и особого выбора у молодого Арея не оставалось.
Он выбрал войну.
Войну смертных, дикость и разрушение, боевое безумие воинов, гордость
юнцов и проклятия ветеранов, готовность погибнуть от вражеского копья и
радость от гибели врага, боль и кровь, души, толпой бредущие в Аид, страх
и ужас; Фобос и Деймос, его сыновья.
Горящий факел, копье и хищный коршун стали его атрибутами.
Его "Я" впитало в себя все это, сделав силой - ЕГО Силой! - но Семья
молча отвернулась от Арея. Он стал изгоем, выродком, с которым вынужденно
приходилось считаться. В глаза, правда, никто не смел сказать ему этого -
ему вообще избегали смотреть в глаза.
Увы, Арей-Эниалий был далеко не так глуп, как полагали Гермий или тот
же Мом-насмешник. Он видел брезгливость на лицах родни, и ожесточился, с
головой уйдя в войну, в омут уничтожения; он стал находить в этом
своеобразное мрачное удовольствие. Однажды злой на язык Мом сравнил его с
хищным зверем, который жадно лакает кровь из лужи, не замечая, что к
противоположному краю той же лужи припал другой зверь.
Мом думал, что Арей не слышит.
Он слышал. Он понимал, что война - это в некотором роде тоже
человеческое жертвоприношение, что другим зверем у его лужи были
низвергнутые в Тартар Павшие. Только Павшие вкушали гибель частиц "Я"
Семьи, входящих в сознание умирающих; Павшим доставались побежденные, а
ему, Арею - победители.
Впрочем, для Семьи эта разница выглядела несущественной.
Лужа-то общая.
Арей был одинок. Он был настолько одинок, что временами начинал
ненавидеть свою Мать (Отца он ненавидел уже давно), ненавидеть самого себя
- изгоя, неудачника, самого-самого...
- ...я знаю, как Отец относится ко мне, мама. И еще я знаю, что ты
редко приходишь советоваться, не приняв какого-либо решения заранее. Что
ты предлагаешь?
- Пойми, Сын: выбор невелик. Или Младший действительно создавал
Мусорщика-Одиночку - и ему это не удалось; или удалось, но он бережет
героя для грядущей битвы с Павшими; и, наконец, ложный герой может
оказаться лишь поводом для расправы с инакомыслящими. Мы должны выяснить
правду.
- Как?
- Испытав Мусорщика. Поединок с чудовищем или война - все равно. Если
он герой, он проявит себя; если все это козни Младшего, то сын Алкмены
погибнет, но уже не по моей вине! В последнем случае Супруг будет взбешен,
но крыть ему будет нечем - герой, равный Семье, убит в первой же стычке?!
Смешно! Ну а победа героя тоже прояснит ситуацию, отодвинув угрозу,
нависшую надо мной... над нами. И у меня будет время выяснить, кто
устраивает эти приступы безумия у Мусорщика. Если, конечно, за этим не
стоит сам великий Зевс...
- Я понял, Мать. Чудовище или война. Так что из двух?
- Война.
- Я так и думал. Иначе ты бы не пришла ко мне. И я даже понимаю,
почему именно война. Поблизости от Киферона чудовищ нет, а тащить
Получеловека через всю Беотию... Узнают. Значит - война.
- Значит - война.
- Подожди, мама, я не закончил. Ты действительно выходишь из-под
удара, подставляя под удар меня. Я не люблю Мома, но когда его пытались
женить, он отказался, добавив: "Я всегда недоумевал, почему самая склочная
женщина в Семье - покровительница брака и домашнего очага?!"
- И ты простил ему это?!
- Но ведь это правда, мама...
- Хорошо, оставайся в стороне, мой верный и преданный Сын! - с
горечью и злобой бросила Гера, вставая. - Но знай, что удар не заставит
себя долго ждать!
- И опять ты не дала мне договорить, мама. Я... я согласен.
- Прости меня, Арей. Да и не мне тебя учить, как начинать войны,
уходя от ответственности.
- Ты права, этому меня учить не надо, - бичом хлестнул голос Арея. -
Скоро... впрочем, позволь мне умолчать о моих намерениях.
Оставшись один, Арей вернулся к балюстраде, опоясывавшей мраморный
портик, и стал смотреть вниз, в обрыв, где ветер играл с голубоватым
песком и развалинами нечеловеческих крепостей.
- Я уже давно вырос, мама, - тихо шепнул он, улыбаясь, - я вырос, а
ты не заметила... Так что позволь мне иметь свои планы на жизнь; даже если
они в чем-то совпадают с твоими. Мусорщик-Одиночка и Арей Одинокий, братья
по Отцу, надежда Олимпа и изгой Семьи - не получится ли так, что мы сумеем
найти общий язык раньше, чем об этом задумаются другие?..
Ветер, взметнувшись к портику, робко тронул прядь волос на его
непокрытой голове - только дома Арей снимал свой знаменитый конегривый
шлем, почти полностью скрывавший лицо.
ЭПИСОДИЙ ПЯТЫЙ
1
- Это неправда, - задумчиво произнес Гермий, глядя, как вспотевшие
близнецы снимают шкуру с убитого зверя, - что живая собака лучше мертвого
льва. Тот, в чью голову пришла такая странная мысль - дурак. В некоторых,
да что там - во многих случаях мертвый лев гораздо лучше живой собаки! Ты
согласен, Пан?
- Угу, - немногословный Пан кивнул и почесал левым копытом под правым
коленом.
- Давайте лучше выпьем, - вставил кучерявый Дионис, но на него никто
не обратил внимания.
Веселый бог виноградной лозы сегодня по случаю облачился в пятнистую
леопардовую шкуру поверх обычного хитона, и выглядел как-то двусмысленно
рядом с полуободранной тушей, над которой вились обезумевшие от счастья
мухи - все, что осталось от былой славы Киферонского Людоеда.
Один из близнецов на миг прекратил свежевать добычу, сорвал пук травы
и вытер им тускло блеснувшее лезвие ножа. Потом провел тыльной стороной
ладони по лбу, испачкав лицо свежей кровью, и вернулся к прерванному
