уйди. И ворота закрой. На засов.
- Никуда я не пойду, - Алкмена слегка потерлась щекой о плечо мужа, и
Амфитриона это прикосновение обожгло раскаленным железом, а ремесленник,
наткнувшись на его взгляд, дернулся и отступил назад.
- Никуда я не пойду. Я обоих рожала - вот теперь пусть сперва меня...
Рабы боятся, выжидают, а я уже ничего не боюсь. Пусть меня - в жертву. Ты
извини, Амфитрион, я не подслушивала, но Телем так кричал...
- Телем, забери ее! - приказал Амфитрион. - Силой, как хочешь -
только забери! Быстро!
- Пойдемте, госпожа моя, ну пойдемте... - глухо забубнил Гундосый и
вдруг, подхватив Алкмену на руки, скрылся вместе с нею за воротами.
Лязгнул засов.
- Уходите, - тихо сказал Амфитрион, обращаясь к толпе, которую для
него сейчас олицетворял вот этот стоящий напротив ремесленник, тупо
моргающий бесцветными ресницами; человек, пришедший за его, Амфитриона,
сыном.
За одним из его сыновей.
- Жертва! - пронесся над толпой знакомый визг, но времени вспоминать,
кто это, не было. - В жертву Ификла, убийцу безгрешного Лина, Орфеева
брата! Должно воздвигнуть Алкиду алтарь - и на нем нечестивца обречь на
заклание медью двуострой, как жертву Алкиду-герою, Зевесову детищу!
Жертву!..
И островок вокруг Амфитриона стал вдвое меньше.
Что-то происходило сзади, за воротами, в доме или во дворе, что-то
творилось там, вынуждая обернуться, разобраться, выяснить - но
оборачиваться было нельзя, потому что любое неосторожное движение могло
быть истолковано капризной судьбой, как слабость, неуверенность, как
возможное согласие; если что-то еще и держало толпу - так это
сорокапятилетний человек у ворот, седеющий мужчина с бронзовым взглядом,
которого уже мало кто помнил, как Амфитриона-Изгнанника, или как лавагета
Амфитриона, сокрушившего тафийских пиратов. Десять с лишним лет спокойной,
ничем не выдающейся жизни - вполне достаточный срок для забвения; для
большинства он был просто мужем Алкмены, родившей Зевсу будущего героя.
Оборачиваться было нельзя.
Толпа скоро поймет, что убить его, Амфитриона, гораздо проще, чем
колебаться или принимать решения; но каждое выигранное мгновение - это миг
жизни живых.
Может быть, еще удастся дожить до рассвета.
Ремесленник потоптался на месте, потом ни с того ни с сего уставился
поверх головы Амфитриона, как если бы на заборе объявился Гермес-Килленец
в своих крылатых сандалиях.
Дружки ремесленника тоже подняли головы и взволнованно засопели.
- Ишь ты! - непроизвольно вырвалось у того, что с копьем. - Во
дают... которого ж на алтарь-то?
"Нельзя оборачиваться, - как заклинание, твердил Амфитрион, -
нельзя... нельзя!"
Босые пятки ударили в землю слева и справа от него; и какой-то
увесистый предмет шлепнулся рядом, тупым и жестким краем больно зацепив
лодыжку.
- Держи, отец! - в правую ладонь ткнулось нечто знакомое, и Амфитрион
не сразу понял, что это - рукоять меча.
Ладонь поняла это гораздо раньше, вцепившись в оружие.
- Держись, отец! - ремень щита охватил левое предплечье, и привычная
тяжесть заставила руку согнуться и выдвинуться вперед.
Ремесленник попятился, чуть не сбив с ног зазевавшегося приятеля; в
глазах его появилось озадаченное выражение человека, сообразившего, что
именно в его живот меч войдет первым, и не знающего, что теперь делать:
бежать или нападать?
- Мать же вас заперла, оболтусы! - бросил Амфитрион, становясь так,
чтобы краем щита прикрыть Алкида, норовящего сунуться вперед.
- Вот еще! - презрительно отозвались близнецы, опираясь на дротики. -
Тоже мне - дверь называется! Мы потом починим...
Камень, брошенный из задних рядов толпы, пролетел мимо уха Ификла и
ударился об забор. Женский вопль: "Что вы делаете?! Мы ж не знаем -
который..." задавленно смолк, утонул в агрессивном гуле, вспугнутой птицей
взмыл над толпой тот самый знакомый визг: "Бейте! Бейте, фиванцы! Зевс
различит - который..."; второй камень грозно прозвенел о бронзовую бляху
щита, упав к ногам Алкида. Толпа пришла в движение: многие женщины,
старики и просто трусы старались протиснуться куда-нибудь подальше от
эпицентра событий, не желая из зрителей превращаться в участников
возможного побоища; наиболее рьяные кричали и размахивали кто чем, но
вперед пока не лезли - ждали первой крови.
- И-эх! - очнувшийся ремесленник выхватил у приятеля копье и
замахнулся для броска.
Амфитрион чуть присел, повернув щит и отслеживая неумелый взмах, моля
богов только о том, чтобы сыновья не двигались с места, чтобы глупая и
пылкая юность не бросила их на старое щербатое копье; руку с мечом он
отставил далеко вправо, пытаясь преградить дорогу Ификлу - и шальная,
нелепая мысль молнией сверкнула на самой окраине сознания, мысль о том,
что за такую отставленную руку Кастор устроил бы нерадивому ученику...
Над головой жестко свистнула стрела - Амфитриону показалось, что
древко стрелы чуть ли не взъерошило ему волосы - и до середины вошла в
выпученный глаз ремесленника, выставив из основания черепа хищное узкое
жало.
Сила удара развернула уже мертвого, но еще не упавшего человека
боком, и Амфитриону была хорошо видна эта длинная стрела, наискось
перечеркнувшая голову.
Вторая стрела вонзилась, дрожа оперением, под ключицу одному из семи
любителей жертв, заставив того вскрикнуть и выронить нож; остальные тут же
наладились бежать, и третья стрела с хрустом воткнулась в чью-то ягодицу,
вызвав истошный вопль пострадавшего и бурю смеха у близнецов.
Усиливая панику, откуда-то сбоку раздался пронзительный боевой клич в
сопровождении басистого рева, - в отличие от Кастора, Автолик не любил, да
и не умел осмысленно кричать в преддверии свалки - и стоявшие в том конце
улицы фиванцы шарахнулись прочь, не разбирая дороги...
Река-толпа отхлынула от ворот, поспешно всасываясь в дальний конец
улицы.
Только тогда Амфитрион обернулся.
На крыше его дома стоял долговязый лучник и махал рукой Амфитриону с
детьми.
За спиной Ифита всходило солнце.
- ...Что ж ты с другого конца не зашел-то?! - упрекал потом Кастор
Диоскур довольно ухмыляющегося Автолика. - Я ж тебе говорил, а ты уперся,
как осел...
- Говорил, говорил, - соглашался Автолик, сгребая в охапку лаконца в
полном вооружении и приподнимая его над землей. - Только куда б они тогда
бежали, дурья твоя башка, если б мы с обеих сторон зашли, а Ифит на крыше
с двумя колчанами обосновался? Куда, я тебя спрашиваю?!
- Вот и я говорю, что некуда им тогда было бы бежать! - мотал головой
кровожадный Кастор. - Вечно ты меня не слушаешься...
А сумрачный Ифит Ойхаллийский все разглядывал сломанную стрелу и
молчал.
5
К полудню дом Амфитриона был оцеплен солдатами - для безопасности и
во избежание повторения, как объясняли молодые десятники, ссылаясь на
приказ басилея и шепотом рассказывая друг другу невероятные байки об
Амфитрионовом прошлом.
Солдаты слонялись по улице, изнывая от жары в своих широких кожаных
панцирях, забредали во двор и приставали к рабыням; в целом они вели себя
пристойно, но назойливо - и Амфитрион, никогда не отличавшийся
терпимостью, был рад, когда в происходящее вмешался Гундосый, который так
никуда и не ушел. Телем - разом помолодевший, сияющий, всюду успевающий -
тут же принял на себя командование, невзирая на робкий протест десятников,
и, помянув старые добрые времена, взялся за дело. Солдаты сбились в кучу
неподалеку от ворот, некоторое время из самой гущи неразборчиво доносился
голос Гундосого, после чего солдаты вприпрыжку разбежались по прежним
местам, но с этого момента их стало не видно и не слышно, словно Телем
выдал каждому по шлему-невидимке Владыки Аида.
Прохожих на улице не было, но счастливые от сброшенной
ответственности десятники шепотом повторяли приказ Гундосого ни с кем в
разговоры не вступать, грозно косясь на собак и дуреющих от жары птиц,
явно желающих вступить в разговор - чего допускать нельзя было ни в коем
случае.
Иного занятия десятникам не оставалось.
А спустя некоторое время к Амфитриону заявился Креонт Фиванский с
супругой - не как басилей, практически без сопровождения, а якобы
по-семейному, чем немало встревожил и без того задерганную Алкмену.
Мужчины немедленно уединились в мегароне, а обиженные таким
невниманием женщины (в основном Навсикая, потому что Алкмене было не до
обид) прошли в гинекей, где Навсикая занялась выспрашиванием подробностей
и пересказом свежих сплетен.
Впрочем, визит завершился довольно быстро, и Креонт с подчеркнуто
непроницаемым лицом удалился, чуть не забыв свою жену - задумался, должно
быть.
Во всяком случае, так решил Гундосый, глядя на террасу перед
мегароном, где, опершись о балюстраду, стояли Амфитрион и только что
подошедшая Алкмена.
О чем они говорили - этого Телем слышать не хотел, и благоразумно
отошел подальше.
А говорили они вот о чем:
- Зачем Креонт приходил?
- Поздравлять нас приходил, - без тени усмешки ответил Амфитрион. -
Со счастливым исходом.
- Знаю. Навсикая рассказывала. Боги вмешались...
- Какие боги?
- Эх, ты, глупый, седой муж... все знают - один ты спрашиваешь!
Пришли нечестивцы ворота ломать - а тут у ворот Арес Эниалий с мечом в
руке, по бокам сыновья его, Фобос-Страх и Деймос-Ужас, слева-справа Гермес
с Афиной Алалкоменой, а на крыше Аполлон сребролукий!..
- И весь город к одному из нечестивцев под хитон лазит, дырку от
Аполлоновой стрелы ниже спины щупает, - закончил Амфитрион, постукивая
ребром ладони по перилам. - Пусть их щупают... лишь бы дыркой не ошиблись.
А Афина - это, должно быть, Автолик.
- Скорее, Кастор - он красивее... хоть и не девственник.
- Да уж, чего нет, того нет, - согласился Амфитрион.
- Что еще Креонт говорил?
- Говорил, что Лина Алкид убил.
- Откуда он знает? У Тиресия спрашивал?
- Он не знает. Просто так ДОЛЖНО БЫТЬ.
- Почему?
- Будет суд, Алкмена. Оба брата соглашаются, что Лина разозлил Ификл,
порвав струну - Алкид в это время находился в палестре... злил Автолика.
Значит, если Лина убил Ификл - Ификл виновен, ибо провинившийся ученик
обязан покорно принимать побои учителя. Но если убийца - Алкид, то он чист
перед богами, потому что Лин ошибся, ударив невиновного; а по закону
Радаманта, тот, кто ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит
наказанию. Теперь ясно?
- Мудр Креонт...
- Воистину мудр.
- Значит, убил Алкид?
- Значит, так.
- И все будет по-прежнему? Как раньше?
- Нет. Мудр Креонт, басилей Фив... После очищения Алкида я сошлю его
из города. Достаточно далеко, чтобы он не мозолил глаза и умы почтенных
фиванцев; но и достаточно близко, чтобы мы могли его навещать. Например, в
рыбачьи поселения близ Копаидского озера... нет, лучше на Киферон, к
пастухам.
- Надолго?
- Не знаю, Алкмена. Год, три, пять - как получится. Я сейчас боюсь
загадывать. Я знаю только одно: ты родила мне... мне и Зевсу двоих
сыновей. Спасибо, Алкмена. Это все, что я знаю.
- Нет, глупый, седой муж мой... я родила ТЕБЕ двоих сыновей. И
благодарна тебе за них. Потому что не Арес сегодня закрывал собой ворота
нашего дома, и не Фобос с Деймосом стояли рядом с ним. А Зевс... ну что ж,
Зевс есть Зевс, и завтра я схожу, принесу ему жертву.
- И я с тобой. Ладно?
- Не надо. Лучше проследи за мальчиками. И объяснись с ними.
- Объяснюсь. Убийца Лина должен быть один.
