лошадиное ржание. Кентавр хохотал от души, сотрясаясь всем своим могучим
телом и схватившись руками за живот (человеческий, потому что до
лошадиного руки не доставали).
Близнецы умолкли на полуслове, с недоумением глядя на хохочущего
Хирона, Гермий не выдержал и тоже прыснул; не прошло и минуты, как к нему
присоединились братья - и вскоре изумленные нимфы и сатиры Пелиона могли
наблюдать всю четверку, буквально корчившуюся от смеха у входа в пещеру
Хирона: мудрый кентавр, юноша-бог и двое смертных мальчишек - будущих
героев Эллады.
14
- Ну что, мир? - осведомился Гермий, когда все устали смеяться и
теперь без сил валялись на траве у входа в пещеру.
- Мир, - вяло махнул рукой Алкид.
- Мир, - согласился Ификл.
- Мир - это правильно, - поддержал Хирон. - И сейчас, когда все
отсмеялись и помирились - у меня есть к вам, герои, пара вопросов.
- Ну? - одновременно повернулись к кентавру близнецы, разом забыв про
усталость.
- Не "ну", а "каких", хотели вы сказать, - как бы невзначай заметил
Хирон, чем сильно смутил мальчишек. - Первый вопрос к тебе, Алкид. Извини,
что приходится возвращаться к неприятному, но - надо. Ты уже почти
взрослый, ты поймешь.
- Я понимаю, - солидно кивнул Алкид, хотя по его виду было ясно, что
он ничего не понял. - Надо - значит, надо.
- Так вот, Алкид... ты помнишь хоть что-нибудь из того, что делаешь
во время приступов?
Алкид честно попытался что-либо вспомнить, на лбу мальчика проступили
упрямые складки, но в конце концов он отрицательно помотал головой.
- Не вспоминается, дядя Хирон. Помню, как с Пустыш... с Гермесом о
Миртиле говорили, а потом раз - и мы уже здесь, я лежу, а Ификл с камнем
против Гермеса стоит. Все.
- Ну а что ты чувствовал в это время? Не помнишь - ладно, но хоть
что-то... может быть, перед тем, как потерять сознание...
Алкид вздрогнул и затравленно огляделся, словно боясь, что Пелион
сейчас исчезнет, и он опять останется один на один с безумием.
- Не знаю, - медленно протянул он. - Вроде я куда-то проваливаюсь,
глубоко-глубоко, а вокруг темень, ничего не видно, и гудит все... кто-то
меня держит, за руки хватает, сам весь скользкий и плесенью пахнет, а я
вырываюсь, вырываюсь... и вырываюсь. Потом мне говорят, что я опять дрался
или ломал что-то, а я ничегошеньки не помню. Слушай, Пустыш... Гермес ("Да
называй меня как хочешь!" - отмахнулся Гермий), раз ты бог - объясни, что
это со мной? Или лучше - вылечи меня... пожалуйста. Что тебе стоит?
Столько сдержанной боли прозвучало в этой просьбе, что Лукавый не
выдержал и отвернулся, еле слышно помянув Тартар такими словами, которые
может произнести только бог и только сгоряча.
- Не трогайте его, - Ификл положил руку на колено брата и
неприязненно посмотрел на кентавра. - Видите же, он не помнит ничего...
лучше меня спрашивайте. Они - которые скользкие и плесенью пахнут - они
тоже меня спрашивают. Только я им не отвечаю, кто я, а они тогда зовут
Алкида и хотят, чтобы он был с ними. Чтоб тоже - скользкий... и чтоб помог
им откуда-то выбраться. Тогда Алкид кричит и начинает на всех бросаться, а
потом ничего не помнит.
Ификл глянул на Хирона сухими горячечными глазами.
- А я держу Алкида, - почти беззвучно прошептал мальчик. - Я его
держу, а он вырывается... и те, кто его зовут - тоже вырываются... а я
держу. Потому что иначе Алкид будет с ними, а я хочу, чтобы он был со
мной.
- А кто эти "они"? - спросил Алкид.
- Они... - Гермий немного помолчал, раздумывая. - Они очень старые,
мальчики, очень-очень, и потому... непонятные. Их действительно заперли,
но не в этом дело, а в том, что они - не такие, как вы. Они даже не такие,
как мы.
- Сейчас уже не такие, - двусмысленно подтвердил Хирон. - Так что,
Ификл, держи брата крепче, когда они его зовут. Иначе может случиться
беда.
- Знаю, - глухо отозвался Ификл.
- И последний вопрос, - Хирон повел плечами, как сильно усталый
человек или очень усталый кентавр, знающий, что отдыхать ему в ближайшее
время не придется. - К тебе, Ификл. Что чувствовал ты, когда кидал в
Гермия камни? И потом, когда твой брат пришел в себя?
- Я тогда очень злой на Пустышку был, - насупился Ификл. - Друг,
называется!.. я ж не знал, что он бог. А хоть бы и знал! Я тогда любого
мог убить - бог, не бог... Ты же, Пустышка, не спрашивал, кто мы, когда
собирался меня... Алкида... нас... Ну, я уже говорил! А потом я понял, что
Алкид очнулся, и так обрадовался, что камень тот запросто поднял! Ну, тут
Хирон вмешался... и все.
Гермий и Хирон обменялись взглядами.
Во всяком случае, близнецам показалось, что это был всего лишь
короткий, почти незаметный обмен взглядами - потому что Гермий слабо
прищелкнул пальцами, еле слышно зашипели невидимые змеи с жезла-кадуцея, и
многое, очень многое осталось для близнецов загадкой, пройдя мимо их
сознания...
15
- Хирон, я понял! - и теперь не удивляюсь, почему не понимал этого
раньше. Мы все были слепы и глухи; не Тартар - любой, в кого ни ткни,
виновен в происходящем... и первым из виновных стал мой отец, когда
объявил Семье: "Сын Алкмены будет Мусорщиком-Одиночкой, героем, равным
богам и не нуждающимся в их помощи; а в конце своей жизни он получит
бессмертие и взойдет на Олимп!" Хирон, Зевс сказал, а Семья поверила!
Радуясь, ссорясь, обсуждая, строя козни Амфитриону и пытаясь убить Алкмену
- мы верили в слова Зевса, и значит, верили в Мусорщика-Одиночку!.. а
следом за нами уверовали люди. Ни в одного из богов не верили до его
рождения; герою-человеку приходилось сперва доказывать, что он - герой. И
то не верили... Полидект издевался над Персеем, уже убившим Медузу;
Беллерофонт сокрушил Химеру, разгромил воинственных солимов, устоял против
амазонок - но Иобат-ликиец упрямо пытался отправить Беллерофонта в Аид.
Здесь же...
- Говори, Гермий.
- Здесь же вся Эллада снизу доверху, от Тартара до Олимпа, знала:
рождается великий герой! Всеобщая надежда! И мы получили, что хотели -
героя, равного богам! Еще бы не равного, если Крон-Павший верит в него,
Зевс-Олимпиец верит, Амфитрион верит, я верю... и все мы еще во чреве
Алкмены превращали младенца в героя. А герой, Мусорщик, должен уметь одно
- убивать. Защищать своих и убивать чужих. Алкид еще маленький, убивать не
научился, зато научился драться. Амфитрион учил, Автолик учил, Кастор
учил, великовозрастные обормоты в палестре учили; я сам учил - не по
правилам... Вот он и дерется. Во время человеческого жертвоприношения
Павшие из Тартара прорываются в сознание этого ребенка, и разум Алкида не
выдерживает - безумец, он делает то, чем всегда отвечал на обиду. Он
дерется, не различая своих и чужих! А когда он вырастет - он,
герой-безумец, в этот миг будет убивать всех, кто рядом, будь ты смертный,
титан, бог или чудовище. Герой, равный богам, чья душа превращается в
рвущийся на свободу Тартар, а разум отказывается ему служить - такого
Мусорщика никто не остановит, кроме...
- Говори, Гермий.
- Кроме его брата Ификла. Слишком многим нужен великий герой Алкид,
но никому, кроме самого Алкида, не нужен Ификл. Это не два брата, Хирон,
не два разных человека - это единое существо! Алкид и Ификл - особенно во
время приступов - это чувства и разум, кони и возница, сила и... сила. Не
зря мы вечно путаем детей, Хирон! Без Ификла Алкид будет подобен безумной
упряжке, взбесившемуся зверю, вулкану, время от времени вспыхивающему и
испепеляющему все вокруг. Необузданность Тартара станет хлестать из него,
жажда освобождения и мести, буйство прорвавшихся стихий - разум Алкида,
подобно языку пламени в ливень, с детства привык гаснуть в подобных
случаях! - и лишь Ификл сможет противопоставить силе разрушения силу
сдерживания, ненависти Павших - свою ненависть к ним, мучителям брата;
только Ификл сможет отделить истинного Алкида от Алкида-безумца, только
вдвоем братья уравновесят весы. Только Ификл способен удержать Алкида, не
убивая; только Я может обуздать само себя.
- Говори, Гермий. Я слушаю.
- Но равновесие не нужно ни Павшим, ни Семье. Им нужен герой. Значит,
никто не должен задумываться о том, что братьев двое; никто не должен
сравнивать Алкида с Ификлом. Сын Зевса должен затмить сына Амфитриона -
короче, герой должен быть один. Пусть Семья забудет про Ификла, а Павшие -
так и не узнают. Пусть люди называют Ификла просто братом великого героя.
Мальчики неотличимы друг от друга - отныне кто бы из них ни победил на
состязаниях или в единоборстве, и кто бы потом ни совершил подвиг - он
будет называться Алкидом. Ификл же уйдет в тень. Да, реальному Ификлу
придется нелегко, но ради Алкида он обязан согласиться. Разуму привычно
подавлять чувства... А Ификл - это разум. Они, эти двое, сегодня впервые
осознали себя Одним, единым целым; сегодня, Хирон, на Пелионе родился
великий герой, который не побоялся поднять руку на бога, которому было все
равно, кто перед ним; сегодня родился герой, равный богам.
- Да, Гермий. Ты - повитуха Мусорщика-Одиночки.
- Но дети есть дети, Хирон, а жизнь продолжается! И сегодняшний
приступ был у Алкида не последним - так что незачем кричать о том, что мы
знаем, на весь белый свет!
- Да, Гермий. Безумие Алкида - дело рук ревнивой Геры; так считают
все, и... да будет так! Пусть Павшие пребывают в уверенности, что все
вершится согласно их замыслам. Люди говорят, что будущее - у богов на
коленях, но я не знаю этих богов. Может быть, ты знаком с ними, Гермий?
- И я не знаю их, Хирон. Мне просто не хочется видеть будущее на
коленях.
16
- ...Хорошо, мы поняли, - угрюмо ответили близнецы. - Как мы кого
побили - значит, Алкид побил. Как нас кто побил - значит, Ификла побили.
Диск дальше кинул - Алкид...
- Мамину вазу разбил - тоже Алкид, - совершенно серьезно добавил один
из братьев, и Гермий с Хироном так и не поняли, который. Хирон для себя
решил, что это был Алкид, а Гермий - что это Ификл.
- Ой, а дома-то нас, небось ищут! - спохватились вдруг братья. -
Влетит теперь... обоим. Слушай, Пустышка: кто из нас Алкид - тот, кому
больше всыплют, или кому меньше?
- Всыплют поровну, - утешил Гермий, улыбаясь. - Но не сегодня! Об
этом я позабочусь! Никто и не заметит, что вас не было... Бог я или не
бог?!
- Значит, точно выпорют! - шепнул Алкид брату, но того в данный
момент мало занимала божественность Гермия.
- Пустышка, а ты... ну, после всего этого... будешь нас учить драться
не по правилам?
Алкид тоже вопросительно уставился на Лукавого - видимо, это
существенно волновало обоих близнецов.
- Буду, буду, - заверил братьев Гермий.
- Похоже, и мне придется вас кое-чему поучить, - задумчиво протянул
Хирон.
- Чему? - в один голос спросили братья. - У нас копыт нет; мы так,
как ты, драться не сможем.
- И не надо. Драться вас и без меня научат. Я буду учить вас думать.
- Не по правилам?
- Не по правилам, - без тени усмешки ответил кентавр.
СТАСИМ ТРЕТИЙ
СТРОФА
Тьма.
Подсвеченный сполохами багровый сумрак.
Вечный, как само время, мерный рокот реки.
Два смутных силуэта, две тени... нет, теням здесь не место - они
должны быть ниже, много ниже...
- Ты расскажешь мне о Тартаре и Павших? Да, дядя? Только правду - а
