пока не родился Младший, твой отец.
По совету матери отчаявшаяся Рея укрыла Младшего на Крите, а Крону
подсунули ребенка безвестного горного титана, которого он и поглотил. К
счастью, в этот миг Павших не было рядом, иначе они сразу обнаружили бы
подмену...
Ну, о том, ЧТО случилось дальше, ты слышал достаточно. Теперь я
расскажу тебе, КАК это было.
Младшему, когда он вырос и возжаждал мести, понадобились две опоры -
собственная сила и союзники. С последними дело обстояло неплохо: часть
титанов поддержала Младшего, ощутив наконец угрозу со стороны Павших; что
же касается силы...
У Младшего в этом мире не было ничего своего - ни клочка суши, ни
волны в море, ни облачка в небе... ни искры в пламени. И тогда он обратил
внимание на тех, кого не замечали титаны, кого презирал Крон, и кого
никогда не было в Едином, в мироздании Павших.
Младший сделал ставку на смертных.
Не так уж трудно было подсказать людям, кто сверкает молниями над
головой, кто колеблет землю под ногами, кто властен над уютом и теплом
домашнего очага, кто сменяет весну летом, и куда уходят тени умерших...
Младший рассыпал частицы своего (и наших) "Я" в людских душах, и
настал день, когда Зевс засмеялся громовым раскатом и взял в руки молнию.
Думаю, что исток этой силы зародился в Младшем еще тогда, когда
жрецы-куреты грохотали мечами о щиты, дабы Крон не услышал плач Зевса. Они
верили в Зевса, они верили, что Крон не услышит; и Крон не услышал.
Ты свидетель, Гермий, - я никогда не выступал против Младшего, хотя
поводы были. В конце концов, он спас нас всех - пусть спасая при этом себя
самого - но я все равно благодарен ему.
Когда Младший (тогда еще в одиночку) нанес Крону первый удар, он и не
рассчитывал на победу. Но, великий боец и искусный стратег, он знал, что
за ним - неожиданность. И действительно: впервые столкнувшись с силой, чья
природа была ему неизвестна, Крон-Временщик поспешил уйти из-под удара,
чтобы прийти в себя и оценить ситуацию.
Но Хозяин Времени поступил согласно своей собственной природе! Он
ушел в прошлое, где молнии Младшего не могли его достать. Только прошлое
это было слишком далеко - задолго до того, как я, Средний и Сестры были
рождены и поглощены им! На какой-то миг он выпустил нас из своего "Я" - а
смертные уже веровали в нас благодаря заботам Младшего - и мы очнулись,
став самими собой!
Вернувшийся Крон опоздал!
Никогда не недооценивай своего отца, Лукавый...
Вот так и началась Титаномахия: долгая, многолетняя война между
Кроном, Павшими и верными Временщику титанами с одной стороны - и Семьей
вместе с титанами-мятежниками с другой.
Поначалу Семья старалась уводить любое сражение по Дромосам в сторону
от основного тела Геи и живущих там людей - колыбели и источника нашей
силы. Но война затягивалась, и тогда Младший пошел на такой шаг, что мне
до сих пор становится страшно при одном воспоминании об этом.
Младший сам напросился на решающее сражение и позволил Крону с
Павшими перенести его на основное тело Геи.
Горела земля, кипели моря и реки, горы взлетали в небо, огненная лава
извергалась из недр, мироздание взывало о помощи...
И вот тогда страшно дрогнула твердь Геи, и перед сражающимися
возникли Сторукие. Первенцы, гекатонхейры, Бриарей, Гий и Котт; те, о ком
напрочь забыли Крон с его титанами, и о ком ничего не знали Павшие,
чужаки, раскачавшие устои мира до того, что мир был вынужден защищаться
руками Сторуких.
Гекатонхейрам было все равно, кто первым начал битву, из-за чего она
началась, кто прав и кто виноват - битва угрожала природе мира, и на одной
из сторон сражались Чужие.
Этого было достаточно.
Мало кому удалось уйти от рук гекатонхейров - как вихри, оплели они
Павших, Крона и его титанов; не помогла ни сила титанова, ни пламя и свет
Павших, само Время предало Крона, остановившись и попятившись в страхе,
когда Первенцы с добычей исчезли в глубинах Тартара.
Вот так и завершилась знаменитая Титаномахия; но никогда не говори,
Гермий, что это Зевс призвал Сторуких, ибо нельзя их призвать, как нельзя
отослать... и без чьего-либо приказа сторожат по сей день Бриарей, Гий и
Котт выходы из Тартара.
С тех пор любая человеческая жертва, любое насильственное разрушение
смертного сознания, где находятся и частицы "Я" Семьи, невольно питает
Тартар и Павших (потому что теперь все, кто там - Павшие; одни впервые,
другие вторично), кормит тех, кто пытался уничтожить нас и теперь вынужден
довольствоваться малым.
- Мусорщики, - хрипло пробормотал Лукавый. - Вот зачем Семье
понадобились Мусорщики-Полулюди. Для истребления потомства Павших,
которому зачастую приносятся человеческие жертвы...
- Ты прав. Только сами Мусорщики знают лишь то, что они истребляют
чудовищ - и этого достаточно.
- Да, дядя. Для них - достаточно. А для нас - нет. Очередь за мной,
Владыка. Я расскажу тебе о юном Алкиде, сыне Зевса и Алкмены, будущем
Мусорщике-Одиночке, равном богам - и о подлинной причине его безумия...
ЭПОД
- Ты сильно повзрослел за последнее время, Гермий, - взвешивая каждое
слово, произнес Аид после того, как Лукавый замолчал. - Тот выход, что
избрали вы с Хироном - не лучший, но, возможно, единственный...
Гермий вздрогнул. Те же слова (правда, по другому поводу) он слышал
от Хирона.
- Хотя не думаю, что в ближайшее время нам стоит волноваться. Ты
кое-что забыл, Лукавый. Те жребии-черепки, что показывали тебе Мойры... до
поры до времени ничего непоправимого не случится.
- А потом? Ты ведь знаешь, дядя - жребий можно истолковать
по-всякому!
- Вот именно, - по голосу можно было предположить, что суровый
Владыка Царства Теней наконец улыбнулся, впервые на протяжении этого
длинного разговора. - Вот именно! И мы просто обязаны приложить некоторые
усилия, чтобы справедливым оказалось то истолкование, которое нас больше
устраивает!
ЭПИСОДИЙ ЧЕТВЕРТЫЙ
1
Мальчик вбежал во внутренний двор и остановился, тяжело дыша и
оглядываясь через плечо.
Запоздалое раскаяние пробуждалось в нем, и с минуту мальчик
колебался, раздумывая: не стоит ли вернуться назад, в палестру, и честно
принять заслуженную трепку? Он знал, что дерзить учителю нехорошо, тем
более если язвительный Автолик - друг отца и лучший учитель борьбы во всей
Элладе; кроме того, Автолик чрезвычайно злопамятен, и потому не
принадлежит к числу людей, которым можно дерзить безнаказанно.
Вернуться или нет?!
Мальчика звали Алкид. Посторонний наблюдатель с уверенностью дал бы
ему лет шестнадцать, назвав скорее подростком, а то и юношей; и ошибся бы
на три года с небольшим. Зато никакому наблюдателю и в голову не пришло бы
сравнить Алкида со статуей молодого Аполлона или того же Гермеса-Атлета,
олицетворяющих юношескую красоту и грацию. Мальчик не был красив - во
всяком случае согласно общепринятому представлению. Подростки (оправдывая
само слово - подростки) быстро растут, их движения порывисты, они
устремлены ввысь, к небу, словно Мать-Земля на миг отпускает своих
нетерпеливых чад, прежде чем притянуть обратно...
Алкид же чуть ли не с самого рождения прочно стоял на Матери-Гее.
Учитель Лин-кифаред, родной брат божественного Орфея, не раз говаривал,
что чересчур прочно. И ругался, когда мальчик излишне сильно дергал струны
кифары - пальцы Алкида не страдали избытком нежности, зато редко кто мог
вырваться из их хватки.
Мальчик был похож на мужчину. И упрямство у него тоже было мужское.
Хмурое и неотступное оно было, упрямство мальчика Алкида, которого еще
никто и никогда не звал Гераклом.
Вернуться или нет?!
Просто мальчик до сих пор считал, что прав он, а не учитель Автолик -
и пускай Автолик видел смерть не одного из своих врагов, а Алкид сражался
лишь в палестре с другими учениками! Ну почему, почему учитель не захотел
выслушать его до конца, попытаться понять, вместо того, чтобы сразу
высмеивать - зло, хлестко, обидно, как умел только Автолик! Ведь это же
так просто - нырок под руку и захват шеи, но не в одно движение, как учил
Автолик, а непременно после короткого удара локтем в живот, и, когда
противник на миг обмякнет, вскинуть ему плечом той же руки подбородок,
второй ладонью прижать затылок, и... Это ведь просто - согласись, учитель!
Мальчик даже не заметил, что руки его уже двигаются, сперва медленно,
с задумчивой неторопливостью, а потом быстрее, еще быстрее, и под самый
конец - стремительно, как две змеи, увлекая за собой крепко сбитое,
напрягшееся тело...
- Алкид! - послышалось из дома. - Алки-и-ид!
Мальчик вздрогнул, словно очнувшись, и замер. Не двигаясь, он следил
за тем, как дверь мегарона распахивается и, перемахивая через балюстраду,
к нему несется взъерошенная копия его самого; несется и останавливается в
десяти шагах.
Как две одинаковые статуи, вышедшие из-под резца одного мастера,
стояли они во дворе; разве что первый мальчик был обнажен, если не считать
легкой набедренной повязки, а второй был одет в будничную одежду с
коричневой полосой по подолу, и еще он держал в руке костяной плектр от
кифары.
- Автолик там? - спросил второй, швыряя плектр на землю и пальцем
указывая за забор.
Алкид кивнул.
- Отлично! - во все горло завопил второй, вихрем срываясь с места, и
через мгновенье Алкид снова был во дворе один.
Впрочем, одиночество его оказалось коротким.
Опять хлопнула дверь, и на террасе мегарона объявился сухощавый
человек лет сорока, одетый не по погоде в шерстяную накидку-фарос поверх
длинного хитона. Лицо появившегося всякий счел бы
утонченно-привлекательным, но сейчас оно было искажено гримасой ярости и
скорей напоминало маску Горгоны.
Сухие нервные пальцы мужчины, выдававшие в нем музыканта, плотно
охватывали учительский посох, раздвоенный на конце.
- Ификл! - закричал он, сбегая по ступенькам и громко стуча
сандалиями. - Вот ты где, мерзавец!.. и хитон сбросил - думал, я не
узнаю...
- Я не... - начал было мальчик, но посох учителя уже обрушился на его
плечи, оцарапав рогулькой щеку до крови.
Еще два удара последовали один за другим. Учитель Лин-кифаред не был
воином, хотя хлестал сильно и беспощадно, забывшись в раздражении - иначе
он бы заметил, занося посох для очередного удара, как глаза мальчика
полыхнули безумным огнем, а из закушенной нижней губы упала на землю почти
невидимая капелька крови; упала, подобно жертве на алтарь Ареса-Эниалия,
кровавого сына Зевса, ненавистного отцу.
Нет, учитель Лин не был воином, и поэтому опустил посох в четвертый
раз, промахнувшись и сгибаясь пополам от резкого удара локтем в живот, и
правая рука Алкида неумолимым кольцом охватила его шею, заставляя нелепо
вскинуть гладко выбритый по микенской моде подбородок, а левая ладонь
мальчика легла на затылок Лина почти ласково; Алкид крутнулся, припадая на
колено, ноги учителя Лина брыкнули, отрываясь от земли, и послышался
слабый хруст, какой бывает, когда ломается сухая ветка...
Автолик был не прав.
Мальчик стоял на коленях возле тела учителя Лина, и лишь одна мысль
пульсировала в его мозгу, подобно воспалившейся ране: "Автолик не прав. Не
прав. Не прав..."
И в сухих глазах Алкида медленно угасало темное пламя.
- Ты нарочно! - донеслось от ворот. - Ты нарочно разозлил Автолика! А
наказал он меня! Ты нарочно, мы так не договаривались!
- Да, Ификл, - еле слышно прошептал Алкид. - Мы так не
