Старший, его дядя, Владыка Аид; и то, что Гермий во много раз старше этого
человека, не имеет сейчас никакого значения.
Впервые Лукавый не нашелся, что сказать.
- Ты знаешь, Гермес, - очень просто добавил Амфитрион, отгоняя от
своей шеи назойливого слепня, - с этого дня, пожалуй, я буду лучшего
мнения о богах. Во всяком случае, о некоторых.
- Спасибо, - так же просто ответил Гермий. - Это лучшая жертва,
которую ты мог принести.
- Очень уж большая, - вздохнул Амфитрион.
7
Все было почти как тринадцать лет тому назад.
...Шестого дня месяца гекатомбеона из южных ворот Фив выехала и
двинулась дальше процессия из трех колесниц, запряженных парами лошадей
митаннийской породы; первой колесницей правил лично Амфитрион, второй -
мрачный Телем Гундосый, третьей же...
Нет, сейчас все было так, да не совсем так; или даже совсем не так.
Молчала толпа, никто не размахивал ветвями лавра, шла за последней
колесницей заплаканная Алкмена, поддерживаемая своим сводным братом
Ликимнием - зрелым уже мужчиной, мужем Перимеды, сестры Креонта, а вовсе
не тем глазастым буйно-черноволосым юнцом, каким был он во время
паломничества в Дельфы; не пели песен солдаты, да и не было никаких
солдат... просто двигались колесницы, и поводья последней держал в руках
Ифит Ойхаллийский, а за спиной Ифита, опершись о борта, стояли
братья-близнецы Алкид и Ификл, едущие на Киферон в ссылку.
Завершился суд, отзвучал закон Радаманта, оправдывающий Алкида, все
прошло согласно замыслу Креонта, басилея Фив - впрочем, не обошлось и без
досадной загвоздки. Один из судей, Иобат-фокидец, человек упрямый и
дотошный, потребовал не давать веры признанию Алкида в убийстве учителя
Лина и обратиться к оракулу какого-нибудь подходящего божества.
Зевса-Олимпийца твердолобый Иобат подходящим не счел - дескать, отец
всегда будет сына выгораживать; Гера также не устроила Иобата возможной
предвзятостью, затем были отвергнуты Аполлон (слишком подвержен влиянию
Зевса), Арес (поощряет убийства), Аид с Персефоной (далеко, могут не
услышать), Афина и Артемида (обе - девственницы; правда, непонятно, чем
это не устраивало многомудрого Иобата)...
Когда обсуждалась кандидатура Гермеса, на площадь, где вершился суд,
влетел запыхавшийся гонец и сообщил, что дом Иобата обокрали, а заодно
неведомые разбойники угнали у злосчастного судьи два овечьих стада;
вдобавок двенадцатилетняя дочь Иобата призналась, что беременна, но не
призналась, от кого.
Перед тем, как потерять сознание, Иобат счел все это вполне
убедительным знамением со стороны лукавого бога - и дальше суд уже шел,
как по маслу.
Зарезали истошно визжащего поросенка, жрец Аполлона вознес над убитым
животным моление к Очистителю от Скверны, Креонт помахал поросенком над
головой сумрачного Алкида - сперва удостоверившись у Амфитриона, что это
именно Алкид, - поросячья кровь забрызгала лицо и руки мальчишки, на чем
очищение закончилось, и жрец отобрал поросенка для возложения на
жертвенник.
Очень уж любил жареную поросятину...
Неделя ушла на сборы. За это время братья дважды ходили на могилу
Лина, где покоился сожженный прах убитого кифареда, а в остальное время
безвылазно сидели дома и молчали; Креонта беспокоило надвигающееся
закрытие палестры, что сразу лишало Фивы некоторой славы, а басилея -
некоторого дохода... Ифит-лучник твердо решил ехать с братьями на Киферон,
Кастор собрался проведать своего собственного брата Полидевка, и по глазам
лаконца было ясно, что, скорее всего, он больше не вернется в Фивы;
оставались Автолик с Амфитрионом, обещавшие Креонту поднатаскать бывших
учеников из первого набора, кому сегодня семнадцать-восемнадцать, чтобы
они через пару лет... короче, все это было трезубцем по воде писано, и
басилею лишь прибавлялось головной боли.
А для Алкида и Ификла все оставалось за спиной: палестра, любопытные
глаза фиванцев, мелькнувшее в толпе сморщенное личико сумасшедшей карлицы
Галинтиады, спотыкающийся шаг Алкмены, учителя Автолик с Кастором,
махнувшие рукой из первого ряда зевак - вокруг лаконца и сына Гермеса
образовалась некоторая пустота, и ближайшие к ним горожане робко жались
друг к другу - караульщики у ворот, сами ворота, стены города...
Прошлое оставалось за спиной, глядя вслед близнецам.
- Мне кажется, мы уже взрослые, - шепнул Алкид брату, слегка ежась. -
А тебе?
Ификл только молча кивнул.
Словно чувствуя состояние братьев, Ифит-лучник незаметно придерживал
коней, заставляя их идти шагом, не торопиться, не уносить настоящее от
прошлого слишком быстро - и колесницы Амфитриона и Телема сперва вырвались
вперед, а там и вовсе скрылись за поворотом.
Цокают копыта.
Громыхают на камнях колеса.
Все дальше семивратные Фивы.
Вот и поворот.
Ифит-лучник смотрел вперед, на дорогу, а братья - назад, на
оставляемый город, и поэтому видели они разное. Близнецы видели, как с
востока из-за Фив выдвигается гроза, беременная ливнем, разворачиваясь в
полнеба и словно ожидая мига, когда колесницы скроются за поворотом, и
тогда гроза наконец облегченно вздохнет, колебля вершины кипарисов, и
рухнет на покинутые Фивы тугими потоками, рыча и скалясь...
А Ифит, сжимая поводья, видел иное. Он видел, что колесница
Амфитриона остановилась у обочины дороги, сам Амфитрион соскочил с нее и
направился к камню, на котором кто-то сидел.
Ифит невольно на миг зажмурился - ему показалось, что на камне близ
дороги сидит покойный Лин-кифаред.
За спиной Ифита вскрикнули обернувшиеся близнецы.
Первое потрясение прошло, и острый взгляд лучника безошибочно
определил, что сидящий на камне человек существенно отличается от Лина,
хотя и похож, очень похож - но моложе лет на семь-восемь, и овал лица
мягче, а бороды он не бреет, лишь коротко подстригая ее на щеках и
подбородке; еще человек чуть-чуть сутулился, глядя на Амфитриона снизу
вверх, а Лин никогда не сутулился... при жизни.
- Кастор говорил, что ты в Пиерии, - услышал Ифит слова Амфитриона,
подъезжая и останавливаясь у колесницы Телема. - Или в Иолке.
- А я не в Пиерии, - еле заметно усмехнулся человек, похожий на Лина.
- И не в Иолке. Я - здесь. Но, поверь мне, совершенно случайно.
- Мне... мне очень жаль...
- Не надо. Не надо, Амфитрион. Лучше познакомь меня с детьми. Я так
много слышал об Алкиде... о них, что боги не простят мне, если я
пренебрегу этой встречей.
Амфитрион, не глядя, махнул рукой, и близнецы спрыгнули на землю,
подбежав к отцу.
- Это Алкид и Ификл, - Амфитрион ронял слова скупо, одно за другим,
словно камни в воду. - А это... это Орфей, брат Лина.
- Младший, - зачем-то уточнил Орфей, разглядывая близнецов. - Младший
брат.
- Я, - Алкид неуютно переступил с ноги на ногу, сжимая и разжимая
кулаки, - я... меня очистили!.. Креонт. Поросенком.
Орфей кивнул, не вставая с камня.
- Конечно, - мягко согласился он. - Конечно, ты чист, мальчик. Ведь
это ты Алкид, правда? И по твоим глазам видно, что ты готов предложить мне
выкуп за смерть моего брата или собственную жизнь вместо выкупа. А твой
брат предложит мне свою жизнь вместо твоей... а потом это сделает ваш
отец. У вас хорошие глаза, мальчики, в них легко смотреть, как в
прозрачную струю горного ручья - но изредка ручей набирается сил и
превращается в реку, несущуюся вниз и яростно брызжущую пеной!.. Нет, я не
возьму с вас выкупа за Лина: наша с вами встреча - достаточный выкуп. Ведь
я узнал сегодня, что не одна Фемида слепа; слепы и другие боги, хотя и
мнят себя прозорливыми!..
Недвижно стоял Амфитрион, завороженно молчали близнецы, каменными
изваяниями возвышались лошади, запряженные в мраморные колесницы с
мраморными возничими, небо медлило обрушиться грозой, забыв дышать и
вслушиваясь в речь Орфея, в ее причудливый ритм, в странные созвучия
гибкого, чуть глуховатого голоса - Орфей уже давно молчал, а все казалось,
что в воздухе звучат невидимые струны, перебираемые невидимыми пальцами...
и лежала рядом с камнем зачехленная кифара.
- Орфей! - послышалось со стороны обочины. - Орфе-е-ей!
И все очнулись.
Через луг, поросший дикими тюльпанами, к дороге бежала девушка -
длинноногая, порывистая, едва ли намного старше близнецов, похожая на
спешащую куда-то лимнаду, нимфу лугов.
- Орфей! Я здесь!..
И знамя каштановых волос упруго плеснуло по ветру.
- Это моя жена, - извиняющимся тоном пояснил Орфей, и в серых глазах
его замелькали веселые искорки. - Это моя жена, Эвридика. Мы с ней идем в
Фивы, к Тиресию. В Пиерии, на нашей свадьбе, прорицатель Эпер заявил, что
наш брак будет счастливым, если я разучусь оборачиваться... а объяснить
свои слова Эпер отказался. Вот, хочу спросить Тиресия - может, он что
скажет...
Спустя некоторое время колесницы продолжили свой путь к Киферону, а
гроза над Фивами по-прежнему медлила, словно давая войти в город двум
путникам, мужчине и женщине; Орфею, тридцати двух лет от роду, и
шестнадцатилетней Эвридике.
Людям свойственно ошибаться, особенно людям, рассказывающим друг
другу по вечерам у пылающего очага разные истории... ведь все считали, что
Орфей, сын Ойагра и Каллиопы, и Геракл, сын Зевса и Алкмены, впервые
встретились в гавани Иолка, где готовился к отплытию двадцатипятивесельный
"Арго"...
8
А Киферон встретил гостей птичьим гомоном, шелестом буковых крон,
безмятежным покоем летнего леса и обильными возлияниями под жареную на
углях баранину.
Вот уже третий день Амфитрион с разомлевшим Телемом порывались
сосредоточиться и покинуть стоянку гостеприимных пастухов, но
сосредоточиться с утра не получалось, днем было слишком жарко, а к вечеру
в ручье уже остывали две-три амфоры (а иногда и четыре-пять амфор) с
хмельными дарами Диониса, жалобно блеяли двое-трое (а иногда и
четыре-пять) ягнят, влекомые под нож, и двое-трое (а чаще четверо-пятеро)
юных пастушек шли к ручью, призывно подмигивая, дабы ниже по течению омыть
уставшие за день члены и выяснить, что они, то есть члены, не такие уж
уставшие, тем более, что гости приехали прыткие не по возрасту, в чем
многие пастушки уже успели убедиться.
На следующее утро сосредоточиться опять не получалось.
Подрастающее поколение в лице Алкида с Ификлом знакомилось тем
временем с молодыми пастухами, которые в первый же день вознамерились
устроить близнецам "Паново посвящение" - куда входило катание на баране,
окунание в ледяной источник, тесное знакомство с пастушьей палкой и
множество других, интересных с точки зрения киферонской молодежи вещей.
- Маленьких обижают! - грозно насупились близнецы, не оценившие
местного юмора, и посвящение не состоялось. Вернее, состоялось, но не
совсем так, как намечалось.
Истошно орал скаковой баран, затертый в самой гуще свалки, источник
принимал в свои обжигающие объятия совсем не тех, кого предполагалось
вначале, крепкие пастушьи палки ломались о не менее крепкие головы и спины
- в результате чего установились мир и взаимопонимание, и молодые люди
дружной гурьбой отправились подглядывать за купающимися пастушками.
Те и так не очень-то прятались, но подглядывать было гораздо
интереснее.
...Впрочем, всему на свете положен предел - кроме бессмертных богов,
да хранят они нас и не оставляют своим благоволеньем! - и настал тот день,
