начать экономить и откладывать понемногу каждый месяц на будущее. Ты
должен понять, что следует позаботиться о прибавлении к нашему дому,
которое принесет с собой радость и удовольствие и зазвенит веселой музыкой
у нашего очага. Ты должен приготовиться к обязательствам, которые падут на
тебя, и помнить, что не о нас одних придется подумать. И в то время, как
наши пальцы будут прикасаться к струнам, из которых по желанию могут быть
извлечены чудные мелодии или диссонансы, и в то время, как звуки будут
расти выше и громче, мы должны не забывать о долге, нами на себя принятом.
Ты представляешь всю ответственность?
Чарли сказал:
- Да.
А потом пошел в сарайчик для дров, бормоча себе под нос:
- Интересно: она болтала о младенце или имеет в виду купить
фортепьяно в рассрочку?
УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
Незнакомый человек вошел на днях в хаустонский банк и предъявил
кассиру к оплате именной чек.
- Кто-нибудь должен удостоверить, - сказал кассир, - что ваше имя
действительно Генри Б.Саундерс.
- Но я никого в Хаустоне не знаю, - сказал незнакомец. - Вот целая
пачка писем, ко мне адресованных, и телеграмма от моей фирмы, и мои
визитные карточки. Разве они не могут служить достаточным доказательством?
- Сожалею, - сказал кассир, - но хотя я нисколько не сомневаюсь, что
вы именно нужное лицо, однако наши правила требуют лучших доказательств.
Человек расстегнул жилет и показал инициалы: "Г.Б.С." на сорочке.
- Это сойдет? - спросил он.
Кассир покачал головой.
- У вас могут быть письма Генри Б.Саундерса, и его бумаги, и даже его
сорочка, и все-таки вы можете не быть им. Нам приходится проявлять
максимальную осторожность.
Незнакомец распахнул сорочку и показал огромный горчичник,
покрывающий почти всю его грудь.
- Вот, - вскричал он, - если бы я не был Генри Б.Саундерсом, я,
по-вашему, носил бы по всему телу его горчичники? По-вашему я согласился
бы покрывать себя всего волдырями, чтобы изображать какое-либо лицо?
Гоните сюда монету, мне некогда валять больше дурака!
Кассир поколебался, но потом выложил деньги. Когда незнакомец ушел,
чиновник мягко потер себе подбородок и пробормотал:
- Эти горчичники могли быть в конце концов и чужими, но - без всякого
сомнения - все в порядке. Он - он.
ЯБЛОКО
Юноша держал в руке круглое, румяное, до приторности сладкое яблоко.
- Съешь его, - сказал Дух. - Это - яблоко Жизни.
- Я не хочу его, - сказал юноша, и отбросил яблоко далеко от себя. -
Я хочу успеха. Я хочу славы, богатства, власти и знания.
- Тогда идем, - сказал Дух.
Они пошли рука об руку по крутым каменистым тропинкам. Солнце жгло,
мочил дождь, окутывали горные туманы и снег падал, такой прекрасный и
предательски мягкий, скрывая тропу, по которой они карабкались вверх.
Быстро летело время и золотые кудри юноши приняли белую окраску снега. Его
стан согнулся от вечного карабканья вверх, рука его ослабела, и голос стал
высоким и дрожащим.
Дух не изменился, и на его лице была непроницаемая улыбка мудрости.
Они достигли наконец высочайшей вершины. Старик, который некогда был
юношей, сказал, обращаясь к Духу:
- Дай мне яблоко Успеха. Я взошел на вершины, на которых оно растет,
и оно принадлежит мне. Но поторопись, потому что странная мгла
заволакивает мои глаза.
Дух протянул ему яблоко - круглое, румяное, прекрасное на вид.
Старик откусил от него и увидел, что оно сгнило внутри и обратилось в
пыль.
- Что это? - спросил он.
- Это было когда-то яблоком Жизни, - сказал Дух. - Теперь это яблоко
Успеха.
ОТКУДА ЭТО ПОШЛО
- Вы бы лучше подвинули кресло немного назад, - сказал старожил. - Я
видел, как один из Джудкинсов только что вошел в редакцию газеты с ружьем
в руке, и возможно, что будет маленькая перестрелка.
Репортер, собиравший в это время в городе кое-какие сведения для
большого издания, быстро укрылся вместе со своим креслом за колонной и
спросил о причинах такого возбуждения страстей.
- Это старая война, длящаяся уже несколько лет, - сказал старожил, -
между редактором и семейством Джудкинсов. Приблизительно раз в два месяца
они палят друг в дружку. нет человека в окрестности, который не знал бы
этой истории. Вот откуда это пошло. Джудкинсы живут в другом городе, и
однажды хорошенькая барышня из их семейства приехала сюда погостить у
некоей миссис Браун. Миссис Браун дала бал - как в самом высшем свете! -
чтобы показать свою гостью молодым людям города. Один из них влюбился в
барышню и послал маленькое стихотвореньице в нашу газету "Наблюдатель".
Вот как оно читалось:
ПОСВЯЩЕНИЕ МИСС ДЖУДКИНС
(Гостящей у миссис Т.Монткальм Браун)
В ту ночь ты на себе имела
Манто на царственных плечах,
Лишь розу, воткнутую смело,
Являя в черных волосах.
Вся - воплощение экстаза,
В румянце робкого стыда
Под яркими лучами газа
Стояла в зале ты тогда!
Это-то стихотвореньице и послужило поводом к войне!
- Не вижу ничего плохого в этом стихотворении, - сказал репортер. -
Оно довольно коряво, но не содержит в себе ничего оскорбительного!
- Ну, - сказал старожил, - само по себе стихотвореньице в том виде,
как его написал автор, было в полном порядке. Беда началась в редакции.
После того, как оно появилось, первой, кому оно попалось на глаза, была
начальница отдела "В городе и в свете". Это - старая дева, и она нашла
"царственные плечи" нескромностью и вычеркнула всю вторую строку. Затем
заведующий объявлениями перенюхал по обыкновению всю корреспонденцию,
полученную на имя редактора, и увидел это стихотвореньице. В номере должно
было как раз идти объявление о том, что каждая дама может легко и навсегда
стать блондинкой, и он нашел, что одобрительный отзыв о шевелюре иного
цвета едва ли уместен. И он выбросил четвертую строку.
Затем появилась жена редактора, чтобы проверить, нет ли среди его
писем квадратных надушенных конвертов, и пробежала стихотворение. Она сама
была на балу у миссис Браун и, когда прочла строку, где мисс Джудкинс
определялась, как "вся - воплощение экстаза", то вздернула нос и
выцарапала строчку прочь.
Наконец взял стихотворение в руки сам редактор. Он лично
заинтересован в нашей новой электрической сети, и его синий карандаш
быстро вцепился в строку "Под яркими лучами газа". Позже зашел человек из
типографии, схватил груду материала, в том числе и это стихотвореньице. Вы
знаете, на что способна типография, если только ей представится случай,
так что вот в каком виде стихотворение появилось в газете:
ПОСВЯЩЕНИЕ МИСС ДЖУДКИНС
(Гостящей у миссис Т.Монткальм Браун)
В ту ночь ты на себе имела
Лишь розу, воткнутую смело,
В румянце робкого стыда
Стояла в зале ты тогда.
- Ну, и, - закончил старожил, - Джудкинсы взбесились!
КРАСНОРЕЧИЕ РЭДА КОНЛИНА
Они говорили о силе убеждения великих ораторов и каждый имел что
сказать в защиту своего фаворита.
Вояжер готов был выставить мировым чемпионом в ораторском искусстве
Барка Кокрена, молодой адвокат полагал самым убедительным говоруном
сладкого Ингерсолла, а страховой агент поддерживал кандидатуру
магнетического В.К.П.Брекенбриджа.
- Они все болтают немного, - сказал старый скотопромышленник,
пыхтевший своей трубкой и прислушивавшийся к разговору, - но ни один из
них и в подметки не годится Рэду Конлину, который командовал скотом под
Сэнтоном в восьмидесятом. Знали когда-нибудь Рэда?
Никто из присутствующих не имел этой чести.
- Рэд Конлин был прирожденный оратор. Он не был перегружен науками,
но слова из него текли так же легко и свободно, как виски из полного
бочонка через новый кран. Он был вечно в прекрасном настроении, улыбался
до ушей, и если просил передать ему хлеба, так делал это, как будто
защищал свою жизнь. Он был-таки человеком с даром речи, и этот дар никогда
не изменял ему.
Помню, одно время в округе Атаскоза на нас здорово наседали
конокрады. Их была целая шайка, и они угоняли по жеребцу почти каждую
неделю. Несколько человек собрались вместе, составили компанию и решили
покончить с этим. Главарем шайки был парень по имени Мулленс - и кряжистый
же пес он был! Готовый драться - и при этом когда угодно. Двадцать человек
оседали коней и стали лагерем, нагруженные шестизарядниками и
винчестерами. У этого Мулленса хватило дерзости попытаться отрезать наших
верховых коней в первую же ночь, но мы услыхали, вскочили в седла и
бросились по горячему следу. Вместе с Мулленсом было еще человек
пять-шесть.
Ночь была - зги не видать, и скоро мы настигли одного из них. Лошадь
под ним была хромая - и мы узнали в нем Мулленса по огромной белой шляпе и
черной бороде. Мы до такой степени были обозлены, что не дали ему сказать
ни слова, и через две минуты у него на шее была веревка, и вот уже Мулленс
вздернут, наконец! Мы подождали минут десять, пока он перестал дрыгать
ногами, и тогда один парень зажигает из любопытства спичку и вдруг - ка-ак
взвизгнет:
- Боже праведный, ребята, мы повесили не того, кого надо!
И так оно и было.
Мы отменили приговор и провели процесс еще раз, и оправдали его - но
это уже не могло ему помочь. Он был мертв, как Дэйви Крокет.
То был Сэнди Макней, один из спокойнейших, честнейших и самых
уважаемых людей в округе и - что всего хуже - он всего три месяца, как
женился.
- Что нам теперь делать? - говорю я, и действительно тут было, над
чем подумать.
- Мы, должно быть, где-нибудь поблизости от дома Сэнди, - говорит
один из парней, пробуя вглядеться во тьму и вроде как определить место
нашего блестящего - как это принято говорить - куп-детата.
В эту минуту мы видим освещенный четырехугольник открывшейся двери, и
оказывается, что дом всего в двухстах ярдах, и женщина - в которой мы не
могли не узнать жену Сэнди - стоит на пороге и выглядывает его.
- Кто-нибудь должен пойти и сказать ей, - говорю я. Я вроде как был
предводителем. - Кто это сделает?
Ни один не спешил отозваться.
- Рэд Конлин, - говорю я, - ты этот человек. Ты единственный из всех,
который сможет раскрыть рот перед несчастной женщиной. Иди, как подобает
мужчине, и пусть господь научит тебя, что сказать, потому что будь я
проклят, если могу.
Малый ни одной минуты не колебался. Я видел в темноте, что он вроде
как плюнул на руку и пригладил назад свои рыжие кудри, и я подметил, как
блеснули его зубы, когда он сказал:
- Я пойду, ребята. Подождите меня.
Он ушел, и мы видели, как дверь открылась и закрылась за ним.
- Да поможет бог несчастной вдове, - говорили мы друг дружке, - и
черт побери всех нас - слепых кровожадных мясников, которые не имеют даже
права называть себя людьми!
Прошло, должно быть, минут пятнадцать, прежде чем Рэд вернулся.
- Ну, как? - прошептали мы, почти боясь, что он заговорит.
- Все улажено, - сказал Рэд, - вдова и я просим вас на свадьбу в
следующий вторник вечером.
Этот Рэд Конлин умел-таки говорить!
ПОЧЕМУ ОН КОЛЕБАЛСЯ
Человек с усталым, исхудавшим лицом, которое ясно обнаруживало следы
глубокого горя и страданий, взбежал в волнении по лестнице, ведшей в
редакцию "Техасской Почты".
Редактор литературного отдела сидел один у себя в углу, посетитель
бросился в кресло рядом и заговорил:
- Извините, сэр, что я навязываю вам свое горе, но я должен раскрыть
