эффективностью и минимальными затратами... Было бы время, занялись бы и
Лареем вплотную... Эли, интересно, докопался как следует до Джеза Тинера или
еще нет? Чертов Ларей (а может, и Тинер) -- этот взгляд трудно забыть... И
никак не вспомнить... Да еще голова трещит с похмелюги... Славное выходит
воскресенье... Птенчик мой, не ругайся, дай аспирину и запить...
Сорокавосьмилетний Арвид Сабборг, генерал-полковник и глава
Департамента внутренних дел, сидел в кругу трех своих замов и также подбивал
итоги трудовой недели. Речь зашла и о Службе.
-- Дэнни-то, Парашютист, точит зуб на нас, все время Адмиралу
нашептывает... Да руки коротки у сопляка... У нас они хоть и погрубее, да
подлиннее, да оно и понятно, мы их круглый год по локоть в дерьме держим, а
они чистоплюйствуют...
-- Шеф, так что они там с тем делом мудрили, чего им надо было?
Сабборг в честь грядущего дня рождения уже принял на грудь не менее
половины литра сорокатрехградусного виски, но кроме налитых кровью глаз и
зычных матюгов ничто не выдавало в нем опьянения.
-- Вот уж не знаю, мать их... С понтом дела просили спроворить этого...
Ларея -- в другую зону, а сами палки в колеса вставляли... Может,
примерялись -- насколько сильны их ставленники в наших рядах...
Демонстраторы возможностей, мать их... Пришлось брякнуть на нейтральную
территорию, Генпрокурору... Мы и сами сумели бы дожать, тем более формально
-- их же просьбу удовлетворяли, но еще не время с ними вплотную связываться,
их разоблачать... Тут они себя перехитрили-перемудрили: если Ларей их
человек -- хана ему. Ван он, не Ван -- роли не играет... Боб, дашь отмашку
на зону, чтобы от Хозяина никакого особого внимания: никакого, мол, Ларея не
знаем, осужденный -- значит, сиди на общих основаниях. И куму двужопому
намекни... Ситуация сама созреет, согласно их традициям... А потом и зону
слегка почистим: развели, понимаешь ты, самоуправление да демократию. Моя бы
воля -- я бы каждого десятого в тюрьмах да зонах... амнистировал бы... А
остальных расстрелял бы к чертовой матери! -- Сабборг толкнул в бок своего
заместителя и басисто захохотал, остальные за ним. -- Перестрелял бы,
ей-богу!..
-- Хорошая мысля!
-- Ха! Сам знаю. Адмирал не велит -- мировая общественность завоет... И
на хрена ему эта общественность и ООН в придачу? Сила есть -- друзей не
надо... За нашего Старика, дай ему Бог здоровья!
-- А если выживет?
-- Кто?
-- Ларей этот...
-- Не выживет. Ну а случись такое -- используем: ткнем когда-нибудь
Парашютиста в парашу поглубже... Один результат мы поимели: знаем теперь,
кто за Лареем стоит. Понять бы, зачем им это надо? Теперь-то вряд ли уже
узнаем... Ах, ребятки вы мои, ребятки! Выпьем за мои сорок восемь -- через
два года полтинник! Прожита жизнь -- как не было ее. Ничего, пока Адмирал в
нас верит -- нам сам черт не страшен... Наливай, Боб...
Малоун чувствовал себя препогано: второй раз Ларей доверился его связям
и возможностям -- и второй раз неудача. Невелика заслуга -- повторять
заученные до автоматизма фокусы и номера, а когда в экстренных ситуациях
очутишься -- птфср-р-р! Малоун не давал взяток, на них у Ларея подручные
были поставлены: этот... Тони... и толстяк-здоровяк, а он обрабатывал на
связях чиновников-приятелей в департаментах Конторы. Не сработало где-то:
Плискин божился, что чуть ли не сам Господин Президент вмешался и устным
повелением сменил адрес отсидки... Чушь полная, но апелляцию, как говорится,
некуда нести. Луиза уговаривает съездить в Мексику, отдохнуть недельку --
видит, что изнервничался... Да как поедешь -- ты в Мексику, а Ларей с
пингвинами на нары, да?.. Ларей пишет, что все в порядке будет, вот чудак:
он -- меня -- успокаивает!.. Тридцать три года -- возраст Иисуса Христа. Все
есть -- деньги, работа, дом, семья (Малоун не удержался, достал портмоне и
вынул оттуда фотографии своих любимых девочек -- Луизы и Анны). Эх, еще бы
пацаненка завести... В Мексику так в Мексику, там тепло, тем более что Анна
еще толком за границей и не бывала. Но прежде следует встретиться в клубе и
поприжать за обедом Плискина: выяснить достоверно, откуда дул ветер. И не
забыть договориться с айбиэмовцами насчет сетевого обслуживания... И хорошо
бы совесть успокоить, да как с ней договоришься? И не виноват вроде -- а
грызет, упрекает... Джеффри спросишь иной раз исподтишка, что там, да как --
молчит, но тоже -- вздыхает... Тридцать три года -- для чего живем, к чему
стремимся... Ларей хоть и по-своему, но успел пожить на свете и что-то
понять. Да, живет и стремится, и знает смысл своей жизни... Мне бы так...
Гек не знал. А было ему в ту пору двадцать девять лет.
Глава 8
Любит -- не любит?..
К сердцу ли, к черту прижмет?..
Легко лепесткам...
На итоговом заседании суда никого из людей Гека не было, согласно его
же повелению. Только молчаливый Малоун сидел рядом и грустно сопел...
Последнее слово: "Я не виновен"... "Встать, суд идет"... "Именем
Республики Бабилон"... "...включая время предварительного содержания под
стражей"...
Шесть лет, минус один месяц, две недели и два дня...
На двадцать шестой спец Гека повезли, как обычно возят осужденных:
самым кружным путем, через горы, долы и пересылки. Но Гек не возражал:
"круиз" помог ему вспомнить сидельческий быт и освоиться, настроиться как
следует...
На картагенской пересылке, одной из последних в маршруте, к Геку
примкнул Сим-Сим, боевой двадцатилетний парнишка из команды Гнедых. Было в
нем росту метр восемьдесят пять, весу под девяносто килограммов,
нерастраченная наглость и гордость от осознания, что сидит рядом с Шефом.
Сидел он второй раз, срок -- пять лет, но периферии не нюхал и волновался
только о том, чтобы не облажаться перед Самим. О предстоящих "пробных"
разборках он вообще не думал -- Ларей все знает, все умеет, да и кто
осмелится против него вякнуть? Гек строго-настрого заказал ему обнаруживать
знакомство по воле до прибытия на место, чтобы не разделили на этапе и не
зафутболили Сим-Сима в другое место, поскольку, как полагал Гек, за ним
возможен пригляд со стороны властей.
На помывке в душевой, перед водворением этапа в Картагенскую крытку,
Гековские наколки произвели на зрителей действие, сходное с медленным ударом
тока: сначала тупое равнодушие, потом недоуменное понимание, а затем шок. По
тюремной почте уже который месяц кругами катилась волна о том, что некий
урка, чуть ли не мифический Ван, залетел с воли в их зарешеченные и
заколюченные края, чтобы покарать неправедных и восстановить
справедливость... Много легенд ходит среди сидельцев, все знают, как много в
них сказки и сколь мало правды. А тут -- и медведь, и дерзкая тайная
портачка против Президента, секрет исполнения которых давно утерян... Да еще
подоспели старые рассказы о серой зоне, которую этот самый Ларей некогда
обратил в черную, и еще более древние -- о цепях и президентском подвале и
недавние вести о резне в "Пентагоне"...
На этапах, в камерах и на зонах не принято лезть с бестактными
вопросами, но когда в пустую камеру, рассчитанную на двадцать человек,
затолкали шестьдесят, никто и не подумал оспаривать право Гека занять лучшую
нижнюю шконку у окна. Сим-Сим разместился на верхней.
Теснота была вполне терпимой, могло быть и хуже, поскольку когда к ночи
народ взялся приготавливать ночлег, разбирать лежаки в углу у дверей (те,
кому не досталось место на двухъярусных кроватях), то невостребованной
осталась стопка примерно в треть от общего числа.
Все временно на этапе: быт, знакомство, связи... Постоянен лишь тяжелый
тюремный воздух, да размер хлебной пайки, да страх перед неизвестностью --
куда везут, что ждет впереди... Надзиратели не отвечали в полную силу за
этапников, а потому лямку волокли, особенно в ночное время, в полтяги, им
хватало забот и на стационарной половине крытки. И за этапных, если без
побега, лычки не срывают и премий не лишают -- чужая, по сути, епархия...
На второй день, а точнее вечер, последовавший за первым ночлегом в
картагенской крытке и полным циклом пайкораздачи, камеру уплотнили еще на
пять человек. Это была сплоченная блатная группа ржавой ориентации: четверо
нетаков, давивших режим в допзоне No 22/2 и раскрутившихся на жесткие
"спеца", а во главе -- опытный, в золото подтвержденный урка, по кличке
Указ.
Гек, сидевший за камерным столом с книжкой в руках ("Кон-Тики" Тура
Хейердала), мгновенно узнал старого знакомого и товарища по малолетке, когда
полная кличка того была Указатель, а Указом накоротке называли его свои...
Указ заматерел в свои тридцать с маленьким хвостиком и сильно изменился
внешне: широкие плечи и заметная сутулость гармонично дополняли его недоброе
низколобое лицо, располосованное вертикальным шрамом от левой брови через
уцелевший глаз до тяжелого подбородка. Когда-то, как помнил Гек, он вовсе не
выглядел мощным, возможно, этому способствовала большая голова на хилом
подростковом теле, но зато теперь он крепко смахивал на питекантропа в
расцвете сил. Звезд с неба Указатель никогда не хватал, но и в глупцах не
ходил -- это Гек помнил хорошо. Давняя страсть Указа к татуировкам должна
была уже погаснуть сама собой: портачки плотно покрывали все видимые участки
кожи, за исключением лица. Да и то на веках угадывались какие-то буквы,
скорее всего, стандартные "Не буди"...
-- Здорово, шпана! -- Указ, с поддернутым кверху правым углом рта,
означающим улыбку, подошел к столу. Четверо его ребят, также довольно
живописных, клином двигались за ним, бесцеремонно распихивая сидельцев,
попавшихся на пути. Указ моментально вычислил главного в камере -- и по
тому, как взоры местных сидящих уперлись в мужика за столом, и по описанию,
которое он уже получил по тюремной почте (слух о бабилонском якобы урке
далеко бежал по зонам и пересылкам... От тех слухов не уркой -- сказками и
псиной скорее пахнет, что, собственно, и предстоит выяснить... и поставить
на место... Ржавых заедали то тут, то там всплывающие россказни о древнем и
мудром хранителе тюремной справедливости, который не хуже ржавых способен
толковать заповедное и твердо противостоять лягавым. Да при этом -- не
стальной и не цветмет, и не фрат трампованный, из мужиков поднявшийся, а --
чуть ли не выше золотого...).
-- Ошибся номером, любезный, шпаны тут нет. -- Гек захлопнул книжку и
без улыбки поглядел на Указа. Мысль была вроде как закончена, а фраза вроде
бы нет... Но Гек и не собирался ее продолжать, зато в камере повисла тишина:
тусовка начиналась...
-- Ну-ну, и дальше что? -- Указ первый заполнил тишину проходной
фразой, чтобы успеть собраться с мыслями. Он стоял -- руки в карманах
"трофейного" пиджака -- возле стола, за которым сидел Гек, и бурил его
взглядом. Но мужик, похоже, умел играть в гляделки ничуть не хуже, и взгляд
у него был -- не подарочный. "Если и фрат -- то битый... Ха! Портачка --
землячковая! Тоже на пятьдесят восьмой чалился, только раньше намного... Кто
он такой?" -- Смелее говори, папаша, будешь себя хорошо вести -- никто тебя
не обидит... И встань, когда с тобой человек беседует!
-- "Ну-ну" оставь для лошадей. Люди говорили -- Указ правильный, Указ
понятия держит... А похоже -- как был ты Указателем, так и остался -- нет в
тебе арестантской вежливости, маловато и понятий.
-- Вот это не тебе решать, землячок. И не тебе борзеть. Тебя никто не
знает, несмотря на звон. Ларей -- как там тебя? Ну-ка, объявись -- какой
