теныш падал на пол, где оно стояло и горько "плакал" - визжал. Стоило же
вернуть кресло в клетку, как он прыгал на него, крепко впивался в мохна-
тую обшивку и несколько минут прижимался к нему, не решаясь его оста-
вить.
Эксперимент закончили, а выросших "безмамных" обезьянок пустили в об-
щее стадо обезьян. Однако они оказались настолько неконтактны, необщи-
тельны, что не смогли даже создать семейные пары и были агрессивно наст-
роены по отношению к другим обезьянам. Тогда прибегли к искусственному
оплодотворению и дождались от этих обезьян, выросших без мам, потомства.
И что же? Они не проявили к собственным детям никаких нежных чувств. Од-
на оторвала руку своему ребенку, вторая раскусила голову как кокосовый
орех. Они не обращали внимания на то, что малыш "плачет", тогда как в
стаде в подобном случае к нему немедленно бросается мать или даже
кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у "безмамных мам" со-
вершенно отсутствовал материнский инстинкт, испокон веков считавшийся
врожденным.
Вот как страшно - расти без мамы. Как же не болеть детишкам в яслях?
Как же выздоравливать малышам в больницах - без мам? По меткому выраже-
нию доктора Б. Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в кро-
ватного. А если еще добавить сюда и искусственное вскармливание? Что же
из этого получится, а?
Требуются бабушки и дедушки
Столь же нуждаются малыши в речевом и эмоциональном общении. Вот
здесь незаменима роль бабушек, потому что родители из-за вечной своей
занятости сильно обделяют детей общением. Со старшими мы разговаривали
много и подолгу, вызывая их ответное желание повторять за нами звуки,
произносить слоги, в этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вмес-
те с нами. И ребятишки к году уже многое понимали, даже произносили с
десяток простых слов, то есть развивались вполне нормально.
А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само собою
образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они стали отставать в
развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали
маленьких играть со старшими (старше на два - четыре года). Дела и игры
у тех обычно были такими, что младшие участвовали на равных: "жили" в
доме, построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из раскладуш-
ки, и т. д. Ребятишки как-то приспосабливались к тому, что младший не
умеет говорить, а потребность научить его никак не возникала. Малыш про-
износил какой то неопределенный звук "ы", который годился на все случаи
жизни, и все его понимали.
Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!" Тот дает
ему руку, и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая скамейка,
а на ней - ведра с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает
ее старшему, а сам хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно. Стар-
ший окунает кружку в ведро и поит малыша. И даже "ы" в этом случае не
нужно. Мы и не заметили, что они к полутора годам говорили меньше слов,
чем обычно годовалый. Как же трудно было их "разговорить" потом! Потре-
бовалось много сил и времени, чтобы наверстать упущенное время.
А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка.
Младшая внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней,
читать ей стихи, рассматривать Картинки, и Люба в полтора года уже гово-
рила маленькими фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшие-
ся народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забав-
ные звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми
действиями, так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рога-
тая", "Сорока-ворона" и т. д. и т. п. много ли мы их знаем? А ведь их не
один десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагеста-
не о плохом человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела
совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказ-
ками и радиосказками Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам
слушать сказки по.. телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь пес-
ня, сказка - это прежде всего средство эмоционального общения. Как же
общаться с телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудре-
ная, пусть сказана она будет без должной артистичности, но родным голо-
сом, родным человеком. Помните:
...заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить...
Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наобо-
рот, они очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в
художественных образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно
действуют на воображение детей и многому их учат. Но все же... все же
они тут лишь зрители и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос
не задашь: смотри, слушай и... переваривай. А вот читает мама сказку
вслух или папа рассказывает что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры,
то реплика, то вопрос. Особенно понравившиеся места читаем еще раз...
Теплота и поэзия этих минут остаются с человеком на всю жизнь. Их не мо-
жет дать ни магнитофонная лента, ни грампластинка, никакое иное самое
современное изобретение - ничто не заменит живого общения с ребенком.
Яблоко раздора
Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педаго-
гических воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом.
Вокруг него чуть ли не с первого дня разгораются страсти и споры - как
кормить, купать, держать, пеленать и т. д. и т. п. Самое грустное заклю-
чается в том, что каждый из старших спорящих, даже если он не вырастил
ни одного ребенка, считает себя глубоким знатоком в деле воспитания,
знает даже, как обращаться с самым маленьким, и бесконечно дает советы и
указания. Или, поджав губы, молча осуждает все попытки молодых решить
уйму проблем своими силами. А начинающие родители, не имеющие никакого
опыта, но преисполненные самых благих намерений самостоятельно растить
ребенка - конечно, современными способами! - не приемлют ни одного сове-
та, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть свое (иногда у каж-
дого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два "враждующих лагеря"
вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной на-
шей "войны" с окружающими, - многое видится иначе, многое хотелось бы
вернуть и исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно дру-
гое: предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших
сыновей (двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: роди-
тели, две бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из не поддаю-
щихся на влияние и уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась
с самого начала: родные настороженно и, безусловно, отрицательно отнес-
лись ко всем нашим педагогическим начинаниям: необычной закалке,
спортснарядам в комнате, разрешению ползать по всему дому и т. д. Их не-
желание хотя бы отчасти вникнуть в то, почему мы так делаем, их предска-
зания страшного будущего наших детей, высказываемые с уверенностью про-
рицателей, - все это не могло не возбудить в нас протеста и стремления
защитить себя от посягательств на наш суверенитет. К счастью, мы сами
были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая друг друга.
Это не исключало наших разногласий, но они, как правило, оставались меж-
ду нами и не становились достоянием окружающих. В этом была наша сила -
мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на
себя огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом,
но что было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и отк-
рытиями, мы фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убежде-
ниями, привычками, традициями, чувствами, наконец. Не считались не пото-
му, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а тем более назло
- суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого начала. А нас
подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как все добрые
люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас.
Но главная беда заключалась в том, что мы просто поступали так, как
считали правильным и нужным, и не обращали внимания на то, как это отра-
жается на жизни и самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изре-
чением "Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно", даже горди-
лись тем, что способны идти прямо сквозь строй общественного мнения и
общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого
курса избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного.
Тут речь о другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В
вагон, забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет
четырех на руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка?.. - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка оста-
лась, мы едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже
в основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступ-
ленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом ин-
тересном месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, оч-
нулся... В ушах у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как
можно спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались
унять малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали
отцу сесть у окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи от-
казывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал от-
ца, кто продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу
как следует, чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из
сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой
Москвы, и на руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда вы-
ходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не оби-
жайся - нас с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжеч-
ке "Правы ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не
дали ему чаю после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа про-
должалось "сражение" между нами и двухлетним карапузом, окончившееся,
разумеется, нашей победой, о чем мы с удовлетворением и написали так:
"...когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотри-
тельно отодвигает от края стола стакан ...всякие сомнения пропадают: на-
до делать так, как мы делаем".
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая бы-
ла за нее заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не
только на час, но и гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабуш-
