-- Это еще нужно доказать.
-- Как? Они не делятся впечатлениями. Все реакции в норме.
Это не тот случай, когда можно собрать данные по
энцефалограммам, температуре или реакциям на раздражители.
На пороге Говорков обернулся, окинул всех недобрым
взглядом.
-- Присматривайте за ним. А я понесу голову на
директорскую плаху.
И вышел, плотно притворив за собою дверь. Захаров перевел
дыхание и снова взобрался на подоконник. Там, в институтском
садике, начинали цвести абрикосы, зеленела первая травка,
порхали бабочки. Сотрудники как блеклые тени неслышно
задвигались, стали перемещаться по всему просторному помещению,
медленно приближаясь к подоконнику, на котором он сидел. Они
напоминали Захарову персонажей из старой затрепанной
черно-белой ленты.
Из группы выделилась Таня, худенькая девушка с башней
пепельных волос и вечно печальными глазами. Она подошла совсем
близко и смотрела снизу вверх в упрямый подбородок этого ковбоя
и вечного воина.
-- Это правда, Юра? И что же теперь делать?
Она выглядела так беспомощно, что захотелось погладить ее
по спине, как, кошку.
-- Что делать? -- повторил Захаров.-- Пока включай
магнитофон, буду трещать сорокой радостной.
-- Ой, сейчас! -- сказала она обрадовано.
Совершенно безынициативная, она высоко ценилась всеми за
точное и добросовестное выполнение самых скучных, а порой
просто неприятных работ.
Алексей Раппопорт, бледный и утонченный теоретик, принес
портативный магнитофон и, пыхтя, взгромоздил на стол.
-- Юра, ты очень рискуешь...
-- У меня были причины,-- ответил Захаров жестко.
Раппопорт боязливо окинул взглядом грозное лицо с
насупленными бровями, покосился на сильные руки с тяжелыми
кулаками.
-- Твой отец?
-- Да. И дед. Я хочу знать, почему так получилось. И я
узнаю!
-- Да, конечно,-- прошептал Раппопорт. Он, пощелкал
пальцем по микрофону, присматриваясь к мигающему огоньку, ткнул
в клавишу с надписью "Запись".
Резко очерченное лицо Захарова вдруг напряглось,
окаменело. В мозгу вспыхнули воспоминания: лихая кавалерийская
атака на укрепления Врангеля, беспримерный рейд против
белополяков и... на взмыленных лошадях стремительный натиск на
цепь людей с красными звездами на буденовках... Да, отец как-то
рассказывал, что его дед и бабушка в гражданскую оказались по
разные стороны баррикады. Потом, через много лет пришлось за
это страдать сыну и даже внуку...
Он еще с полчаса сидел молча с закрытыми глазами и
каменным лицом, потом превозмог себя и сказал, не открывая
глаз:
-- Что-то неясное. Идет война с Ливонией. Войсками
командует мой отец, великий царь всея Руси Иван Четвертый, по
прозвищу Грозный...
Раппопорт торопливо прикрыл ладонью микрофон и сказал
быстрым шепотом:
-- Видимо, Иван, старший сын Ивана Грозного, имел связь с
какой-либо простолюдинкой...
Захаров равнодушно кивнул, зато Раппопорт, ощутил, что у
него от волнения подгибаются колени. Значит, династия древних
князей и полководцев былинной Руси не прервалась!
-- Они выкололи мне глаза...-- сказал Захаров тихо,--
когда я был Василием, сыном Дмитрия Донского...
Возле него стояли, затаив дыхание, уже с десяток
сотрудников.
Захаров неуверенно улыбнулся:
-- Странно чувствовать себя в нескольких лицах... Только
что мне выкололи глаза, а тут вспоминаю, как, будучи Димитрием
Шемякой, выколол глаза дяде Василию, которого впоследствии
прозвали Темным... Очевидно, те ветви впоследствии
породнились...
Он потянулся, хрустнув суставами, слез с подоконника.
-- Это надолго,-- сказал он им,-- Вероятно, не стоит
составлять подробнейшее генеалогическое древо моего рода. Через
месяц в любой аптеке будет продаваться антигенид, кого
заинтересует потомок Рюрика? Отыщутся и наследники Демокрита
или последнего царя Атлантиды, даже пришельцев из космоса, если
таковые существовали! Мы имеем дело с бессмертием, понимаете?
Правда, наше бессмертие простирается
только в одну сторону. А сейчас миллион моих предков --
они были любителями плотно покушать -- требуют обильной
трапезы.
Он мимоходом дружески коснулся плеча Тани, и та вспыхнула
от счастья. На пороге обернулся, сказал отчетливо:
-- Думайте над перспективой применения антигенида. Думайте
все!
И вышел широким шагом.
Через полчаса, когда вернулся из буфета, в лаборатории уже
сидел сам Говорков и ждал. Едва Захаров занес ногу через порог,
взгляды их встретились, как остро отточенные шпаги.
-- Захаров,-- сказал Говорков с нажимом,-- отныне и до
конца невольного эксперимента вы переводитесь на спецрежим.
Жить и спать будете здесь, в лаборатории. Еду вам тоже... Хотя
в этом отношении сделаем скидку: столовая на втором этаже,
можете пользоваться.
-- Спасибо,-- сказал Захаров.
-- Пожалуйста,-- ответил Говорков сердито. Он уловил
иронию.-- Сейчас принесу БИАН, рН-метр, энцефалографы и прочее
-- будь готов. Особенно проследи за биохимическим и газовым
составом крови. Мне кажется, что соотношение кислых и щелочных
продуктов резко изменится, и тебе придется худо. По водородному
показателю у нас спец Татьяна. Пусть следит за концентрацией
ионов... Простите, вам кого?
Он обратился к длинному худому мужчине в старомодном
костюме. Кажется, тот примчался с соседней кафедры.
-- Мне... гм... я слышал, что здесь произошло расщепление
генетической информации... Это вы сделали?
Он безошибочно обернулся к Захарову. Тот кивнул.
-- А не подсказали бы вы, где спрятали свою знаменитую
библиотеку, когда были Иваном Грозным...
-- Не знаю,-- ответил Захаров весело.-- Вероятно, я ее
спрятал уже после женитьбы.
-- А-а... Гм... Тогда взгляните, существовала ли
докириллица, письменность такая, еще до изобретения Кириллом
славянского алфавита?
Наконец Говорков опомнился и грозно поднялся с места. Они
были почти одинакового роста, но общего между ними было не
больше, чем между жирафой и современным танком.
-- Мне,-- сказал Говорков тоном, не предвещавшим ничего
доброго,-- мне как представителю биологии весьма приятно, что
даже филологи научились правильно выговаривать слова
"генетическая информация".
Он надвинулся на побледневшего как смерть представителя
словесности, и тот, как раб персидского сатрапа, не
оглядываясь, ягодицами нащупал дверь.
Говорков грозно посопел вслед, повернулся к Захарову, тот
все еще стоял возле двери.
-- Ну?
-- Леонид Леонидович,-- ответил тот,-- я, конечно, могу до
одури рассказывать о боях и походах, о том, как, будучи скифом,
сдирал кожу с врагов и делал из них фирменные колчаны для
стрел, или о том, как пил коллекционные вина из черепов
восточных завоевателей. Но ведь это не главное...
-- Не главное? -- переспросил Гаворков. Он указал на
кресло, оба сели.-- Для тебя, я понимаю, главное было
разобраться в той тягостной истории с родителями. Извини,
пожалуйста... Но даже и это не самое главное. Личное, оно и
есть личное. Но я бы и жизнь отдал за возможность увидеть
историю человечества собственными глазами! Понимаешь,
собственными! Да что там увидеть! Пройти с человечеством всю
историю, быть его членом от самых древнейших времен и до наших
дней!
Они посмотрели друг на друга, и засмеялись.
Следующие десять дней Захаров не отрывался от магнитофона,
надиктовывая подробности древнеславянских обрядов, вспоминая
старинные обороты речи. Несколько бобин с лентами заполнил
скифскими мифами и легендами. Потрясенные коллеги, затаив
дыхание, слушали гортанную речь половцев, певучий язык
иберийцев, странные наречия древнейших семитских народов...
-- Тащите нерасшифрованные клинописи,-- говорил Захаров,
посмеиваясь,-- не могу сосчитать, сколько помню древнейших
языков. Потешу лингвистов...
Он уже вспоминал свою жизнь на сотни тысяч лет в глубину,
но дальнейшие, сведения особой ценности не представляли: те
эпохи походили друг на друга, как капли ртути из одного
термометра.
-- Эксперимент можно считать законченным,-- сказал Захаров
Говоркову, который тоже не выходил из лаборатории.-- Кстати,
память предков пробудилась уже примерно на три миллиона лет, но
я еще хомо сапиенс. Вижу, как питекантропы бродят в чаще, но
это не предки, а соседняя ветвь вида.
-- Другое интересно,-- сказал Говорков задумчиво,-- почему
природа поставила предохранительный заслон? Почему эволюция не
позволила передавать знания по наследству?
Захаров пожал плечами.
-- Это было бы так здорово...-- сказала Таня мечтательно.
-- Пора комплектовать группу добровольцев,-- сказал
Захаров твердо.-- Надо брать побольше масштабы.
-- Подождем до тринадцатого дня,-- предостерег Говорков.
-- Подождем,-- согласился Захаров.-- Только признаюсь
честно: не пугает меня эта чертова дюжина, хотя могу объяснить
ее по-халдейски, шумерски, дорийски, самнитски...
-- Верю,-- сказал Говорков твердо,-- однако подождем.
Захаров не взбесился и на тринадцатый день. Не рехнулся и
на четырнадцатый. Сохранил ясный разум и скептическую улыбку и
на пятнадцатый. А на шестнадцатый спросил нетерпеливо:
-- Когда?
Говорков сидел за новым комплектом аппаратуры. Красное
мясистое лицо за время эксперимента обрело бледно-зеленый цвет.
Щеки опали. Под глазами проступили темные полумесяцы.
-- Что "когда"? Думаешь, мне приятно ночевать возле тебя?
Но и спешить рановато и страшновато... Слишком дело
грандиозное...
Захаров метнул пламенный взгляд, ввалившиеся глаза сердито
сверкнули.
-- Тем более не стоит оттягивать!
-- Гм... Ну считай, что убедил...
Захаров вскочил и смотрел непонимающе, как массивная туша
руководителя лаборатории поднялась и пошлепала к сейфу.
-- Но какой смысл? На мне все проверено. Очередь за
группой!
-- Проверено на тебе... Так уж и проверено? А вдруг у тебя
иммунитет?
Он вынул шприц, набрал несколько кубиков прозрачной
жидкости. Повернулся к нему, подмигнул. Это выглядело
устрашающе, словно вампир подбадривал перепуганную жертву.
-- Вот оно, величие момента. Новая эра!
Он потер ваткой белую кожу, вонзил стальное жало.
-- Э-эх! Поехали!
Этот день и всю следующую неделю Говорков находился на
седьмом небе от счастья. Уже на первых минутах получил приятный
сюрприз: его дед, оказывается, был полиглотом, и теперь
возбужденный мозг вспоминал английский, японский, испанский,
немецкий и китайский языки! Кто-то из предков оказался видным
корабельным инженером, кто-то промышлял на большой дороге,
нашлись даже церковнослужители...
Сотрудники ходили на цыпочках. Никто не осмелился
потревожить шефа, обратить внимание на странности в поведении
Захарова. Прошла еще неделя, и Говорков однажды сам задержал
взгляд на ведущем работнике...
Захаров шел к нему из другого конца лаборатории. Ступни у
него оказались подвернутыми внутрь, неимоверно длинные руки
почти доставали колен, нижняя челюсть свирепо выдвинулась,
маленькие дикие глазки хищно поблескивали.
-- Кха... кха...-- прохрипело у него в горле.-- Назад...
Стой... Путь без возврата...
Говорков в ужасе вскочил на ноги, попятился.
-- Назад...-- снова прохрипел Захаров с натугой.-- Два
миллиона лет -- люди... сто миллионов -- звери... не
совладать... Назад!
Побледневший от внутренней боли Говорков смотрел, как он
