Ремонтники прыгали на ходу, нелепые и страшные в скафандрах
защиты и противорадиационных масках. Среди новосотворенных
женщины завизжали еще громче.
Арену мигом окружили, меня с Петром грубо выпихнули.
Примчались машины с учеными. Техники в синих халатах быстро
растыкали везде приборы, где только ступала нога Овеществителя.
Новосотворенных людей сразу же увезли в центр обучения.
Мы с Петром затаились за цепью солдат, жадно смотрели как
техники исследуют изменения, а ремонтники спешно устраняют
последствия флюктуации. Вон там две башни непонятным образом
слились в одну, а плиты под нами, знакомые с детства, почему-то
спеклись в серую однородную массу...
Мир подчиняется простым и строгим законам. Правда, не все
законы сформулированы, не все закономерности открыты, но -- они
есть! И только один лишь Овеществитель вне всяких законов.
Я бросил машину у подъезда, игнорируя знак запрета,
взбежал по лестнице. Мария жила в старом доме, лифта не было,
пролеты длинные, не всякий молодой согласился бы ежедневно
подниматься пешком на седьмой этаж, а Мария еще и таскала с
собой велосипед, такая хрупкая и нежная, а велосипед с
багажником, где сумку распирают бутылки с молоком, хлеб,
различные покупки с базара...
-- Что случилось? -- спросила она встревожено.
Я вдвинулся в прихожую, схватил ее в объятия, моя нога
удачно лягнула дверь, и та захлопнулась.
-- Сумасшедший! -- воскликнула она, изо всех сил
отворачивая лицо.
-- Как весь мир,-- согласился я и поцеловал ее снова.
Она престала уворачиваться, наконец ее губы слабо
ответили. Я крепко держал ее, и ее руки обняли меня за шею.
-- Погоди... Ну что ты делаешь...
Я подхватил ее на руки, быстро понес в комнату, задевая в
узеньком коридорчике за стены, смахнув с трельяжа -- кто его
поставил в таком узком месте? -- флакончик духов.
-- Что случилось? -- спросила она снова, когда мы
плюхнулись на диван.
-- Я люблю тебя,-- ответил я. Перевел дух, ибо носить
женщин раньше не пробовал, повторил,-- я тебя люблю, а что в
мире может быть важнее?
-- Ты ушел с работы?
-- К черту работу! Сам шеф велел не терять времени.
Мелочи, дескать, потом, сейчас нужно заниматься самым главным.
-- Сумасшедший! -- сказала она возмущенно.
-- Еще какой,-- согласился я радостно.
Она смотрела на меня снизу, не делая попыток освободиться,
и наши взгляды перекрещивались, сливались в один поток, один
канал, и этот канал все расширялся, пока не охватил пламенем
нас и все в комнате, весь мир, сжег пространство и время.
Я усадил Марию в машину, быстро оббежал с другой стороны,
радуясь, что блюстители порядка не заметили нарушения,
плюхнулся на сидение и поспешно вырулил на главную улицу. Мария
прижималась плечом, ее глаза были полузакрыты, она легко и
светло улыбалась. Так ехать неудобно, но я не отодвигался,
только не набирал привычно скорость: теперь жизнь мне дорога.
Мария всю дорогу молчала, только один раз приоткрыла глаза
и спросила:
-- Домой заезжать не будешь?
-- Куда это? -- удивился я.-- Я только что там был. Разве
мой дом не там, где моя жизнь?
Она улыбнулась и промолчала, только улыбка ее стала еще
теплее.
Мы медленно поднялись ко мне в лабораторию, я поддерживал
Марию под локоть, это было непривычно и ей и мне, мы шли вверх
по лестнице как два инвалида, я неуклюжий в галантности, она --
в попытке держаться как подобает даме.
Я возился с настройкой, Мария устроилась с ногами в кресле
и наблюдала за мной. Так прошло около часа, затем раздался
зуммер внутренней связи.
-- Слушаю,-- сказал я.
-- Поднимись в зал машинных расчетов,-- послышался голос
шефа.-- Срочно.
Я положил трубку, коротко взглянул на Марию. Она опустила
ноги на пол, взглянула встревожено.
-- Что-нибудь случилось?
-- Шеф вызывает.
-- В кабинет?
-- Нет, в зал машинных расчетов.
Она встала, отряхнула платье.
-- Пойдем вместе,-- сказала спокойно.-- Я не ваш
сотрудник, но все допуски имею. К тому же, с твоим шефом я
знакома хорошо. Он старый приятель моего отца и часто бывает у
нас.
Я в удивлении раскрыл рот:
-- Ты никогда мне не говорила... Шеф такой нелюдимый!
-- Ошибаешься,-- упрекнула она мягко.-- Пошли, он ждет.
Когда мы вошли в зал, там было непривычно много народу.
Почти все работали с аппаратурой, я никогда не видел, чтобы все
компьютеры загрузили на всю мощь. Да где там: они выли от
перегрузки.
Шеф махнул нам, подзывая поближе. Рядом с ним стоял худой
мужчина с желтым нервным лицом, что-то горячечно доказывал.
Когда мы подошли, я услышал его страстный голос:
-- И еще в мистических сектах говорят о какой-то Белой
Волне... После нее, якобы, вообще абсолютно невозможны
какие-либо остатки прежнего мира. Белая Волна уничтожает все
без остатка. Все: воздух, землю, планеты, звезды, вселенную,
элементарные частицы. Исчезают даже время и пространство!
Шеф коротко взглянул на меня, угрожающе перекосился.
-- Странно слышать,-- сказал он язвительно,-- что
серьезный ученый ссылается на мистические откровения!
-- Простите,-- перебил нервный,-- но донаучный период...
Обрывки знаний сохранялись в религии, облекаясь в причудливую
форму...
-- Нет, это вы простите. Что они проповедуют? Как всегда,
характерный для любой религии пессимизм. Все равно, дескать,
гибель мира, Страшный Суд, сделать ничего нельзя абсолютно, все
в руке всевышнего, не стоит и пытаться!
Нервный открыл рот и тут же закрыл. Наконец сказал сразу
осевшим голосом:
-- Вы правы... Я не подумал о гибельности такой позиции.
Был заворожен баснями, что в недрах храмов хранятся тайны,
дошедшие из глубин времен.
Шеф уже повернулся к нам, на раскаяние нервного только
отмахнулся:
-- А вы подумали,-- сказал он через плечо,-- что если
после Белой Волны ничего не остается, то откуда о ней знают?
Тем более, люди, не вооруженные знаниями?
Нервный ушел ниже травы, тише воды, а шеф с ходу насел:
-- Мальчик, бери свою девочку, дуй к главному компьютеру.
Она поможет, я знаю ее возможности, а ты срочно рассчитай
кривую изменений плотности...
Сильный треск прервал его, ударил по натянутым нервам. Мне
показалось, что пошатнулись стены, под ногами дрогнула земля.
Резкая боль мгновенно ударила по всему телу, тут же отпустила.
Во рту стало сухо. Мария, Мария...
Треск раздался снова, опять ударила острая мгновенная
боль. Мария побледнела, прижалась ко мне. В компьютерах
послышался вой, в одном коротко блеснуло, оттуда побежала синяя
струйка дыма, затем из всех щелей кожуха повалил черный дым.
Всюду горели красные лампочки неисправности, агрегаты выходили
из строя.
В третий раз раздался треск. Люди сгрудились посередине
зала, ибо по одной стене сверху вниз пробежала трещина,
расколола пол, снизу пахнуло подземным теплом. Пол задвигался,
плиты качались, в трещину падали с расколотой стены комья сухой
известки.
Опять треск, переходящий в оглушительный звон. Здание еще
держалось, и безумная надежда появлялась на лицах: все уже
интуитивно понимали природу смертельного треска, он не мог
длиться долго -- еще два-три раза, а то и меньше...
Длинная мучительная тишина, скрип плит, что терлись друг о
друга как панцири черепах, и -- снова треск. Помутнел воздух,
повисли странные темные сгущения. В правой части зала
образовалось пятно Исчезновения. Там уже Ничто, смертельный
ужас небытия...
Я прижал к себе Марию, с силой отвернул ей лицо от пятна,
но она подняла глаза, наши взгляды встретились, она задрожала,
уткнулась мне в грудь.
Несколько мгновений мы ждали конца, но снова раздался
треск -- шестой раз! -- я вскинул голову, в сердце ударила
надежда. Страшное пятно Исчезновения растворилось, стена
надежно высилась снова, высокая и прочная, от темных валунов
веяло сыростью, в щелях зеленели ниточки мха, компьютер
каким-то образом восстановился и вовсю работал, мигали зеленые
лампочки, весь мир мучительно сопротивлялся разрушению, плиты
под ногами наползали друг на друга, терлись, скрежетали, летела
пыль и оседала на ноги, но мир был надежен, осязаем. Он был!
Длинная тишина, мы уже обменялись взглядами надежды,
кто-то шумно перевел дух, кто-то радостно ударил соседа по
спине, мы были уверенны, что все прекратилось, и тут снова
прямо в уши, в мозг, в сердце, вонзился страшный треск,
переходящий в оглушительный звон, и тут огромный зал машинных
расчетов, толпа сотрудников, небо и солнце за окнами -- все
стало блекнуть, размываться, растворяться, исчезать.
Мария вздрогнула в моих ослабевших руках, стала таять, мои
руки беспомощно хватали редеющую тень, что быстро растворялась.
И я уже растворялся сам, и в последнем проблеске сознания,
чувства, понимания, в смертной тоске словно бы увидел или
ощутил возникающий другой мир -- странный и причудливый, увидел
человека в кресле,-- я узнал Овеществителя, которого в детстве
видел в развалинах старого цирка,-- он одурманено мотал головой
с закрытыми глазами, отгоняя остатки короткого послеобеденного
сна, ладонь его шлепала по столу, пытаясь ухватить трубку
проклятого, все еще звонящего телефона.
А мы исчезали. Исчезали, накрываемые, как я успел понять,
Белой Волной. Наконец тот человек открыл глаза.
ПЛАНЕТА КРАСИВЫХ ЗАКАТОВ
Он посадил корабли на планету Закатов уже под утро. Небо
на востоке начало сереть, звезды блекнуть. Всего несколько
минут понадобилось ему, чтобы подключиться к приземной
мыслесфере и узнать все о землянах и об их планете, которая
просуществует не дольше, чем понадобится ему для нажатия
красной кнопки с надписью: "Телепортация". А потом на этот
обреченный мир хлынут армады конквистадоров, на крупные центры
полетят аннигиляционные бомбы, по материкам пройдет волна
абсолютной стерилизации.
Для разведчика-телепата никогда не представляло трудности
нащупать мозги военных и административных деятелей намеченной
планеты и покопаться в них. А то, что он узнал, наполнило
презрением к военному потенциалу туземцев. Термоядерные бомбы,
нелепые ракеты, металлические самолеты, ползающие танки...
Примитив, который и оружием назвать нельзя.
Его корабль стоял в пустынной степи, и Тор без опасения
вышел наружу, вдохнул с удовольствием натуральный воздух.
Тяжелый атомный пистолет висел под рукой. Да и что могло
угрожать тренированному атлету-телепату, который хладнокровно
просматривал мысли всех этих грязных приматов на сотни миль
вокруг?
Он уже знал, что эту кислородную планету называют Землей и
будут называть так еще некоторое время.
В Совете по делам новых планет назвали ее планетой
Закатов, потому что на пленке зонда-разведчика оказалось
запечатлено просто сказочное зрелище при заходе солнца.
Он знал, что на этой планете имеется множество разных форм
жизни и поэтому смотрел по сторонам с брезгливым интересом.
Всех их придется немедленно уничтожить. Почти у самого
горизонта поблескивали огоньки. Тор сфокусировал зрение,
рассмотрел даже отдельные здания. Понятно. Тип города --
пленочный, население -- в пределах миллиона, освещение --
допотопное электрическое...
Он равнодушно повернул к кораблю. Смотреть не на что. На
выжженный ландшафт, который предстанет перед ним через час и то
приятно взглянуть Хорошее здоровое сердце и не должно знать
жалости. И оно не знает!
Он уже заносил ногу в люк, когда услышал слабый
