Юрий Никитин.
Человек, изменивший мир
Содержание
Предисловие
ДОРОГИ ЗВЕЗДНЫЕ
Бесконечная дорога.
Здесь все слишком легко и просто
След человека
Слишком просто
Грозная планета
Дороги звездные
И ЖИТЬ С ЛЮДЬМИ
Эстафета
Человек, изменивший мир
Фонарь Диогена
Однажды вечером
Эффект присутствия
К вопросу о евгенике
Потомок викинга
Летучий голландец
У нас есть шанс
Безопасность вторжения
Планета красивых Закатов
Лезгинка на пульте
Белая Волна
Путешествие
Великаны
Предисловие
16/08/96
Мир сейчас иной, везде компьютеры, видео, ультратехника...
вроде бы, зачем переиздавать сборник фантастики 1973-го года?
Что тогда могли понимать? Даже поэзия устаревает, а фантастика
вовсе на год-два, а потом новые идеи, новые цели...
Это не совсем так.
Прогресс -- это не новое, а лучшее. Оно может быть и
суперновым, и взятым из позапрошлых веков, как луки для
десантников или нынешнее траволечение по рецептам наших
бабушек. Как не обидно признавать, но "Аэлита" намного ярче,
чем большая часть современных рассказов о космосе, а
"Гиперболоид" интереснее занудных рассуждений о проблемах
таланта.
Если получится с этим сборником, то тем более стоит
поискать в навозной куче советской фантастики жемчужные зерна.
Составить из них коллективные сборники "золотого века". Если не
получится, то что ж... если Никитин тогда писал слабо, это не
значит, что так же вяло писали и другие!
Итак, только что рухнул железный занавес сталинщины, когда
фантазировать разрешалось лишь в пределах пятилетнего плана,
запущены первые спутники, косяком пошли бравурные рассказы о
покорителях космоса. Пошло соревнование фантастов, кто решится
забросить космонавтов дальше, глубже, на дальнюю планету, на
далекую звезду, в другую Галактику, в соседнюю вселенную, в
антимиры...!
Далее фантастика, как всякая могучая сила, разделилась на
две ветви, которые повели борьбу одна с другой. (Как в
христианстве католицизм с православием, в исламе -- сунниты с
шиитами и т. д.).
У нас же шла борьба между фантастикой научной (сюда
входила и сказочная, но с обязательностью новых идей, сюжетов
или хотя бы героев) и фантастикой "как метод". К несчастью,
победила фантастика "как метод", что низвело ее к
одному-единственному приему в литературе. Зато, как говорили,
оправдываясь, ее апологеты, к настоящей литературе, а не
какой-нибудь там хвантастике...
Я, сам того не зная, принадлежал к просто фантастике, или
же научной, так как для меня обязательностью было придумать
новые идеи, сюжеты, стараться делать что-либо ошеломляющее,
чего никто не делал, придумывать новые гипотезы гибели
динозавров... вообще, обязательно что-то новое.
Потому, когда известный изобретатель и писатель Генрих
Альтов начал создавать свой знаменитый "Регистр фантастических
идей и ситуаций", он нашел во мне самого горячего сторонника.
Всего на три года старше, но, признаюсь без стыда, стал моим
первым и единственным учителем. И это несмотря на то, что мы
так ни разу и не встречались! Я перелопачивал все книги,
изданные на Украине (живя на Украине, естественно, читал на
украинском и польском), выбирал все идеи и сюжеты, записывал,
сортировал и отсылал ему. А с третьего или четвертого варианта
Регистра, которого было около трехсот страниц, он прислал мне
экземпляр, и я уже вписывал их сам, а затем перепечатывал на
пишущей машинке, подложив семь копирок, чтобы получилось восемь
экземпляров, столько мог дать мой старенький "Ундервуд". И
Регистр стал уже восемьсот страниц (а по уральской и сибирской
фантастике идеи и сюжету для Альтова выбирал В. Бугров).
Одновременно, днем работая литейщиком в литейном цехе,
вечерами я готовил первый сборник, одновременно публикуясь по
всему Союзу. Еще с первого шага я сразу же определил для себя
ряд ограничений (а ограничения и есть ограничения), которые
переступать не должен. К примеру, никогда и ни при каких
обстоятельствах не переносить действие в капстраны, не давать
своим героям иностранных имен.
Позиция редактора (он же и цензура) была проста:
фантастика -- это о будущем. В будущем неизбежен коммунизм. При
коммунизме все чистые, умытые, идеальные. Потому, если
изображаешь героя хотя бы с прыщиком, то имя надо давать
американское. Или любое из капмира. У них там любая гадость
возможна. И преступность, и болезни, и недостатки. Так и
получалось, что иные фантасты (я не говорю о них плохо!) для
лучшей проходимости своих вещей шли на такой компромисс. Жаль
только, что компромисс шел за счет других авторов, которые на
него не шли. А читатели получали то, что проходило, а не то,
что сильнее. И слышали имена тех, кто умел смириться, а также
тех, кто приходил с рекомендацией из ЦК.
Да не в квасном патриотизме дело, как обвиняют
литературоведы в штатском, а в том отношении, до понимания
которого они просто не доросли: чувства собственного
достоинства. Представьте нелепейшую ситуацию, в которой жили
все годы (да и живем): американский фантаст пишет о том, как
некий изобретатель по имени Джон Смит что-то изобрел, его
преследуют и пр. На советский фантаст, а теперь и российский,
зная Америку только по нашей самом правдивой в мире прессе,
тоже пишет роман о бедном американском изобретателе Джоне
Смите, которого преследуют и т.д. Затем при культурном обмене
американец нам предлагает свой американский роман. А мы ему...
что? Русский... о Джоне Смите?.. И даже не краснеем?
Та же ситуация и в фэнтези, когда пишут о драконах,
принцессах, магах, троллях и феях. Писать о них -- это сразу
признать себя гражданином второго сорта.
Это обостренное чувство собственного достоинства может
принимать странные для нормального человека формы. К примеру,
когда эти рассказы я заново набирал на компьютере, приятель,
заглядывая через плечо, не мог понять, почему Windows и Word на
англицком, хотя уже есть русские версии. А я не могу объяснить,
что принять русифицированную программу -- это признать себя
гражданином второго сорта. Который получает адаптированные для
его убогого умишка версии, получает намного позже тех, кто
владеет языком... Для меня достойнее выучить язык, чтобы
разговаривать на равных. Хоть и труднее.
Так же достойнее писать русскую фантастику (как американцу
американскую, японцы японскую...), хотя и труднее, и голоднее,
и Гаков-Ревич-Гопман следят наверняка и сейчас бдительно, как
отслеживали тогда...
Наверное, стоит упомянуть смешной момент, когда состоялось
(и, как теперь понимаю, и закончилось) знакомство с московской
полуинтеллигенцией. Это было в Молодой Гвардии (для сведения
тех, кто считает это изд-во ультрапатриотическим: то был еще
допатриотический состав, т.н. космополитический, при котором и
вышла моя первая книга). Состоялся почти светский раут, когда в
редакции собрались тогдашние звезды и редакторы, которые
двигали этими звездами. Томными голосами рассказывали друг
другу кто что употребляет, чтобы заснуть, а то ведь все такие
утонченные, возвышенные, нервные! Седуксен? Нет, я употребляю
супрастин, на меня седуксен уже не действует... А я начал
употреблять новый транквиллизатор, название забыл, но дам вам
рецепт, которые действует еще сильнее...
И тут повернулись ко мне, приглашая вступить в беседу. А
что вы употребляете, чтобы заснуть? И дернуло же меня ответить
честно: да шарахну кружку крепчайшего кофе или чаю -- и сплю
без задних ног!.. Я тогда не понял, почему все умолкли и
шарахнулись, буквально по стенам размазались, только бы
оказаться от меня подальше. Мол, грубое животное, если его не
мучает бессонница, а бессонница -- признак утонченной натуры.
Как он может писать, это зверь?
Не с того ли раута пошло это отношение этих больных,
закомплексованных, страдающих боязнью, как бы их не раскусили,
не поняли, что они только стараются казаться интеллигентами,
что они страстно хотят быть ими, но не знают как, потому
идеалом у них стало творчество Рея Бредбери, психически
больного человека, который, имея для престижа три дорогих
лимузина, ходил только пешком, никогда не садился в поезд,
самолет, ибо страдал всеми видами фобий... Это не просто
отразилось в его творчестве, он просто ненавидел любую технику,
в его рассказах герой с наслаждением расстреливает в своей
комнате телевизор, пылесос, телефон... (рассказ "Убийца")
Но наша полуинтеллигенция на то и полуинтеллигенция, что
считая себя настоящей духовной элитой, совестью нации, вела
себя подлейшим образом и здесь, демонстрируя полнейшее
отсутствие интеллигентности: Рея Бредбери без тени стыда
провозгласили королем американской фантастики, издавали
миллионными тиражами... а я, который за пару месяцев выучил
английский с нуля и читал их фантастику в подлинниках, только
попытался вякнуть, что Бредбери никакой не король, в США его
почти не знают, из всех премий фантастам и вообще из всех
премий (а в США их тысячи) он получил только однажды, да и то
за статью в журнале "Авиация и космонавтика"... И когда наши
дурни, боясь показаться недостаточно интеллектуально развитыми
-- о, эта наша национальная болезнь! -- с умным видом говорили
о его гениальности, я спорил с пеной у рта, доказывал обратное,
приводил имена тех фантастов, которых в самом деле читает США и
весь мир...
За это получил по рогам, а печататься практически
удавалось лишь там, куда не доставали руки этих московских
полуинтеллигентов: на Урале, в Сибири, Дальнем Востоке. И на
Украине, разумеется. Словом, там, где все еще смотрели на
качество, а не на то, к какому лагерю принадлежишь.
Хуже того, писать можно было только под Бредбери. Здесь
странным образом совпали вкусы ЦК КПСС и вкусы
закомплексованнных полуинтеллигентов, которые больше всего на
свете боятся показаться недостаточно интеллектуально развитыми.
Журналы и сборники были заполнены бездарными подражаниями.
Рассказы и романы косяком шли "под Бредбери"... И как свежий
глоток воздуха показалась мне присланная из Днепропетровска
(где-то в середине 70-х) первая рукопись начинающего автора,
который осмелился не подражать Бредбери, а, скорее наоборот,
воспел техническую мощь, сильных и незакомплексованных людей. Я
дал самую высокую оценку, рекомендовал выпустить обязательно и
как можно большим тиражом. А так как я тогда был уже старым,
толстым и маститым мэтром, лауреатом и на вершине славы, то
рукопись была принята, вышла под названием "Непредвиденные
встречи", после чего молодой автор, Василий Головачев, стройный
и с пышной шевелюрой, привез ко мне в Харьков эту первую книгу
с надписью, как первому рецензенту, с которого началась его
литжизнь...
Где теперь те, кто поспешно писал "под Бредбери",
страшась, что конъюнктура изменится? А Головачеву сейчас
простор, ибо с первой же вещи никому не подражал. Гамбургский
счет ему не страшен. Даже на руку. (Правда, у них есть свой
довод: зато мы успели нахватать шикарные квартиры от Союза
Писателей, элитные дачи в Переделкино, ездили за счет Литфонда
по всем заграницам... а что ты имеешь в свои 60?)
Кстати, это тоже было подлейшее оружие! Ты ни к какому
лагерю не принадлежишь, пишешь себе, а на тебя кто-то сказал,
что ты... Если патриот -- то не печатают западники, если
