космополит -- не печатают патриоты, а если пустили слух, что
изнасиловал соседскую козу -- не печатают оба лагеря. А ты
пишешь и не понимаешь, почему твои сильные веши отвергаются, а
журналы и сборники заполнены откровенной дрянью!
И это было еще до того, как я, умея отыскивать
неприятности, осмелился задраться еще и с властью, издав
крамольную "Золотую шпагу", из-за которой вовсе влетел в черные
списки (1979 г.), а публикации пошли уже после перестройки
1985-го.
Но, конечно же, чаще всего сам нарывался. К примеру, в той
же "молодой Гвардии" кто заставлял с пеной у рта спорить с
идеей называть редакцию фантастики "школой Ивана Ефремова"? Я
доказывал, что Ефремов, в отличие от практически всех
фантастов, патологически избегает самих слов: Россия, Русь,
избегает русских имен, вообще не упоминает, что Русь была или
будет. К примеру, в знаменитой "Великой Дуге", речь идет о
временах, когда ни Руси, ни России еще нет, дескать, чересчур
древние времена, а в следующем романе, "Туманности Андромеды",
как и в "Часе Быка", России уже нет. Так же не вдохновили его
ни Авдотья Рязаночка, ни Марфа Посадница, а почему-то греческая
гетера Таис... Словом, я доказывал, что гораздо более
отечественными фантастами являются Стругацкие, которые пишут о
России, где герои: Жилин и Быков, вкупе с Юрковским и Дауге,
сражаются с нечистью...
Были и другие мелкие ограничения, которые старался не
переступать. К примеру, не использовать роботов. (Если не
считать юморесок в самом начале, но там было для смеха), машины
времени. Если я не верил, что ее можно создать, то и не писал,
ибо искренне полагал, что писать нужно либо только научную
фантастику, либо сказочную, но в каждом из поджанров должны
быть свои строгие законы и запреты. Например, я не позволял и
не позволю себе свалить в кучу роботов, динозавров и бабу-ягу.
Это профессионала недостойно.
Я работал в литейном цехе, когда собрал рукопись и послал
в Москву в "Мол. гв." Там опубликовали в 1973 г. в серии "Б-ка
советской фантастики" ("Человек, изменивший мир", 100 тыс.
экз.). Этот сборник лихо разгромил в "Литературной газете" один
из литературоведов в штатском, некий Гопман. Потом были и
другие, но запомнились только фамилии Гопмана, Гакова и Ревича.
Не то, чтобы лягались больнее, а просто чаще, в центральной
прессе, а восхваляли такое, что сейчас произнести вслух было бы
стыдно... Понятно, не станет же критик задевать космонавтов,
которые после единственного полета сразу становились
художниками, писателями, не станет задевать знатных доярок, и
-- упаси господи! -- приятелей редактора, которые один за
другим печатали свои опусы. А тем более, самих редакторов.
За что люблю это время, так за возможность гамбургского
счета. Какие имена тогда гремели в той же фантастике, чьи книги
выходили хоть в патриотических, хоть в прозападных изд-вах!
Конечно же, редакторов, затем -- знатных космонавтов (любители
фантастики могут просмотреть хотя бы серию "Б-ка сов. ф-ки"),
каких-то странных личностей, чьи книги к фантастики имели
отношение отдаленное, но в прессе их расхваливали взахлеб
гопманы и гопманчики, литературоведы в штатском... Где они
сейчас? Пусть сейчас выйдут со своими книгами! Конечно, и
сейчас можно за наворованные ими деньги организовать мощную
рекламу, напечатать ряд хвалебных статей... но читателя не
обманешь. Вернее, обманешь раз-другой, но дальше он запомнит
имя, фирму... Все-таки теперь волен купит на лотке ту книгу,
автору которой доверяет.
Помню, на мою первую книгу "Человек, изменивший мир"
(Москва, Б-ка сов. ф-ки. 1973г.) некий литературовед в штатском
откликнулся предостерегающей эпиграммой:
Мир изменить напрасно он пытался...
Эх, лучше б он литейщиком остался!
Я тогда работал в литейном цехе, и мне указали мое место
на шестке, ибо литературное пространство было поделено между
пишущими редакторами и обслуживающими их гаковыми. Где они
теперь? Где те писатели, которых печатали огромными тиражами в
патриотических и космополитических одинаково мощно лишь потому,
что один распределял садовые кооперативы, другой был в комиссии
по распределению квартир, третий -- машин, четвертый заведовал
путевками в Коктебель, Пицунду и прочими лакомыми местами...
Да, справедливость наконец-то восторжествовала, но все
равно горько, ибо та дрянь так долго держала все места,
захватывала все тиражи, и потому молодых литераторов так и
взросло. Почти не взросло. Побившись в стену, иной талант
переходил на писание книг о производстве, а то и вовсе уходил
из литературы. И сейчас, когда вдруг старая система рухнула,
молодые фантасты начинают с нуля. А в литературе, как и в
спорте, не бывает чудес, чтобы из новичка сразу прыгнуть в
мастера! Тем более, в чемпионы.
А старая система жива, хотя страшноватые группки прошлого
измельчились настолько, что стали смешными. Теперь каждое
издательство держит своих авторов, расхваливает, чужих
оплевывает, своих поощряет, дает премии... По-прежнему
особнячком держатся, по крайней мере так выглядит из Москвы,
питерцы. Сами себя хвалят, себя себе раздают премии, а чтобы
этим не слишком тыкали в глаза, приглашают какого-нибудь ваньку
из далекой провинции, торжественно вручают пряник как говорящей
обезьяне, пусть все видят их объективность.
Литература сходна со спортом, но есть одно важное отличие.
В спорте уходишь с ринга или с дорожки в расцвете лет, а в
литературе результаты растут даже некоторое время после смерти.
В некрологе писателю обычны строки вроде: умер в восемьдесят
лет в расцвете творческих сил, на столе остались три
неоконченные, семь начатых романов и сто задуманных...
Это к тому, что не может писатель сперва писать хорошо, а
потом плохо. Мастерство растет с возрастом, опытом. В худшем
случае -не растет, но уж никак не идет вспять. Это длинное
вступление к тому, что те суперзвезды фантастики, о которых
взахлеб писали Гаков, Гопман и Ревич живы и здравствуют. Но
пусть покажут свои вещи сейчас! Теперь им танки не помогут.
Не поможет даже дружба с бывшим редактором, а ныне
хозяином издательской фирмы. Придет к нему, как и прежде, с
бутылкой коньяка, а тот ему: понимаешь, друг, я хоть и
ухитрился под шумок приватизировать государственную типографию
и украсть склад с бумагой и картоном, но раз уж это теперь не
государственное, а мое личное... давай я сам тебе поставлю две
бутылки коньяка, даже ящик, но опубликую все же не тебя, а
такого-то. Конечно, я его ненавижу как и ты, больно независим и
ни разу не лизнул, но пишет он, увы, лучше... Партийной прессы
теперь нет, у Гопмана, Гакова да Ревича нет монополии на
раздачу кличек: кто дурак, кто гений. Да и читателя обмануть
труднее, теперь покупает книги тех и других и сравнивает сам,
мерзавец.""
Предисловие приобретает хаотический характер, наверное,
злюсь... Да черт с ней, формой. Были бы читать интересно.
Наверное, стоит упомянуть о такую уникальнейшую систему
писательства, которой нигде в мире не было, да и быть не могло:
выступления!
Когда рухнула власть, рухнула и эта система. Я с самого
начала в выступлениях не участвовал... за исключением двух или
трех раз, о чем расскажу, чтобы сейчас знали размер трагедии
наших писателей. Я уже был членом Союза Писателей СССР,
лауреатом, когда у нас в Харькове приняли очередную группу
молодых писателей. Была кампания по омоложению состава, и
приняли действительно молодых. Даже не по книгам принимали --
по рукописям!
В их числе была очень красивая восемнадцатилетняя
поятесса, которая уговорила меня пойти на выступления, чтобы
подзаработать. Вот как это было... Нас поместили в лучшей
гостинице г. Шостка, дав каждому по трехкомнатному номеру на
одного. Я долго разглядывал комнату, где я должен спать,
комнату, где должен работать, и комнату, где принимать гостей.
Все остальное -- тоже суперлюкс.
На другой день начались выступления. Я в течении двадцати
минут рассказывал свою биографию, хвалился какой я
замечательный, а затем поэтесса читала свои двадцать минут
стихи. После чего мы получали по 25 рэ. на человека, шли на
следующее. Выступали перед рабочими во время обеденного
перерыва, перед зэками, перед девушками в женских общежитиях...
Со второго дня я понял, что проще объехать места выступлений и
просто собрать печати, что уже выступил, к облегчению
администрации, которой надо загонять слушателей в красный
уголок. Таким образом за день выступали в пяти-семи местах.
Посчитайте, сколько это за день. А средняя зарплата была
110-150 рублей в месяц.
Я понял, какой это сладкий наркотик: книгу пишешь долго и
не знаешь: получится ли? Затем мучаешься: возьмут ли в печать?
Затем: заплатят ли?.. И все это через годы, ибо книга должна
полежать в очереди... А здесь: выступил, покрасовался,
рассказал какой гениальный, принял цветы, подмигнул, а за
кулисами получил живые деньги. Налом, как теперь говорят. Зачем
писать?
И в самом деле: из пяти принятых одновременно со мной в
члены Союза только я продолжал писать. Остальные только
выступали, выступали... Но я после того раза дал себе страшную
клятву больше никогда не выступать. Ни за деньги, ни за так.
Зарабатывать только литературой. Только написанным! И хотя
пришлось жить впроголодь, но зато отшлифовывал профессионализм,
писал много и упорно, даже продавал рукописи умельцам, те по
ним становились членами Союза Писателей СССР и сразу начинали
ездить по Коктебелям, но продавал свой труд, а не продавался
сам с болтовней о том, что задумал, что изволил создать...
Исключений практически не было. А за все годы жизни в
Москве встретился с читателями лишь однажды, да то по настоянию
старого знакомого еще с доперестроечных времен, библиофила и
знатока фантастики Саши Каширина, ныне Александра... как его
там, солидного владельца магазина фантастики "Стожары".
Писателю должны ставить оценку по его книгам, а не за
красивые рассказы о своем творчестве!
Итак, в Союзе Писателей СССР с 1979го года. Но вот
материал для Книги Гиннеса: за все годы меня никто не видел на
трибуне выступающим (как и за столом с красной скатертью). Ни
разу не был в Домах Творчества ни в Коктебеле, ни в
Переделкино, ни в Сочи, ни в Пицунде... Нигде. Не получал от
Литфонда дачи, огорода, машины. Как в 1983-м убежал с Украины
от Кравчука (тогда он был не президентом вiльной Украины, а
серым кардиналом ЦК Компартии Украины, уничтожившим тираж моей
"Золотой шпаги") и поселился в коммунальной квартире в Москве
(правда, на Тверской!), так и до сегодняшнего дня. И не
надеюсь, что скоро что-то изменится.
За все годы той власти, с 1973 по 1993 вышли... два
сборника фантастики. За двадцать лет!!! Понятно же, что было
написано гораздо больше, подавалось в издательства больше,
но... выходили книги тех. кто охотнее шел на компромиссы, о
которых уже упоминал. Так что сейчас я восстанавливаю не только
романы, но и сборники рассказов тех лет. К примеру "Человек,
изменивший мир" дополняю тем, что выбросил редактор, цензор и
прочие бдительные товарищи. Так же со сборником "Далекий
светлый терем" и др., которые годами дожидались милости в
издательствах, но в лучшем случае от них оставалось по рассказу
для популярных в то время сборников "Фантастика", "На суше и на
море"...
А теперь небольшой комментарий к самому сборнику. Я ведь
