непостижимое, потому что Башня накренилась и стала падать на
него! Это было непостижимо, потому что Башня падала помимо его
воли. До этого все делалось только по его законам. Он творил
миры, уничтожал их, выдумывал чудовищных зверей, с которыми
сражался, и сам же стирал их, чтобы дать начало новой выдумке.
Он создал Принцессу и эту Башню, и это были не единственные
Принцесса и Башня, которые он сотворил за свою бессмертную
жизнь. Века, тысячелетия, миллиарды, ундециллионы лет, даже
гуголы, он властвовал в этом мире...
Башня обрушивалась. Он ощутил сильную боль и потерял
сознание.
Свет. Ровный желтый свет. Он лежал на странном
приспособлении. Это был совершенно новый мир, который он
никогда не создавал. Это был странный мир.
Он попытался деформировать пространство, погасить свет.
Ни-че-го! Мир не слушался. Это было непостижимо, но это было
так. Мир вел себя так, словно не был его созданием. Словно он
существовал сам по себе.
Он лежал неподвижно, стараясь понять происходящее, и не
заметил как отворилась дверь. В помещение вошла женщина.
-- Как вы себя чувствуете? -- спросила она, и он
почувствовал, что ее речь ему понятна.
-- Хорошо, спасибо,-- ответил он хрипло.
-- Вот и отлично,-- обрадовалась она.-- Значит метод
Синенко дает результаты. Ваш летаргический сон был наиболее
продолжительным во всей нашей клинике! Вы самый замечательный
больной, на вас даже приходили смотреть зарубежные специалисты!
-- Где я? -- спросил он медленно.
-- В больнице,-- сказала она терпеливо.
-- Больница -- это такой новый мир?
-- Больница только часть этого мира, а сам мир огромен!
Да, мир оказался огромен. Однако насколько он был беден. В
нем нельзя было летать по собственной воле, деформировать время
и пространство, создавать вещи из ничего, превращать мертвое в
живое, возвращаться в прошлое, выпрыгивать в космос,
проноситься сквозь звезды...
В этом мире ничего нельзя было делать по собственной воле!
Здесь командовал мир, но нельзя было командовать миром! Но что
за жизнь, сплошь из ограничений?
Он привязался к женщине, которая первой навестила его
после пробуждения. Может быть потому, что она немного
напоминала ему принцесс последней формации. Однажды они пошли
от больницы вместе. Она жила где-то в районе новостроек, и
пришлось долго стоять на автобусной остановке в ожидании
транспорта.
Дул холодный ветер. Асфальт покрыт тонким слоем жидкой
грязи, воздух был промозглым. Александр стал спиной к ветру,
стараясь защитить маленькую женщину, но это удавалось плохо. Ей
было очень холодно, она зябко куталась, втягивая пальцы в
рукава. Даже голову, как улитка, вбирала в плечи, но крошечный
воротник куртки был слабой защитой.
Он стиснул зубы. Как все было просто в том мире! Захотел
-- полетел. Или сразу очутился в нужном месте.
-- И все-таки тот мир лучше,-- сказал он, продолжая
разговор, который они начали раньше.
-- То иллюзорный мир,-- ответила она устало.-- Созданный
твоим воображением. А это реальный мир. Мы живем в реальном!
-- И в иллюзорном,-- возразил он.-- Каждый человек, хоть
немного живет в иллюзорном. Одни больше, другие меньше. А есть
категории людей, которые почти полностью. Это поэты, художники,
мечтатели...
-- Да, но в реальном мире...
-- А он не такой уж реальный. Каждый дополняет его
воображением. Иначе он был бы настолько страшен, что никто и
жить в нем бы не смог.
По середине шоссе пронесся, расшвыривая комья грязи,
автобус с потушенными огнями. Шофер торопился сдать смену.
Столпившиеся на остановке проводили его разочарованными
возгласами.
-- Я попробую взять такси,-- предложила женщина.
Однако не получилось и с такси. Машины пролетали мимо, не
останавливаясь. Наконец Лариса, так ее звали, махнула рукой, и
вернулись на автобусную остановку. Пришлось потерять еще
полчаса, пока подкатил автобус.
Потом минут сорок они шли через пустырь. Ноги скользили в
жидкой грязи, брюки испачкались с первых же шагов. Она стойко
держалась, даже подбадривала приунывшего спутника.
-- У меня тепло, сухо. В таких контрастах есть и своя
прелесть. Трудно оценить уют, пока не вымокнешь под дождем или
не промерзнешь на улице. Лишь тогда такие простые вещи, как чай
и кофе, приобретают особое значенеие.
-- Моя беда в том,-- ответил он,-- что я побывал в двух
мирах. А вы все живете только в одном. И мне ваш мир кажется
унылым и скучным, после моего красочного, где я был наделен
беспредельным могуществом и жил вечно.
-- За секунду может присниться целая жизнь,-- сказала она
задумчиво,-- а вы пробыли в летаргическом сне двадцать пять
лет. Не мудрено, что научились управлять сновидениями и стали
считать их единственной реальной жизнью.
-- Но мне не нравится этот мир. Тот был лучше.
-- Но приходится мириться с этим. Мы можем только улучшить
его. Собственно, мы должны улучшать его. А уходить в
иллюзорный... Это удел слабых, раздавленных жизнью. Только они
прибегают к наркотикам.
-- Не называй тот мир иллюзорным,-- попросил он.-- Он
точно так же реален. Он иллюзорен для тех, кто там не был или
побывал недолго. Для меня, например, этот мир кажется гораздо
более иллюзорным. Здесь так много очевидных нелепостей, что мне
просто трудно их перечислить. Те же нелетающие горы, мертвые
камни, постоянно мокрый океан, не говорящие по-человечески
животные... Абсурд! Но вы привыкли к этому, и вам ничто не
кажется странным.
Они подошли к ее дому. Лифт был занят, пришлось
подниматься пешком. Потом она ушла на кухню приготовить кофе, а
он стал просматривать книги. Много: по истории, археологии,
этнографии, лингвистике, художественной литературы и очень
много медицинской.
Из кухни уже доносился ароматный запах кофе, когда он снял
с полки одну заинтересовавшую его книгу. "Изречения о жизни"! А
ну-ка...
"Жизнь -- дорога к смерти", "Жизнь -- сон, смерть --
пробуждение"...
Вдруг он вздрогнул, ослепленный внезапно пришедшей мыслью.
Кто сказал, что существуют два мира? А если покинуть этот
мир...
Теперь он знал, что ему делать.
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
К вечеру море стало сумрачным. О борта корабля тяжело били
серые свинцовые волны, над самыми надстройками висело набрякшее
небо. Оставалась узенькая полоска между молотом туч и
наковальней океана, и корабль полз изо всех сил, все еще
надеясь выскользнуть из-под удара грозы.
Правда, такая картина могла возникнуть разве что для
наблюдателя из самой дальней дали: корабль несся, как
гигантский плуг, мощно вспарывая океан. Все сорок два участника
научно-исследовательской экспедиции разместились в уютных
каютах, кое-кто еще сидел в библиотеке, некоторые отправились в
кают-компанию смотреть фильм, доставленный вчера самолетом
вместе с почтой.
Назар остался в своей каюте, тесном помещении, чуть
побольше купе в вагоне поезда. Хорошо, хоть какие-то удобства
предусмотрены: цветной телевизор, мягкий диван, приемник,
диктофон, кондиционер, климатизер, проектор с большим выбором
диафильмов.
Сперва Назар пытался читать, затем включил телевизор,
пощелкал тумблерами радиоприемника, но возникшее тягостное
чувство не проходило, напротив -- усиливалось. Выключил
кондиционер, а климатизер настроил на усиленное озонирование
воздуха, но и это не помогло. Что-то тяжелое, давящее
вторгалось в психику, и бороться с этим было трудно. Когда же
пойдут на спад эти вспышки на Солнце, чтобы можно было взяться
за работу?
Со злостью отдернул штору. За иллюминаторами в черноте
ночи вспыхивали молнии, погромыхивало. Корабль шел ровно, о
качке не было и речи: на столике горделиво возвышался
длинноногий бокал, доверху наполненный соком.
Но все что-то сопутствующее таким грозам действовало
угнетающе. То ли пониженное давление плюс солнечная активность,
то ли еще что-то. Все-таки человек -- часть природы и живет по
ее законам.. Любое возмущение на Солнце, противостояние Марса,
даже приливные атмосферные волны, вызванные гравитацией
планет-гигантов Юпитера и Сатурна,-- все это властно вторгается
в психику, вносит возмущение в симфонию человеческой души..
В конце концов Назар полез в аптечку. Там отыскались
великолепные транквилизаторы: мощные, не кумулятивные, приятные
на вкус. Вообще-то он редко прибегал к лекарствам, но это
сейчас было оправдано трудностью плаванья в открытом океане.
Вот уже восьмой день не видят они ничего, кроме однообразной
морской глади.
Проглотив пару таблеток, Назар подумал и добавил к ним еще
две: поправочный коэффициент на отвратительную погоду. По телу
стала растекаться успокоительная теплота, кровь побежала по
жилам быстрее, приятно защипало в кончиках пальцев, а в голове,
напротив, стало легко и хорошо.
Он решил лечь и потянулся к шторе, чтобы задернуть ее,
отгородиться от холодного негостеприимного мира... В этот
момент там, за иллюминатором, сверкнула яркая молния, осветила
страшные апокалиптические тучи, их неправдоподобно лиловые
рваные края и.. парусный корабль, который несся по бурному
морю.
Это было невероятно. Однако Назар отчетливо видел в
двух-трех кабельтовых странный парусник, стремительно мчавшийся
параллельным курсом, лишь постепенно отставая... Его накрывали
волны, но он упрямо взлетал на следующий чудовищный вал, чтобы
снова провалиться в бездну. По морю неслась каравелла,
настоящая каравелла! На таких ходили Колумб и Васко да Гама.
Высокие надстройки на носу и корме, три мачты. На гроте --
красивый косой парус, на бизани -- поменьше, тоже косой, на
фоке -- почти квадратный.
В памяти мелькнул эпизод из детской кинокартины: залитая
ярким солнцем, в море выходит празднично расцвеченная флагами
каравелла. Гремит оркестр, ослепительно сияют медные пушки, а
над кораблем сверкают белизной крылья парусов, похожих на
утренние облака. У борта ласково плещутся синие волны.
Каравелла, выкрашенная в темно-коричневый цвет, удивительно
гармонирует со всем миром и легко скользит по воде. Именно
скользит: не вспарывает ее, не бороздит, а несется неслышно,
словно над волнами летит огромная сказочная птица...
На палубе улыбающиеся моряки машут шейными платками и
треуголками. Все как один загорелые, белозубые, с мускулистыми
руками. А на капитанском мостике, небрежно сбивая тросточкой
клочья белой пены, которую туда взметнул ветер, стоит тоже
загорелый, обветренный ветрами семи морей просоленный капитан.
У него красивое мужественное лицо. Из рукавов богатого камзола
выглядывают знаменитые брабантские кружева, на широком белом
шелковом поясе висит длинная шпага с затейливым эфесом, над
которым работали лучшие мастера Милана, а ножны украшены
драгоценными камнями...
Вспышка молнии продолжалась миг, но изображение
впечаталось в сетчатку глаза и длилось, поражая
неправдоподобностью: неподвижные, как дюны из грязно-серого
песка, застывшие волны и замерший в стремительном беге странный
парусник!
Назар вскочил, заметался. Потом решился: сорвал со стены
спасательный жилет, без которого капитан запретил научным
работникам выходить на палубу, кое-как напялил и выскочил в
коридор, который плавно изгибался вдоль борта. Пробежав по
нему, бросился наверх, миновал один пролет, второй, третий...
Мелькнула мысль воспользоваться лифтом, но осталось всего два
пролета -- и вот он выскочил на верхнюю палубу.
