Теперь живите по его законам!
Корабль бросало немилосердно, у Назара мутилось в голове,
но он продолжал через силу, крепко держась за канат и даже не
пытаясь увернуться от потоков воды:
-- Мир прекрасен, поверьте! Вернетесь в порт, будете жить,
просто жить, а не страдать.
Плотник сказал хмуро:
-- Каждый глоток воды бережем. Половина команды слегла от
голода, остальные тоже слягут...
-- Возвращайтесь! -- повторил Назар громко и радостно. Он
был счастлив, что первым принес скитальцам весть об
освобождении от страшной клятвы, из-за которой те скитаются по
морю.
Плотник что-то крикнул капитану. Ван Страатен казался
Назару похожим на каменное изваяние, намертво вросшее в
деревянную надстройку корабля. Стоит, разглядывая в подзорную
трубу кромешную тьму, и нипочем ему буря, нипочем лишения...
Ван Страатен ответил резко и категорично. Назар вздрогнул,
ощутив по тону отказ. Плотник несколько мгновений раздумывал,
опустив голову, потом сказал:
-- Верно сказал... Что значит грамоте обучен...
-- Что? Что он сказал?
Цепляясь за выступы, канаты и скобы, Назар пробрался к
человеку за штурвалом, возле которого стоял неподвижный капитан
и все так же неотрывно смотрел в подзорную трубу.
Плотник тоже подошел к ним.
-- Почему не хотите вернуться? -- спросил Назар.
Плотник перевел. Ван Страатен смотрел в темень, которую
лишь изредка разрывали молнии, освещая бешено мчащиеся облака.
-- Я дал слово,-- ответил он надменно,-- и я его сдержу.
-- Но проклятье потеряло силу! -- закричал Назар.-- Оно
над вами не властно!
-- Какое еще проклятье? -- сказал Ван Страатен зло.-- Мы
сами поклялись обойти этот проклятый мыс!
-- Но вы уже не бессмертные странники,-- заорал Назар.--
Вы -- люди! Простые смертные люди! Теперь вам осталось жить
недолго, как и всем нам. Корабль вот-вот рассыплется, люди
болеют. Вы никогда не одолеете в этом корабле мыса Горн!
-- Мы никогда не повернем вспять,-- ответил Ван Страатен
сухо и неприязненно.
Он так и не отнял подзорную трубу от глаз. Что он мог
увидеть там, где пасовали радары?
Назар чувствовал отчаяние и злость. Что сказать еще, как
убедить? Идиотское рыцарство, ложное понятие чести погубит
корабль и команду. Измученные, голодающие, закостенелые в
предрассудках -- что они знают о новом сверкающем мире?
-- Вы погибнете! -- крикнул снова.
-- Но имена останутся жить.
А плотник, смягчая резкость капитана, попытался
растолковать:
-- Разумеешь, и так слишком много таких, которые рады
отречься от слова правды, дай только повод... Нам надо идти в
шторм. Если не повернем, то может быть и там, на суше, хоть
кто-то не свернет, не отступит...
-- Нет, теперь все это не имеет значения,-- твердо сказал
Назар.
-- Эх, не понимаешь... Что ж, может, теперь на земле в
правду другие понятия...
-- Да, у человечества другие понятия!
Плотник хмыкнул, неодобрительно покрутил головой.
-- У человечества... А мы -- не человечество? Те, кто Русь
защищал, кто Киев строил -- эти рази не человечество? В нем
мертвых больше, чем живых... Помни это, паря! И понимай.
Понимай!
Назар ухватился за последнюю соломинку, за последний шанс
вернуть легендарных скитальцев в порт:
-- Сейчас период солнечной активности! Да-да, большие
вспышки на Солнце. Вы все крайне истощены... Вам лучше
вернуться. В такое время вам плавать...
-- Плевать,-- перебил плотник.-- Небесные светила вертят
немощными и робкими. А у нас зори стоят там, где потребно нам!
Он сказал это с таким бешеным напором, что Назар невольно
взглянул на небо, и ему показалось, что с детства знакомые
созвездия, подчиняясь чудовищной воле этих грубых и
невежественных людей, передвинулись и стали на указанные места.
Далеко впереди блеснула искорка. Исчезла на миг, сверкнула
снова -- уже ярче. Судя по скорости перемещения, это был
ракетный спасательный катер. Он держал курс прямо на каравеллу:
радиостанция жилета подавала сигналы четко.
Ван Страатен опустил подзорную трубу, сказал что-то
коротко и резко. Плотник помедлил, тяжело посмотрел на
капитана. Ван Страатен повернулся к нему, повторил приказ,
повысив голос.
Плотник опустил голову, ответил почему-то по-русски:
-- Будет исполнено, кэптен..
Поколебавшись, бережно снял с шеи нательный крест,
поцеловал благоговейно и надел Назару. Тот ощутил прикосновение
к шее мокрой волосяной веревочки. Крестик задел щеку, оставив
странное ощущение тяжелого живого металла.
Вдруг, не успел Назар опомниться, сзади схватили огромные
руки, взметнули над палубой. Назар закричал. Кто-то ругнулся
над ухом.
-- Чего вопишь? -- донесся сумрачный голос плотника.-- За
тобой идут. В сем камзоле тебе надежнее, чем у нас... Не
сгинешь.
Назар почувствовал, что его переваливают через борт. Он
ударился ногами, услышал рядом тяжелое надсадное дыхание. Пахло
солью и крепким мужским потом.
В этот момент корабль сильно накренился, и Назар сорвался
в бездну.
Его выловили через две минуты. Странно, никто не вопил,
что видит корабль-призрак. Летучего Голландца уже никто не
видел, да и что можно было заметить в такую бурю в кромешной
тьме?
Очутившись на палубе атомохода, Назар инстинктивно пошарил
на груди, вспомнив крестик плотника. Пальца скользнули по
синтетической ткани жилета... Пусто...
"Привиделось,-- мелькнуло в голове, и он ощутил
несказанное облегчение от того, что все в мире снова стало
понятно и обыденно.-- Фу-у... А я уже подумал..."
И в этот момент нащупал на шее волосяную веревочку. Без
креста. Долго лежал, закрыв глаза. И, успокаиваясь, думал, что
со временем сумеет убедить себя, что сам зачем-то надел на шею
эту веревочку.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДНЫЙ...
Зверев откинулся в кресле, рассматривая нас, сказал
потеплевшим голосом:
-- Да-да, теперь я узнал вас. Не сразу, правда... Мы
учились в девятом, а вы, Елена, в седьмом. Верно?
Он перевел взгляд на мою сестру. Она сидела неподвижно,
злая и надутая. Хотя мы пришли к бывшему моему однокласснику с
козырным тузом в кармане, но его просторный кабинет, дисплей на
боковом столике и целый ряд телефонов впечатляли. Зверев был
уже профессором, доктором наук, вся обстановка кричала об
уверенном благополучии, в то время как мы выглядели
попрошайками из старого фильма. Ленка вовсе последние годы
махнула рукой на свою внешность, косметикой не пользовалась,
тряпками не интересовалась. На ней была старая юбка и облезлая
кофта, которую носила еще ее бабуля.
-- Верно,-- ответила она хмуро.-- Пятнадцать лет назад.
Или больше? Вы за это время добились огромных успехов, не так
ли?
Он засмеялся:
-- Ну, смотря, что называть успехами. В науке не так уж
заметен прогресс! Когда ученый делает открытие, он не сам
поднимается, он поднимает все человечество! А это не так легко,
народу на свете сейчас уже больше, чем муравьев в тропическом
лесу.
Потом, вспоминая все, что говорил Зверев, я находил
глубокий смысл. Почти откровение. А, может быть, глубокий
только для меня, а другие давно знали, для них это прописные
истины, но в те минуты я был переполнен своими убийственными
доводами, стремился их поскорее высказать, и, как всегда в
таких случаях, не только не пытался вникнуть в слова
противника, то есть, Зверева, а вовсе их не слышал.
Елена спросила раздельно, глядя прямо в глаза Звереву:
-- А как обстоит дело в области парапсихологии? Большие
успехи?
Зверев опять засмеялся. В кабинет вошла секретарша, внесла
на подносе три чашечки черного кофе, сахарницу, серебряные
ложечки.
-- Попьем? -- предложил он деловито.-- Люблю крепкий...
Помню, вы оба еще в школе были помешаны на парапсихологии. Или
тогда в моде были снежный человек, Несси, деревья-людоеды,
бермудский треугольник? Нет, бермудский треугольник и
чудо-знахари пришли позже. А тогда разгоралась заря тибетской
медицины, йоги и, конечно же, парапсихологии. А для нас все та
же знакомая жажда чуда и вера в чудеса. Конечно же, никаких
успехов в парапсихологии нет и быть не может.
-- Потому, что не может быть никогда? -- съязвила она.
-- Совершенно верно,-- ответил он, явно принимая вызов.--
Есть законы природы, которые неуязвимы. За тысячи лет набралась
тысяча томов по оккультизму, эзотерическим знаниям, телепатии,
парапсихологии, телекинезу и прочим чудесам. И что же?
Результат все тот же -- нуль. А прочем, другого и быть не
может.
Я покосился на сестру. Выбросит ли она на стол козырный
туз. Нет, еще тянет.
-- Хотя,-- сказал Зверев, посматривая на нас с насмешливой
симпатией,-- очень хорошо понимаю адептов мистического! У меня
тоже бывают минуты упадка, слабости. А оккультизм обещает
р-р-раз и в дамки! Не надо ни многолетней учебы, ни каторжной
работы -- сразу властелин мира! Верно? Ведь достаточно только
читать мысли, и ты уже получаешь явное преимущество над всем
человечеством! А если научиться двигать двухпудовики? Ведь две
урановые половинки весят меньше!.. Словом, слабые находят
лазейки. Одни покупают лотерейные билетики, чтобы без труда
загрести все крупные выигрыши, другие уходят в мистику -- там
обещано еще больше...
Мы прихлебывали горячий кофе, внимательно рассматривали
розовощекого довольного собой Зверева. Козырь уже явно
накалялся в кармане у Ленки, прожигая подкладку.
-- Я наслышан о наших московских кудесниках,-- продолжал
Зверев, раскрасневшись от кофе и чувства превосходства.--
Впечатляет! Взглядом поднимают двухпудовые гири, сгибают
кочерги, сплющивают чайники... Но как только попытаешься
проверить, кудесники оказываются: не в настроении, звезды стоят
не так, штаны тоже мешают... А для нас вовсе не надо двигать
гирями. Мы подвесим на шелковой ниточке кусочек фольги. Сдвинь
ее мыслью, и луч солнца, отразившись от минизеркальца, скакнет
на десятки делений, которые нанесем на стене! Но увы, всякий
раз звезды стоят не так!
Он рассмеялся, распинаясь про жуликов и проходимцев в
парапсихологии, но мы могли бы ответить, что в науке их не
меньше. Но мы молчали, потому, что козырь был все-таки у нас.
Не просто козырь, а туз!
Лена сказала с горячим презрением, которым она вся
сочилась:
-- Наука! Бездушная, бесчеловечная... У науки и ее рыцарей
нет ни чести, ни достоинства, ни гордости...
Зверев хохотнул, его круглые как у хомячка щечки
заколыхались:
-- Шарлатан в тюрбане и мантии выглядит гораздо эффектнее
ученого! К тому же, демонические глаза, позы... Куда тягаться
чахлому доктору наук, облысевшему в тридцать, испортившему
зрение в двадцать, заработавшему сколиоз в двадцать пять...
-- Но человек,-- сказала она все так же презрительно,--
это не только голый машинный интеллект! Это еще честь,
гордость!
Мне показалось, что они говорят, не слушая друг друга. А
так может продолжаться до бесконечности. Я толкнул сестру,
чтобы она не тянула из клопа резину. Пора выкладывать.
-- Мы не за этим пришли,-- сказал Лена. Ее глаза победно
горели.-- Я готова!
-- К чему? -- спросил Зверев, насторожившись.
Вместо ответа она молча вперила взгляд в чашку, что стояла
перед Зверевым. Чашка шелохнулась. Зверев смотрел на Лену,
потом на чашку. Через несколько секунд чашка чуть-чуть
крутнулась, словно висела на невидимой ниточке. Зверев бросил
