бог знает что отдадут святое.
Мы остановились на проезжей части. Козицкий на той
стороне. Движение тут вообще бешеное, улочка узкая, светофоров
нет. Пока перебежишь на ту сторону -- страху натерпишься...
Сердце мое колотилось, чуть не выпрыгивая. Через три
минуты на бешенной скорости пронесется тяжелый грузовик, за ним
в погоне -- машина ГАИ. Бандита ловят, что ли? И когда это все
пронесется, Зверев будет на лопатках. Мы спасли его жизнь, его
жизнь спасена парапсихологией, которую он отказывается
принимать!
-- Думаете, не знаю, каких собак вы на меня навешали? --
вдруг сказал он, грустно улыбаясь.-- Ретроград, тупица... А
почему все мистическое покрыто тьмой? Почему ведьмы слетаются
на конгрессы ночами? Почему именно ночью надо творить
колдовство? Да чтобы никто не подсмотрел, не обрел з н а н и е!
Непосвященным народом управлять проще. А наука предпочитает
солнце. Согласны? Наука -- для свободных людей. Она дает
обстоятельный ответ на "как" и "почему", а мистика велит
подчиняться слепо. Я же человек свободный, свободой дорожу. Раб
может жирнее есть, мягче спать, но я -- свободный. И буду жить,
как свободный. Пусть этой жизни останется немного, но я не
променяю ее даже на бессмертие, если для этого надо стать
рабом. За свободу надо платить. Иногда -- по высшей мерке.
Он коротко взглянул на часы. Ленка не поняла еще, ухватил
его за рукав:
-- Там сейчас пронесется грузовик!
-- Верю,-- сказал он просто.-- Вы хотите, чтобы я выбрал
между свободой и рабством. Так я выбрал.
И он спокойно, привычно сгорбившись, пошел через улицу. Он
был на середине, когда внезапно с грохотом и свирепым воем
стремительно вырос огромный МАЗ с бампером до середины шоссе.
За стеклом мелькнуло перекошенное лицо. Сзади послышалось
нарастающее завывание милицейской сирены.
Зверев не ждал покорно своей участи. Он бросился вперед,
почти успел уйти от удара, но широченный бампер задел его
краем, отшвырнул как тряпичную куклу.
Ленка вихрем оказалась возле него, подняла его голову.
Зверев был мертв, изо рта и ноздрей текла темная кровь. В
глазах Ленки была смертельная боль, словно грузовик ударил по
ней, круша кости, душу, гордость, веру...
-- Что он наделал? -- закричала она отчаянно.-- Что он
наделал!!!
Я отвел взгляд. Я просто грузчик, но я знал, что он
сделал.
ЛОКАТОР
Панель гигантской машины искрилась сотнями циферблатов,
больших и малых экранов, множеством разноцветных лампочек. Это
была знаменитая электронно-вычислительная машина "Алкома-12".
Я находился в зале машинных расчетов и чувствовал себя
очень уютно в старом глубоком кресле. Его спинка едва слышно
поскрипывала, когда я наваливался всей тяжестью, деревянные
подлокотники поблескивали от прикосновения сотни рук.
-- Олесь,-- сказал я,-- как попала сюда эта архаика? В
твоем страшном царстве машин пристало бы что-нибудь
соответствующее.
Олесь возился с перфокартами. Он был высоким и сильно
сутулым парнем. На длинном некрасивом носу сидели огромные
очки. В свои тридцать лет он уже заимел изрядную лысину и
бледное нездоровое лицо.
На мое замечание он буркнул:
-- Завтра специально для тебя принесу зубоврачебное
кресло.
-- Ну зачем же такие жертвы? -- сказал я томно.
Хотя, честно говоря, именно такие страшилища дожили и
подошли бы такому чересчур строгому помещению. Здесь все
блестело и сияло чистотой и хромированными деталями, а холодный
блеск металла спорил безжизненностью с люминесцентными
экранами. А мне почему-то больше нравились запыленные
помещения, полные старых книг и картин, когда в каждом углу
висит роскошная паутина, а пол испещрен следами мышиных
лапок...
-- Готово! -- объявил Олесь.
Он вставил последнюю катушку, в стремительном темпе сыграл
на пульте управления. Пальцы у него были гибкими, как у
музыканта. Я тут же подумал, что это сравнение устарело. Скоро,
желая похвалить музыканта, будут сравнивать его с виртуозным
программистом.
-- Ты всерьез? -- спросил я недоверчиво.
-- Разумеется,-- ответил он очень серьезно.
-- Поручаешь машине подобрать невесту?
-- Все верно, поэт. Все верно.
Я не люблю, когда меня называют поэтом. Как-то нескромно
звучит, хотя действительно зарабатываю на жизнь стихами.
-- Брак по расчету... Ужасно! Не представляю, как вы
посмотрите друг другу в глаза. Я бы со стыда сгорел. Твоя
избранница должна быть такой же толстокожей, как и ты!
-- Проповедуешь стихийную любовь? -- спросил он.
-- Да, любовь должна быть неожиданной. Случайной. Чтобы
нечаянно встретились, взглянули друг другу в глаза и --
разгорелось пламя! Понимаешь, глаза в глаза!
Он некоторое время молча смотрел на меня поверх очков,
словно бы я сморозил невесть какую глупость, а не высказал
кредо настоящей любви. Потом быстро подошел к двери, ведущей на
балкон и резко распахнул.
-- Иди сюда, поэт!
Я нехотя вылез из кресла. Олесь стоял у перил и смотрел на
улицу. Ощутив мое присутствие, молча указал вниз.
По улице текла полноводная людская река. Из подъездов
контор и учреждений выливались новые ручейки, из массивных
ворот расположенного напротив военного училища вырвался сильный
и бурный поток зеленого цвета. Чуть дальше к полноводному
течению присоединялись черные струйки служащих главков, потом
влился веселый жеребячий ручеек светло-зеленых штормовок
студенческих стройотрядов, мощной струей хлестнул оранжевый
поток рабочих-- дорожников, выплеснулась мутная пена из дверей
гигантского пивного бара.
Русло было испещрено черными дырами подземных переходов и
метро, над ними завихрялись людские водовороты. И все же
исполинская река не мелела, ибо на всем ее протяжении из
множества дверей выплескивались новые ручьи.
Иногда возникали круговороты возле лотков с пирожками,
время от времени можно было увидеть буруны фонарных столбов, но
в целом река текла, не встречая препятствий. Вдоль всей улицы
ее жадно сглатывали разномастные автобусы, трамваи,
троллейбусы, маршрутные такси. Значительная часть проваливалась
в черные дыры метро и продолжала путешествовать подземными
потоками, часть всасывалась корнями лифтов и затем возгонялась
по стволам небоскребов, но река все так же текла неудержимо,
напористо, неистощимо, неуклонно, неукротимо, настойчиво... И
не было ей ни конца, ни края.
Как и всякая бурная вода она несла в себе и долю мусора.
Трудолюбивые рыбки-санитары -- названные здесь дворниками,--
усердно вылавливали сор, старательно чистили дно великой реки.
На перекрестке река разветвлялась. Соседний квартал
выглядел сахарным островом в море кипятка. На миг промелькнуло
нелепое опасение: не рухнет ли под напором, не растворится ли?
-- Здесь около ста тысяч человек,-- сказал Олесь. Он все
также хмуро смотрел вниз.-- Из них десять тысяч незамужних
девушек! Скажи, ты с каждой из них знаком? Учти точно такое же
столпотворение в моменты пик наблюдается во всех центральных
районах Москвы. В других городах страны -- примерно такая же
картина. А теперь объясни мне, как ты с каждой из живущих на
Земле девушек сможешь посмотреть "глаза в глаза"?
Я молчал. Не хотелось признаваться, что и самого мучила
мысль о необъятности мира. Столько останется непрочитанных
книг, стольких прекрасных девушек даже не увижу...
-- Извини, чуткая душа,-- сказал он едко,-- но ты очень
похож на одного моего друга.
Он приоткрыл дверь и громко позвал:
-- Вася, друг!
За дверью послышался шорох Олесь приоткрыл створки пошире
и в щель важно вошел большой черный кот. Хвост он держал
трубой, на меня посматривал недружелюбно.
-- Вот существо,-- сказал Олесь,-- которое тоже
довольствуется "стихийной" любовью. Радиус его действия
ограничивается крышами двух соседних домов.
Кот потерся о его ногу и что-то сказал на кошачьем языке.
-- Он спрашивает о твоем радиусе,-- перевел Олесь.--
Знаешь ли ты всех девушек в своем доме? Не говоря уже о
соседних.
Кот смотрел на меня зелеными глазами. В животе у него
противно урчало, Олесь достал сигарету, закурил. Потом сказал:
-- Кроме того, признайся: "глаза в глаза" -- басня.
Поэтическая метафора. Твое приличное воспитание не позволит
знакомиться на улице.
-- Не позволит,-- согласился я неохотно.
-- Вот-вот. Значит выбор у тебя еще более ограничен, чем у
Васьки. А я поведу поиск по всему земному шару! Чтобы найти ту,
Единственную. А теперь скажи мне, поэт: кто из нас больший
романтик?
Он бросил сигарету на пол, яростно затоптал.
-- Я не верю в машины,-- сказал я упрямо.
Он отмахнулся:
-- При чем тут машины? -- Все знают, что самец бабочки
находит самку за десятки километров. Одни говорят о запахе,
другие ссылаются на биополе, третьи и вовсе докатываются до
телепатии... Но дело не в этом. Самец как-то "вычисляет"
местоположение бабочки и летит к ней, хотя на его пути порхают
сотни и тысячи таких же!.. Увы, это только на наш взгляд точно
таких же. А ему нужна Та -- Единственная.
-- И ты как бабочка! -- сказал я с негодованием.
Он все так же криво усмехнулся:
-- Дружище... Мне надоело встречаться с не теми женщинами.
Надоело -- не то слово. Я уже не выношу чужих женщин.
-- Давно ли ты стал не выносить? -- спросил я иронически.
Все мы знали его влюбчивость, знали о четырех его браках.
Он ответил очень серьезно:
-- С тех пор, как понял, что они чужие.
-- Все женщины одинаковые,-- попробовал я отшутиться,--
различаются только габаритами, возрастом и мастью.
-- Я тоже так думал. Я подсчитал, что за всю историю
человечества,-- учти! -- за всю тьму веков, ни разу не
встречались юноша и девушка, как говорится, созданные друг для
друга. Ни разу! Это страшно. Во все времена женились на чужих
невестах, выходили замуж за чужих женихов. Отсюда
недоразумения, размолвки, ссоры. Чужие и есть чужие. Я даже не
могу и представить, каким будет брак, если отыщется та самая,
Единственная. Это должно быть и правду что-то необыкновенное,
небывалое, непохожее на все остальные заурядные браки!
Мы вернулись в зал. Я снова опустился в кресло, стараясь
выразить в словах невообразимое чувство протеста перед
машинизацией вопросов любви и брака.
-- Все упирается в машину. Все-таки, я не позволил бы ей
выбирать мне жену.
Олесь следил за светящейся линией на одном из экранов.
Вдруг сделал несколько быстрых переключений и лишь тогда
ответил:
-- Молодец. Герой! Страдалец за доброе старое время. Но
все-таки, учти, не машина мне подбирает невесту, а я -- через
машину. Машина -- мой локатор. Ты знаешь, что такое локатор?
-- Все равно,-- сказал я упрямо.-- Кибернетика в любви --
кощунство. А я, как и всякий нормальный человек, стою за
освященные атрибуты. Лунный свет, тихий сад, журчание ручья...
И никаких тебе транзисторов. Только соловьиная трель!
-- А все-таки достижения техники не гнушаешься и на
свидании,-- сказал он иронически.-- Снимал бы часы. Ведь
счастливые часов не наблюдают? И вообще, одевался бы в звериные
шкуры. Заодно иди громить технику, как некий писатель на
Западе, купивший три роскошных автомобиля, но предпочитающий
ходить пешком. Бедолага из-за этого ни разу не побывал на
зарубежных пресс-конференциях. Сейчас модно вздымать нежную
душу против уж-жасной технизации и тянуть в доброе старое
