Крупные красные, как алая заря, облака висят все на том же
небе, яркие птицы в саду с золотыми яблоками верещат во все
луженые глотки, в ушах трещит, по дорожкам, посыпанным золотым
песком, прыгают заморские зверьки.
Деревья расступились, открылось ровное зеленое поле, а на
той стороне высился блистающий дворец из белого камня,
настолько чистый, что казался игрушкой, вытесанной из одного
куска белоснежного мрамора.
Едва Олег вышел на поле, дорожки, странно, нет, как от
дворца понеслись всадники. В руках блеснули узкие длинные
клинки. Олег не остановился, хотя сердце екнуло, а ноги стали
ватными. Ни один не станет рубить безоружного одинокого
человека раньше, чем узнает, кто он и зачем идет. А в его
случае, как еще и попал в сад, куда комар не мог пролететь
незамеченным... но все-таки ноги с каждым шагом тяжелее, а
спина сама начинает горбиться, будто так нарастает черепаший
панцирь.
Всадники, их пятеро, взяли его в кольцо. Двое держали в
руках луки. Один вскричал гневно:
-- Что за невежа осмелился...
Второй толкнул его под локоть, что-то горячо зашептал.
Всадник смотрел вытаращенными глазами, потом поспешно спрыгнул
и уже на земле поклонился:
-- Прости, не признали друга нашего правителя... будущего
правителя... князя Колоксая!
Олег сдержанно кивнул, не признаваться же, какое
неслыханное облегчение ощутил, когда мечи опустились обратно в
ножны. Похоже, Колоксай все еще не заменил местную стражу
своими людьми, что удивительно.
-- Ведите, -- велел он коротко. И добавил: -- Надеюсь, он
в добром здравии.
Он чувствовал неслыханное облегчение. Оставляя Колоксая
одного, шел на риск, ибо Миш явно не смирится с участью,
захочет избавиться от непрошеного жениха и мужа. Будь он рядом,
уберег бы, но оставив Колоксая одного...
И только смутное предчувствие, что Колоксай выживет, что
свадьбе быть, заставило его пойти на сделку с царицей.
Старший дружинник сам подал своего коня, сам повел в
поводу. Остальные почтительно держались по бокам и чуточку
позади. Кони фыркали, настороженно прядали ушами, чувствуя
некоторое напряжение. Даже стук копыт по дороге показался Олегу
недобрым. Старший сказал услужливо:
-- Князь велел, что буде ты, великий герой, объ-явишься в
его краях, немедленно просить к нему, соскучился, дескать!
-- Я пришел, -- сообщил Олег. -- Почему зовете царя
князем?
Старший опасливо посмотрел на всадников, те смотрели вдаль
и делали вид, что родились глухими.
-- Он царь в своей стране, -- ответил старший, приглушив
голос. -- Но здесь... пока что князь, да и то по милости нашей
хозяйки. Подготовка к свадьбе закончена, завтра все свершится,
вот тогда-то... возможно, он и будет зваться царем.
У Олега вырвалось невольно:
-- Подготовка к свадьбе! Сколько же времени прошло?
Старший долго считал, смотрел в небо, морщил лоб, загибал
пальцы, наконец сообщил с глубоким удовлетворением:
-- Да уже неделя почти!
-- Неделя, -- повторил Олег потрясенно. Его тряхнуло, ибо
за эти дни прожил целую жизнь. -- Всего-то неделя?
Старший взглянул с недоумением:
-- Неделя... Что-то стряслось?
Олег погладил встревоженного коня по шее, пробормотал:
-- Да нет. Ничего особенного.
Если не считать, добавил про себя, что исколесил...
правда, не на колесах, весь белый свет, двигал горами на
севере, разрывал земную плоть на юге, был в сердце западных
лесов, замерзал в краю вечных льдов! Если исколесил... э-э-э...
искрылил, искрыластил гряду горных хребтов и бескрайнюю степь.
На стене блестели железные шапки двух стражей. Один
крикнул хриплым от пьянства голосом, ворота без скрипа медленно
и величаво растворились.
Прямоугольник входа показался темным на фоне яркого света
там, во дворе, и когда кони проехали под аркой, всадники попали
в сверкающее великолепие, ибо все пространство двора было
вымощено плитами из белого мрамора. Солнце дробилось в изгибах
стен дворца, надстройках, переходах на уровне второго и
третьего поверха, отблески падали вниз, здесь вспыхивали с
новой силой.
Старший посматривал на Олега с усмешкой, неделю назад
плиты были из простого гранита, но человек в звериной шкуре
лишь сдвинул тяжелыми глыбами плеч:
-- Слишком слепит. Отвыкнете видеть дичь в лесу.
Старший сказал разочарованно:
-- Так эти ж в лес не ходють... Да и где тут лес?
Олег соскочил с коня, в голосе было презрение:
-- Вот-вот, что за страна, даже леса нет!
Он пошел вперед, а за спиной старший тихонько бурчал, что
леса вообще-то есть, но далеко, у них не какая-то там дикая
земля, у них царство, до которого всем остальным как до Края
Земли, здесь даже по ночам не всегда слышно, как в лесу
голодные волки воють...
Колоксай, все такой же красавец великан с золотыми
волосами до плеч, бросился навстречу, распахивая огромные руки:
-- Наставник!.. Учитель!
На них смотрели с недоумением. Красноголовый не выглядел
умудренным старцем, да и вообще на старца не тянул, а с виду
оба по возрасту близки. Конечно, Колоксай так много пролил
крови за свой короткий срок, что захмелел, и в душе проснулась
жажда к тому, что достигается не мечом, чего железом вообще не
добыть.
Олег вытерпел бурные объятия, красавец витязь скачет и
прыгает вокруг, как щенок, сдавил в ответ, отстранился:
-- Ладно, всего обслюнявил. Так ты все еще в женихах?
-- Все еще, -- ответил Колоксай со вздохом.
Теперь Олег видел глубокие линии на лице, складки на лбу,
даже морщинки, что мужчины привыкли не замечать друг у друга.
Глаза слегка запали, нос заострился, а скулы обозленно
выдвинулись вперед, вызывающе натягивая кожу.
Не сумев вывернуться от вопрошающего взора Олега, он
сказал неохотно:
-- Это у нас, простых... тяп-ляп и вся свадьба. А то еще,
если умыкнешь, то и вовсе... Здесь же пока все не освятят, не
побрызгают, не сошьют особые платья, не созовут родню со всех
концов света... Видишь, к свадьбе даже двор перепахали!
Он говорил быстро, оправдываясь, обоим же ясно, что
невеста идет под венец по принуждению, нехорошо, только
Колоксай все еще уверен, что стерпится -- слюбится, что она еще
не почувствовала, как он смел, отважен, нежен, добр, как умеет
развеселить, как он будет любить и на руках носить, терпеть
любые ее капризы!
-- А когда свадьба?
-- Да завтра уже, завтра, -- почти выкрикнул Колоксай. --
Как я ждал этого дня!
Олег кивнул:
-- Тогда я вовремя.
-- Еще как вовремя, -- просиял Колоксай. -- Ты будешь по
мою праву руку! Главным боярином. Хоть один из моих краев!
-- Да-да, -- согласился Олег, хотя насчет одних краев --
это если понимать как от Края и до Края, но странное недоброе
чувство билось в груди и холодило кровь, что в самом деле в
день свадьбы побыть бы вблизи отважного влюбленного дурака. --
Интересно, какие здесь свадебные ритуалы... Гм, я видел и
весьма... весьма необычные.
Колоксай отмахнулся:
-- Да зачем мне необычные? Мне бы сгрести ее и... Свадьба
-- это множество оберток, а мне бы добраться до жемчужинки
внутри! Пойдем, я сам отве-ду тебя в палаты близь моих, а по
дороге... а потом и за пирком в твою честь поведаешь, где был,
о чем мыслил!
-- А ты, -- спросил Олег с недоверием, -- так и сидел
здесь, свадьбу ждал?
-- Точно, -- согласился Колоксай. -- Пару раз только
отлучился.
-- Куда?
-- Да так, -- отмахнулся Колоксай. -- Тюринцев смирил,
багнюков примучил, воеводу Гнилозуба из полона освободил... Да
это было просто! Ну, еще отыскал в пещере чудище трехголовое,
прибил, сокровища достал, народу раздал в возмещение убытков...
Это все рядом! Тут хоть и сад с этими золотыми, но за оградой
Змей на Змее, кощеи стаями, нежить, навьи... Кто хочет славы,
только за ворота выйди!
Олег прикусил язык. С героем что-то происходило. Неделю
тому он еще доказывал, что Змея прибить -- подвиг из подвигов,
а сейчас в глазах странное ожидание чего-то еще ярче, что ждет
в той, другой жизни, что ждет его за свадьбой.
-- Да, -- согласился он с неловкостью, -- пустячки... Но
что ж тогда, по-твоему, народ называет жизнью, полной подвигов?
Колоксай в затруднении пожал плечами. Он сам чувствовал,
что с ним что-то происходит... начинает происходить, но чтобы
это осмыслить сразу и полно, надо в пещеры, а какая свадьба в
пещере?
-- Это хорошо, -- сказал Олег с великим облегчением, --
что ты это... освобождал, завоевывал... э-э... примучивал к
дани. Это хорошо.
Колоксай смотрел с удивлением. Темны движения души
мудреца, а мысль их непонятна вовсе. Во всяком случае, он
говорит о чем-то другом, а не о завоеваниях или подвигах.
Глава 38
В окно падал рассеянный бледный свет. Медный лик луны,
изъеденный пятнами, смотрел через решетку мертвыми колдовскими
глазами. Узкий луч высвечивал плотно подогнанные дубовые
половицы.
Олег неслышно подошел к окну. Железные прутья толщиной в
палец, каждый кован искусно, лепестки из металла, набухшие
почки... Многое сумел передать умелец кузнец, жаль, что за пару
лет все равно все изойдет ржавчиной. Ну, пусть не за пару, но
все же...
По спине прошла волна холодка, хотя он знал, что сзади
дверь закрыта да еще и подперта. А если бы и распахнулась,
изнутри повалит теплый дух человеческого жилья, разогретых тел
челяди, что спят вповалку внизу.
Колоксай, как он уже знал, в своих палатах спит с мечом у
изголовья. Не дурак, понимает, что слишком многие хотят
избавиться от чужака, но в открытом поединке мало кто рискнет
сойтись грудь в грудь. А вот прокрасться в опочивальню с острым
ножом в зубах...
-- Какие поединки, -- пробормотал он, -- какие мечи...
Здесь правит женщина. Значит, и ответ должен быть женским...
Без железа. А то и без крови вовсе... Хотя за последнее я бы
голову не положил. Даже палец...
Смутная угроза шла от темного приземистого здания далеко
за садом. Он чувствовал тяжелые волны, что катятся неспешно,
одна за другой. Высокие настолько, что накрывают дома и даже
весь дворец. Только птицы... а сейчас жуки и летучие мыши
носятся поверх незримого половодья чар.
Уже заалел на востоке небосвод, но понять угрозу не мог. С
каждым часом, а теперь с каждым мгновением там накапливалось
нечто враждебное, огромное, наливалось злой мощью.
В отчаянии он перебрал все, что знал, но душа съежилась от
стыда за такую скудость. Он чувствовал унижение, словно на
глазах всего люда облили помоями да еще и хохочут, указывая
пальцами. Ну, не обучен хитросплетениям заклятий, когда одним
уколом иглы можно перетряхнуть устои государства, сменить одно
племя другим, когда умело сказанное заклятие поменяет в груди
человека сердце на селезенку, и тот внезапно рухнет как
подрубленное дерево на глазах изумленных соседей...
Громко пропел петух, в ответ заорали, перекрикивая, во
всех дворах. Перекличка прокатилась по всему граду, где-то
замычала разбуженная корова. С заднего двора послышался скрип
колодезного ворота.
Внезапно он ощутил, как унижение уже давно перерождается в
нечто злое, оскорбленная душа пытается разогнуться, стряхнуть
помои, а еще лучше -- смыть эти помои кровью того, кто обрушил
на него всю эту бадью.
-- Перестань, -- сказал он себе, морщась. -- Не пристало
волхву вести себя как задиристый мальчишка или как... просто
человек. Не пристало! И я не стану...
В слабом рассвете он видел над домиком колышущееся как
