склонился грузный воевода. До слуха Олега донеслось:
-- Под вашими окнами, пресветлая княжна... э-э... княгиня,
нашли два растерзанных тела.
Миш вскинула красиво изогнутые брови:
-- Чьи?
-- Двое мужчин.
Она слушала несколько отстраненно, ибо рядом устраивался в
своем кресле Колоксай, все видели, что отныне он здесь князь,
царь. И -- единственный, кто будет отдавать приказы, повелевать
и править.
-- Семьям осиротевших помочь, -- наконец проговорила она.
-- Скотом, рабочими руками.
Воевода сказал осторожно:
-- Да только как узнать, кто там осиротел...
-- Как это?
-- Похоже, не наши они вовсе. А были бы и на-ши, то этот
неведомый зверь так их... что не только мать родная, но и волхв
не узнает. Только и видно, что оба крепкие, рослые, но
растерзаны раньше, чем успели вспикнуть. Иначе там бы и кровь
этого чудовища...
Она смотрела удивленно:
-- Откуда здесь звери? Да еще неведомые?
Воевода выглядел несчастным:
-- Ты права, пресветлая... э-э... Тем более, что звериных
следов не найдено. То ли сразу улетели, то ли обернулись кем,
но двое мужчин забиты так, словно по ним долго били бревном. У
одного рука выдернута из плеча!.. Странно, не изгрызена.
-- Спугнули, -- предположила она.
-- Надеюсь, -- сказал он, бодрясь. -- Мои стражи всю ночь
ходили вокруг дворца, как коты вокруг кувшина со сметаной. Все
прислушивались... э-э... не стрясется ли что-то. Звезды
предрекали беду.
Олег уловил несколько подозрительных взглядов. Во всем
теле была смертельная усталость, ноги казались чугунными.
Медленно выбравшись во двор на свежий воздух, постоял,
оглушенный гамом, шумом, яркими красками. Грудь жадно вбирала
утренний воздух, но в голове была тяжесть, а в груди тянущая
пустота.
Его толкнули, слуги торопливо несли широкие подносы с
грудами жареного мяса. Кто-то выругался, Олег тряхнул головой,
в ушах непрерывный шум нарастал. Глаза слипаются, без сна уже
двое суток! Да и до этого от сна обрывал жалкие клочья.
Он неслышно отступал, пока не оказался в коридоре.
Отосплюсь, а там вместе с Колоксаем...
Глава 39
Колоксай обвел глазами палату. Раньше он сразу выхватывал
цепким взором рослую, как ни прячь, фигуру красноголового
волхва. Среди пышных одеяний он выделяется как крик в ночи, как
ястреб среди воробьев, но по дурости, свойственной мудрецам,
упорно носит на голом теле волчовку, уверенный, что так в ней
незаметнее.
За столами шло непрерывное веселье, все ели и пили так,
словно в своих землях голодают, от пестроты и ярких цветов
сворачивало скулы, но серого пятнышка нигде не было.
Незаметный служка приблизился к царице слева, она приняла
из его рук небольшой медный с прозеленью кувшин. Пахнуло тиной.
Царица наполнила большой золотой кубок, с улыбкой протянула
Колоксаю:
-- Теперь тебе пора и, как говорят у вас в Артании,
похмелиться.
Колоксай коснулся кубка, их пальцы встретились:
-- Полагаешь, мое похмелье будет горьким?
Загадочная улыбка тронула ее искусанные губы:
-- Чем слаще пир, тем горше похмелье.
Он принял кубок, его синие как небо глаза пронзительно
заглянули в ее темные как бездны, а голос прозвучал тихо и со
странной нежностью:
-- Из твоих рук я приму и чашу с ядом.
Она вздрогнула, напряглась, в глазах метнулся страх и
колебание, но Колоксай уже встал с кубком в руке, рослый и
широкий, брызжущий весельем, белозубый, сказал сильным
мужественным голосом, от которого по жилам мужчин пробежала
дрожь, словно услышали призывный рев боевого рога:
-- А теперь поднимем заздравные чаши!.. И сдвинем во славу
тех, для которых живем, за которых отдаем жизни, за которых
принимаем удары, но шрамами гордимся!
За столами мужчины медленно поднимались, одни с охоткой,
бездумно, другие с натугой, уже не смея перечить этого
свирепому воителю, по глазам видно, что и здесь зажмет все в
железный кулак, не даст почивать на боку.
Колоксай обвел палату орлиным взором. Круглые глаза хищно
всматривались в гостей, и все эти удельные князья, независимые,
поспешно вздергивали кубки. Вино плескало через края, но они
ловили его взгляд, улыбаться начинали уже иначе, уже как
подданные, верные государю.
По всей палате от края до края прокатилась волна голосов:
-- За красоту!..
-- За наших женщин...
-- За них, проклятых...
-- Пьем до дна, как пьем...
Колоксай с победной усмешкой поднес кубок к губам, глаза
его напоследок стрельнули по залу, и все поспешно припали к
своим чашам. Миш внезапно ухватила его за локоть:
-- Не пей!
Он вскинул брови, синие глаза с такой открытой
влюбленностью смотрели ей в рот, что она ощутила желание тут же
прибить этого мужествен-ного дурака, такого бесцеремонного,
наглого и красивого.
-- Что случилось? -- удивился он.
-- Ты, -- прошептала она, -- ты... уже вчера выпил
достаточно. Тебе станет плохо...
-- Не станет, -- сказал он уверенно.
-- ...От этого вина, -- добавила она с усилием.
Его взгляд был острее кинжала, но голос прозвучал так же
нежно:
-- Что я буду за князь... да что вообще за мужчина, если,
провозгласив тост, сам не пью?.. Да еще не за каких-то богов
или царей, а за женщин?
Его кадык мерно задвигался, она почти видела, как вино
переливается из огромного кубка в его тело, расходится,
смешиваясь с кровью.
В ее глазах страх перешел в ужас, который никто не
заметил, каждый занят своей чашей, а Колоксай уже с натугой
сделал последний глоток, вскинул над головой золотой кубок:
-- За наших женщин!
По всей палате прокатилось:
-- За женщин...
-- За всех женщин...
-- За красоту, ради которой...
Колоксай вздрогнул, пальцы на кубке судорожно сжались. Все
услышали скрежет сминаемого металла. Затем пальцы разжались,
кубок замедленно выпал, ударился о колено, отскочил и покатился
по каменным плитам, звякая тонко и плачуще, подпрыгивая,
наконец завертелся вокруг своей оси.
Побледневший Колоксай ухватился за живот, его согнуло,
было видно, с каким усилием он заставил себя выпрямиться, даже
выдавил бледную улыбку. Лицо его стало усталым, словно после
трехдневной битвы. Пальцы поползли вверх, Миш видела, как
кончики с силой вдавились в левую сторону груди, словно
пытались остановить прыгающее сердце.
Воевода подпрыгнул, глаза стали круглыми:
-- Колоксай!.. Эй-эй!.. Где чертов лекарь?.. Что с мужем
нашей царицы?
Колоксай зло оскалил зубы, со вчерашнего дня он уже не
только муж их царицы, но отныне он... Дыхание вырывалось с
хрипами, грудь ходила часто, нагнетая воздух в отравленную
грудь.
Царица медленно поднялась, лицо ее было белее снега.
Воевода посмотрел на нее, на Колоксая, в глазах мелькнула
злость, заорал мощно, перекрывая шум и гам:
-- Лекаря!.. Лекаря, а то я...
Подхватил Колоксая, похлопывая по широкой спине, словно
тот просто поперхнулся, но воевода, похоже, другого лечения
просто не знал. На лице старого воина был страх, что, если этот
воитель помрет, тогда не будет победных походов в соседние
земли, не будут гореть чужие хаты, не приведут богатый полон,
не вытопчут хлебные поля гнусных соседей!
Придворный лекарь, несмотря на седую бороду до пояса,
примчался как мальчишка, упал на колени, быстро ощупал лоб
Колоксая, заглянул в рот, отшатнулся:
-- Да там все черно!.. Неужто отравлен?.. Данько, быстро
князю рвотное!
Один из молодых гридней бегом сорвался с места, следом
побежали добровольные помощники. Дружинники подхватили Колоксая
под руки, встащили обратно на трон. Витязь задыхался, его синие
глаза побелели от боли. Миш знаком велела нести мужа за ней, а
сама почти бегом метнулась из палаты.
Во дворе на свежем воздухе герою стало чуть легче. Ветер
слизывал крупные капли пота, синие жилы напряглись на висках,
распухли. Всем было видно, как толчками по ним двигается кровь,
а синие вены потемнели, стали похожими на пиявок, что
насосались крови.
Гридня со рвотным все не было, хотя слуги метались в его
поисках, как муравьи за сбежавшим тараканом. Колоксай лежал на
спине, глаза смотрели в синее небо, снова ставши ярко-синими,
но теперь в них просто отражалось безоблачное небо.
Миш стояла, заломив руки, в ногах Колоксая. Он попробовал
ей улыбнуться, губы уже почернели. Она вскрикнула тонким
птичьим голосом, в глазах заблестели слезы:
-- Керкодуба отыскать, быстро!.. Он знает все яды.
-- Но Керкодуб вчера уехал в соседнее княжество, --
напомнили ей торопливо. -- Ты сама изволила отослать...
-- Вернуть! -- вскрикнула она с отчаянием в голо-се. --
Вернуть!!!
Олег очнулся как от удара. Вздрогнул, вскочил, кулаки
сжаты, перед глазами еще скачут призрачные кони, в голове
затухающий лязг железа, крики, стоны, ржание, треск горящих
домов. Когда зрение очистилось, он обнаружил, что стоит в
готовности к схватке в каморке для прислуги. В единственное
окошко бьет солнечный свет, а крики из-за окна в самом деле
звучат так, словно идет резня.
По телу прошла холодная волна. Стены пронеслись мимо,
грохнула, ударившись о стену, дверь. Он вылетел во двор,
залитый ярким солнцем так, что словно вбежал прямо в солнце.
На той стороне двора толпился народ, празднично одетые
гости. Вокруг носились челядины, стражи воинственно хлопали по
рукоятям мечей и злобно озирались, но Олег ощутил, что воздух
пропитан страхом и безнадежностью.
Гости распахивались, как колосья перед бегущим через
житное поле кабаном. В середине круга лежал на спине Колоксай,
Миш стояла на коленях, ее ладони бережно придерживали ему
голову.
-- Что с ним? -- спросил он и тут же осекся.
Колоксай с трудом раздвинул запекшиеся губы, лицо стало
желтым, а глаза запали как у смертельно больного:
-- Похоже, что... я... добрался...
Сквозь толпу протолкались гридни, в середке тащили щуплого
старика, плешивого, с длинной бородой, заткнутой за пояс. Его
стоптанные сапоги почти не касались мраморных плит.
-- Лекарь, -- заговорили в толпе гостей, -- главный над
травниками...
При виде распластанного, как рыба на столе, человека он
оживился, с неожиданной силой отпихнулся от дюжих рук, упал на
колени и прильнул ухом к груди Колоксая. Олег видел, как
розовое старческое лицо стало серьезным, брови взлетели на
середину лба.
-- Что там? -- рыкнул воевода.
-- Тихо!
На воеводу зашикали со всех сторон, толкали, только Миш
стояла на коленях недвижимая, бледная, с закушенной губой. Олег
в странном озарении понял и ощутил ее боль, раздвоение, страх и
жалость, желание повернуть время вспять, сделать свершенное
несвершенным, запоздалое раскаяние.
Лекарь медленно поднял голову. Глаза стали удивленными и
обиженными.
-- Этот яд... этот яд я не знаю!
Воевода рыкнул громче:
-- Как такое может быть? Ты же знаешь все!
-- Я тоже так думал, -- пробормотал лекарь. -- Но...
Он замялся, на лбу появились глубокие морщины.
-- Что? -- заорал воевода. Он схватил колдуна за воротник,
потряс люто. -- Говори быстрее!.. Он уже умирает!
Олег опустился на колени, его пальцы осторожно пробежали
по лицу Колоксая, ощупали шею, грудь. Везде он чувствовал
смертельный холод, нечеловеческий холод. Это был не просто
холод умирающего, остывающего тела, в нем чувствовалась
странная мощь, злая и нечеловеческая, которую останавливать не
