человеку.
В сердце остро кольнуло, он задохнулся, едва вышептал:
-- Это не яд...
-- Я ж говорил, -- вскрикнул лекарь обрадованно, но тут же
ахнул: -- Но тогда что это?
-- Вода, -- ответил Олег обреченно. -- Я чую, как она
разливается по его телу... Вода, просто вода... но это вода из
подземного царства мертвых!
Затуманенные глаза Колоксая с трудом отыскали лицо волхва.
Красноголовый смотрел с болью, словно его самого замораживала
единственная на свете вода, которую нельзя ни вскипятить, ни
даже нагреть.
-- Но как же, -- донесся прерывающийся шепот, -- ты же...
мудрый... обещал... потомство...
Олег стиснул челюсти. Его трясло, словно на лютом морозе
стоял голым, а еще и обливали водой из колодца. По телу
пробегали ледяные струи, просачивались под кожу, морозили
сердце.
Непослушными губами прошептал раздавленно:
-- Ничего не понимаю... Разве что ты успел...
-- Что?.. А-а-а... -- Голос Колоксая прерывался, по
бледному лицу катились крупные капли. -- Как говорится... я
трижды взошел на ее ложе... хотя, если правду, я с него и не
слезал...
Толпа, судя по вскрикам, росла, в тесный круг волнами
опускались тяжелые запахи жареного мяса, печеного лука, рыбы,
пахучих трав. Лекарь кивнул воеводе, тот знаком велел оттеснить
толпу.
Миш закрыла глаза, бледное лицо пошло желтыми пятнами. Ее
ладони бережно поддерживали голову Колоксая, золотые волосы
разметались и закрыли ей руки до локтей.
Лекарь проговорил безнадежным голосом:
-- Был только один на свете человек, который знал, как...
не лечить, вылечить это нельзя, но тра-вами да настоями можно
было отсрочить на неделю-другую. А если такой вот здоровяк, то
и на месяц...
Воевода зло буркнул:
-- Что месяц! Месяца мне мало. Хотя бы до зимы.
Олег сказал быстро:
-- Говори, говори! Только бы сейчас спасти, а за месяц
многое можно свершить.
-- Этот колдун, -- ответил лекарь невесело, -- умер пять
лет назад. Единственное, если кому успел передать свое умение,
это своей дочери. Но ее нет среди колдунов, нет среди
волшебников, нет среди чародеев. Когда-то ее пытались отыскать
даже среди аводников или акудников, но...
Миш крикнула зло:
-- Но что-то о ней известно?
-- Не успеем, -- ответил колдун тоскливо. -- Она
хорошенькая, но мало ли на свете хорошеньких? Среднего роста, с
волосами цвета спелой пшеницы, а таких большинство, у нее синие
глаза, а у кого не синие?.. Имя ее какое-то птичье...
Олег, который слушал как никогда жадно, выпалил:
-- Не Зимородок случайно?
Лекарь подпрыгнул:
-- Да! Ты тоже о ней слышал?
Олег быстро оглянулся на умирающего. С витязя стащили
доспехи, сняли сапоги, он лежал обнаженный до пояса, прекрасный
и могучий, только лицо смертельно-бледное, на лбу и щеках
блестели крупные бисеринки пота. Синие как небо глаза стали
белыми от боли.
-- Жди меня, -- бросил Олег. -- Не вздумай околеть!
Все смотрели с недоумением, когда этот человек с зелеными
глазами колдуна быстро растолкал народ, но побежал не к коням,
а в пустой угол двора. Там возник вихрь, пошел по кругу, все
быстрее и быстрее, завертелся, стал почти непрозрачным. В него
втянуло сухие листья, кто-то вскрикнул, потеряв шапку.
Внезапно вихрь опал на землю, разом растеряв силы. Листья
и ветки сыпались с сухим шелестом, выросла горка, а сверху
плюхнулась шапка с красным верхом. На белоснежной плите
осталось выжженное страшным верчением пятно, поднимался черный
дымок, а сама плита оплавилась в середке.
Люди тупо смотрели вверх, у всех отвисли челюсти. Наконец
воевода проговорил осевшим голосом:
-- Вот это волхв... Это ж может вот так и к моей жене...
Нет, лучше к жене Кобылки, а потом обратно, никто не увидит...
Кобылка, самый большой ревнивец в боярской дружине,
нахмурился, пощупал рукоять большого ножа на поясе. Воевода,
сопя от жалости, наклонился над Колоксаем:
-- Твой друг оказался сильнее, чем мы думали.
-- Он... мудр, -- прохрипел Колоксай.
-- Что в мудрости, -- ответил за воеводу лекарь. -- Он
силен!.. Потерпи, не сдавайся мертвой воде. Такие люди если
говорят, что скоро вернутся...
-- Таких не остановит даже Ящер, -- добавил воевода. Он
опустил ладонь на раскаленный лоб Колоксая, озабоченно покачал
головой. При таком жаре он испекал на углях костра рябчиков,
однако грудь витязя была холоднее глыбы льда. -- Потерпи. Если
он мужчина, то вернется. Даже если ничего не получится.
-- У него получится, -- сказал лекарь, но в его голосе
было меньше уверенности, чем хотелось са-мому.
Глава 40
Олег, рискуя сломать шею, а то и разбиться всмятку,
опустился прямо во дворе самого богатого терема. Тот стоял в
самой середке городка, здесь должен обитать правитель, и когда
ударился пятками о землю, упал, то тут же, несмотря на страшную
слабость и тупую боль в голове, подхватился и, хромая, не
обращая внимания на острую боль в лодыжке, бросился к крыльцу.
С дороги метнулась визжащая девка. Глаза ополо-умевшие, в
глазах ужаса больше, чем при виде волчьей стаи. На ступеньках
он сшиб двух молодых мужиков, что вышли то ли помочиться с
крыльца, как принято в этом племени, то ли поплескаться у
колодца в большом широком корыте.
В сенях его попытался задержать ничего не подозревающий
гридень, Олег на ходу пихнул его ладонью, промчался вверх по
лестнице на второй поверх. Сзади были стук, грохот, падение
тяжелого тела, ругань, но он уже промчался по коридору, толчком
распахнул дверь, из-под которой весенними ручейками вытекали
самые свежие и легкие запахи. Запомнил с той встречи, когда
Зимородок догнала их возле ворот своего городка.
В палате сидели за вышивками три молодые хорошенькие
девки, почти подростки. Смех оборвался, глаза округлились, но
смотрели еще без страха, только с любопытством на могучего
парня, что ворвался так неожиданно.
-- Где Зимородок? -- крикнул Олег.
Дыхание вырывалось из груди с хрипами, он поперхнулся,
закашлялся. Девушки смотрели все еще с открытыми ртами, наконец
самая быстрая промямлила:
-- Это... а... это... боярыню, да?
-- Да, -- бросил Олег торопливо. -- Где она?
-- Боярыня-то? -- повторила девушка замедленно. Он
вскинула брови, подвигала, изображая глубокие размышления. --
Боярыни здесь нету...
-- Вижу, -- бросил Олег резко. -- Где она сейчас?
-- Боярыня-то?
-- Быстрее ответствуй, -- прорычал он люто. -- Где она?
Девка обомлела от свирепого лица, начала расстегивать
платье, торопливо потащила через голову:
-- Да нет ее, не скоро вернется!.. Пользуйся, аспид. Чтоб
ты подавилси...
Ее пышное белое тело было сочным и мягким с виду, кук у
личинки майского жука, что три года не видит солнечного света.
Олег захрипел от ярости, девка торопливо изготовилась, понятно,
от чего мужики хрипят, а Олег, с перекрытым красной пеленой
ярости взором, отступил по ступенькам на ощупь.
Он промчался на простом деревенском коне, не до вихрей или
Змеев, внутри тряслась и жалко дребезжала каждая жилка, вихрь
уже не получится, не удержишь в кулаке, самого размажет по
незримым стенам, к тому же надо хоть каплю силы накопить на
обратно. Ступеньки дробно простучали под его сапогами, перила
разлетелись вдрызг, ибо к конюшне метнулся напрямую.
Из ворот долговязый мальчишка тащил упирающегося коня.
Рядом с конем шел гридень, похлопывал и поглаживал, поправлял
потничек под узорным седлом. Олег на бегу отпихнул, вспрыгнул в
седло, развернул коня. Когда простучал стук копыт, сзади
разозленно заорали, вроде даже звонко щелкнула тетива.
Дорожка вилась как слепая змея, дважды делала петли, как
заяц, убегающий от лисы. Олег свирепел, здесь живут очень уж
неторопливо, коня посылал через кусты, рискуя сломать шею себе
и животному, а когда за гаем показался легкий теремок,
огороженный частоколом из свежеоструганных кольев, не стал
искать ворота. Конь задрожал, но послушно ринулся напрямую.
Во дворе с истошным криком метнулись во все стороны куры.
Стадо свиней с визгом бросилось к хлеву, а челядины застыли с
распахнутыми ртами: красноголовый всадник появился словно с
небес.
Конь грянулся копытами, с трудом удержался, остановился,
дико вращая глазами. На широком резном крыльце три молодые
женщины пряли шерсть. Олег с огромным облегчением узнал в одной
ту золотоволоску, что бежала за конем Колоксая, хваталась за
стремя, брызгая на конский бок горючими слезами.
Он соскочил, в несколько широких шагов пересек двор.
Женщины смотрели блестящими любопытными глазами. На лицах было
больше изумления, чем страха.
Он вскочил на крыльцо, глаза впились в лицо золотоволоски:
-- Зимородок?.. Колоксай умирает от яда!
Девчонки ахнули, Зимородок напряглась, от лица отхлынула
кровь, а голос задрожал:
-- Что... что с ним стряслось?
-- Отравлен! -- крикнул он. -- Ты знаешь зелья от ядов?
-- Если знать какое, -- ответила она невольно, ее пальцы
нервно перебирали шерсть. -- Если ты знаешь...
-- Мертвая вода, -- сказал он с дрожью в голосе. -- Вода
из царства мертвых!
Она побледнела, проговорила медленно, закусив губу:
-- Против мертвой воды нет отворота.
-- Не лечения, -- поправился он быстро. -- Хотя бы
замедлить чуть! Я не сказал другим, но вода тянет в свой
подземный мир, а с нею борется только солнце. Но как только
скроется за краем земли...
Она прошептала:
-- Я попробую... Отец оставил мне маленькую баклажку...
Говорил, что там зелье, против которого бессилен любой яд.
Правда, мертвая вода -- не яд, но... Кто отравил?
Он сказал со злостью:
-- Женщина! Женщина, которой он доверился.
Зимородок смотрела расширенными глазами, лицо стало белее
снега. Олег ожидал, что она с криком бросится торопить его
мчаться быстрее к ее любимому, спасать, тем более что докажет
свою любовь и преданность, ведь цену той женщины он уже
видит... но она вдруг ответила похолодевшим голосом:
-- Та, ради которой он бросил меня?
-- Он не бросал тебя ради женщины, -- ответил Олег
искренне. -- Он ее тогда не знал вовсе.
Она медленно покачала головой:
-- А сейчас он лежит там. Терзается в муках...
-- Да!
-- И вспоминает, -- сказала она с нажимом в голосе. --
Вспоминает, кого оставил! И теперь видит, что потерял...
Олег торопливо согласился:
-- Да-да! Теперь видит. Поспешим! Теперь понимает, какая
ты ценность для него и чего стоят все женщины мира в сравнении
с тобой.
И опять она, против ожидания, не бросилась ему на шею, не
завизжала в радости, что Колоксай ее любит... или полюбит
снова, и в страхе, что может не успеть, надо лететь, нестись,
мчаться к ее умирающему мужу...
Медленно, очень медленно она отступила на шаг. Олег не
верил своим глазам, когда она покачала головой:
-- Он бросил меня. Он предал меня и мою любовь.
-- Зимородок! -- воскликнул Олег в страхе и непонимании.
-- Что ты говоришь?.. Он же там мучается! Страшный яд отравил
ему кровь, выжигает мозг, терзает внутренности!.. Сто тысяч
распинаемых преступников не чувствовали того, что переносит он
сейчас!
На ее лице отражалась борьба чувств, но это дрались
торжество и ненависть, и не было в ее глазах ни раскаяния, ни
жалости.
-- А я не терзалась? -- спросила она сдавленно. -- А меня
не распинали мои страхи? Разве он не распял мою любовь?.. Нет,
волхв, я не пойду с тобой.
Он чувствовал, как в ее тонком хрупком теле звенят от
