-- это всегда сродни глупости. Так вот, ты обещала...
Она покачала головой, не сводя с него насмешливого
взгляда:
-- И ты поверил обещаниям женщины?.. Да ты еще глупее, чем
я думала.
Виски начало покалывать, словно изнутри били крохотными
копьями. Жар пошел из груди, тяжелая кровь наполнила шею,
первая тяжелая волна ударила в голову с силой тарана,
разбивающего городские ворота.
-- Ты обещала, -- повторил он изменившимся голосом.
Она смотрела с любопытством:
-- Ого, птенчик начинает сердиться... Дело вовсе не в
твоей мощи. Тебе повезло добыть Жемчужину Желаний, потому что
никто не ожидал подобной дерзости от какого-то лесного бродяги,
понял? А что касается силы... то даже если ты силен... в чем я
все еще сомневаюсь, если ты очень силен, повторяю, то что сила
против искусства?.. Даже если ты умеешь подчинять себе Змеев...
Он прохрипел, глядя в ее невинное личико:
-- Но ты тогда сказала... Колоксаю... что будешь с нами...
Ее тонкие брови взлетели вверх.
-- А ты при чем?
-- Мы были... вместе...
-- Ну и что? Я обещала ему.
Он поник головой, неожиданно вырвалось:
-- Скажи... только правду!.. Если бы Колоксай был со
мной... ты бы пошла с нами?
Она уже кивнула, но глаза волхва были такие умоляющие,
непонимающие, что она едва ли впервые в жизни вдруг ощутила
потребность сказать в самом деле правду, хотя не видела острой
необходимости. Или же не посчитала его достойным лжи.
-- Нет, конечно. Но тогда бы я нашла другую причину. Я
так... вот тебе мой ответ. А теперь...
Она щелкнула пальцами. Лицо ее стало жестоким. В следующий
миг страшный порыв ветра сбил его с ног, Олег успел увидеть,
что несет прямо на каменную стену, сжался в смертельном страхе,
не успевая ни Слово Защиты, ни даже найти такое слово... но в
последний миг стена исчезла, сверкнул свет, пахнуло горячим...
Он упал на горячий песок, сухой и накаленный. В ярком
синем небе полыхал яростный оранжевый диск. Воздух сухой,
горячий, и Олег, поднявшись на колени, потрясенно увидел
пологую гору оранжевого песка, вершинка которой словно бы
дымилась -- ветерок срывал песчинки, тем самым передвигая всю
песчаную гору.
Песчаная гора загораживала весь мир, и, оглянувшись, он
увидел сотни и тысячи этих песчаных гор, одинаковых,
округленных, похожих на застывшие волны золотого океана. От них
несло сухим жаром, он чувствовал всей кожей, что на сотни верст
нет ни родника, ни оазиса, ни живой души...
Глаз ухватил мимолетное движение, у подножия бархана как
легкая тень пронесся муравей-бегунок, с поднятым кверху
брюшком, чтобы не так накалило на солнце, весь оранжевый, как и
песок, на ходу подхватил не то щепочку, не то что-то живое,
унесся такой быстрый, что глаз не успевал следить за его
движениями.
-- Пески, -- произнес Олег вслух, заставляя разжаться
челюсти, заставляя двигаться, шевелиться, чтобы не лопнуть от
ярости, злости, разочарования, что его так обманули, унизили,
насмеялись.
Голова раскалывалась от жара, горячая кровь победно
хлынула в мозг, пальцы сами метнулись к голове, сжали,
удерживая, чтобы не разлетелась, как спелая тыква под копытами
скачущих коней.
Раскаленный воздух ворвался в легкие как кипящая смола.
Олег задохнулся, ощутил, что сейчас умрет, сгорит в своей
ярости, такой недостойной мудреца, присущей только диким
воинам...
В глазах багровый свет сменился темным. Он ощутил резкую
боль, словно в глазные яблоки воткнули по ножу. Колени
подогнулись, сбоку навалилось горячее, сыпучее. Гаснущим
сознанием он понял, что скатился к подножию бархана.
Глава 37
Он замерзал в снегу, кожу сек северный ветер, колючие
снежинки... нет, даже мелкие острые льдинки больно впивались в
лицо, кололи щеки, замораживали губы.
Затем он услышал стон, хриплый и нечеловеческий. Поток
колючего льда разом оборвался. Но тело тряхнуло, выгнуло дугой.
Стон повторился, его стон, затем он услышал голоса, с трудом
поднял тяжелые веки.
Высоко-высоко расплывались огромные лица, он видел
выпученные глаза, огромные зубы. Когда зрение прочистилось, он
рассмотрел восторженные лица подростков, загорелые, похожие на
головешки после пожарища, остроносые, с черными как воронье
крыло волосами.
В руках крупной девчушки было ведро, с него еще капало,
Олег кое-как сообразил, что его поливали холодной водой. Голоса
донеслись ближе, в поле зрения появились морщинистые суровые
лица.
Он кое-как сел, огляделся. Он был в тени огромного дерева,
больше похожего на гигантский стебель травы, еще с десяток
подобных бурьянин шелестели огромными узорными, как у
папоротника, листьями в десятке шагов, но за их стволами
страшно блистали расплавленным золотом все те же бескрайние
пески, пески, оранжевые барханы, сейчас уже подсвеченные
красным, ибо солнце склоняется к закату.
-- Спасибо, -- пробормотал он.
Из горла вырвался только жалкий сип, но люди закивали, на
лицах появились улыбки. Это было похоже словно кора старого
дерева задвигалась, Олег почти услышал, как трутся и шелестят
сухие чешуйки.
Его руки упирались в мокрый холодный песок. От пальм
спешили еще два подростка с полными ведрами, с краев срывались
прозрачные капли. Мужчина вскинул руки, подростки остановились,
глаза горели любопытством. Мужчина прикрикнул, и они нехотя
повернули к пальмам. Там в тени лежали мохнатые звери, Олег
поморгал, глаза наконец сошлись, он разглядел неподвижных
верблюдов.
Мужчина всматривался пытливо, Олег угадал хозяина
каравана, а то и главу племени, увидел, как сухие руки
раздвинулись в приглашающем жесте:
-- Мир тебе, чужеземец с красными, как огонь, волосами.
Старые люди говорят, что встреча с таким человеком предвещает
большую беду. Когда мы наткнулись на тебя... уже умирающего,
кто-то сказал, что не следует вмешиваться в волю небес.
Олег прошептал:
-- И почему же вы...
-- Но другой мудрец, -- сказал мужчина, пояснил с
иронической усмешкой, -- у нас все мудрецы... сказал, что небо
именно нам нарочито послало испытание. Мы должны выбрать: идти
ли своей прежней дорогой, хоть и бедной, но спокойной, или же
рискнуть пройти через беду. Ибо беда ломает слабого, а сильного
только очищает от коросты, делает крепче, показывает его себе и
другим, каков он на самом деле...
Олег зябко повел плечами:
-- Спасибо. Но разве вы рисковали? На моем месте даже злой
дух отблагодарил бы спасителей.
Мужчина сказал серьезно:
-- Не все подарки стоит принимать. Если ты способен
подняться, мы ждем тебя у нашего костра. Если нет, тебе
принесут еду.
Олег с трудом поднялся, только сейчас чувствуя, что воздух
все такой же горячий, а от песков веет сухим жаром, как из
открытых дверей кузницы. Похоже, ему на голову вылили половину
родника, а в небе образовалось не одно облако из кипящей на нем
воды.
У костра сидели пятеро. Все сухощавые, как один, жара и
сухие ветры вытопили жир до последней капли, черные, как
обгоревшие головешки, с длинными ногами, придававшими всем
печальный вид. Олега встретили сдержанными кивками.
Он сел на свободное место. Сбоку появилась рука с
небольшим кувшином. Прохладная жидкость приятно обожгла горло,
он чувствовал, как оживает гортань, пищевод, в животе разлился
приятный холодок.
-- Спасибо, -- сказал он дрогнувшим голосом. -- В самом
деле спасибо... Вы спасли меня не только от смерти... но, может
быть, и от чего-то... худшего.
Он чувствовал, что говорит путано, но хозяин каравана
спокойно кивнул:
-- Да, для настоящих людей нет ничего хуже смерти, а для
настоящих мужчин... есть много такого, что страшнее и гаже.
-- Спасибо, -- прошептал Олег, в горле стоял ком, он
глотал и не смог проглотить. -- Спасибо... Меня предали те,
кому верил, меня бросили на смерть те, для кого сделал все, что
от меня требовали... И сейчас меня спасли те, для кого я должен
принести беду...
Его слушали внимательно. Олег чувствовал на себе
осторожные ощупывающие взоры. Хозяин сказал со вздохом:
-- Ты молод, но говоришь достойно и мудро, как человек,
проживший долгую жизнь и познавший добро и зло. Тем более нам
горько, что беда должна прийти от тебя, ибо это значило бы, что
если ты достоин и чист, то мы -- недостойны и погрязли...
Второй, подумав, сказал медленно:
-- Или же ты -- ложный пророк. Тому дано будет говорить
настолько близко к правде, что люди пойдут за ним, а он уведет
с дороги Истины...
Олег помотал головой, сказал поспешно:
-- Нет-нет, в пророки я не гожусь. Ни рылом не вышел, ни
годами. Мне только перевести дух, понять... почему я других
считал дураками, а сам дурак куда больше... и тогда, может
быть, я смогу сдвинуться хоть в какую-то сторону.
Как он понял чуть позже, это был не караван, а целое
племя. Народ, как они назвали себя с достоинством. Он с
удивлением и завистью смотрел на этих бедных и одетых в тряпки
людей, что, в отличие от его родного племени, постоянно
двигаются через весь белый свет. Если невры не выходили из
Леса, да не просто Леса, а из своего пятнышка, именуемого
Светлолесьем, ни шагу в сторону Чернолесья, Темного Леса, Чужой
Стороны за Ручьем, то эти остаются на месте лишь для короткого
отдыха, ужинают под звездным небом, спорят и доискиваются,
почему небо куполом, а не плоское, куда уходит солнце на ночь,
сколько джиннов поместится на кончике волоска верблюда, нимало
не заботясь, что можно бы остановиться в какой-нибудь цветущей
долине, еще не заселенной, поставить добротные домики, разбить
сады и огороды, копать, сеять, собирать, чинить, шить,
тачать...
Правда, тогда уже некогда будет посмотреть на небо. Будут
жить богаче, зажиточнее, но о смысле бытия уже думать не будут,
а больше о том, как отелится корова, не ударят ли заморозки по
яблоням, пора отвести козу к соседскому козлу, прополоть
огород, поставить курятник на столбы, а то лиса повадилась
таскать цыплят...
Нет, сказал себе почти вслух и понял, что наткнулся на
одно из правил, что останутся в нем если не навсегда, то очень
надолго, для них, может быть, и хорошо бы осесть на землю, как
все, но для рода человеческого это будет потеря. Пусть народы
идут разными путями! Они тоже ищут истину. А чем больше нас
пойдет ее искать...
Он попытался предложить им золото, драгоценности, трудно
ли натаскать для таких людей, но старейшины племени качали
головами, благодарили, снова качали, да он и сам видел, что не
примут ценности другого мира. Не из гордости, а просто куда
ценнее выяснить, был ли пупок у первого человека, -- у первой
женщины, понятно, был, но стерся, -- сколько же все-таки
джиннов уместится на кончике волоска верблюда и сможет ли
всемогущий Творец создать такой камень, который не в состоянии
поднять?
-- Спасибо, -- сказал он с неловкостью. -- Я возвращу вам
долг так, как вы хотите. Я все понял!
Потом они видели, как этот человек, стоя на вершине
золотого бархана, вскинул к небу руки, песок закружило, взвился
страшный вихрь, здесь именуемый самумом, старики тут же
заговорили, что все же пески дают приют злому духу, но самум
унесся, забрав с собой весь бархан, а на его месте обнажилась
голая земля, где тут же появилось и начало расплываться мокрое
пятно.
-- Если это злой дух, -- сказал старейшина в затруднении,
-- то зачем ему было открывать новый родник?
