Крик был страшен, в нем не осталось ничего человеческого,
горло сжимало, он выталкивал ком и не мог протолкнуть, в глазах
потемнело от удушья.
Не понимая, что делает, он барахтался, скрылся с головой,
вынырнул, снова погрузился, а когда голова его показалась в
третий раз, последний, как чувствовал он, пальцы зацепились за
твердое, гладкое, покрытое слизью.
Потом его грудь проползла по этому покрытому мхом камню, и
он смутно понял, что как-то вытащил себя из пруда, и сейчас
лежит на самой кромке, жадно хватая широко раскрытым ртом
воздух.
Над ним колыхались две тени, затем мужской хохот начал
удаляться. Боль внутри начала утихать, зато все тело встряхнула
дрожь. Он снова ощутил, насколько промерз в этом чертовом
пруду, насколько все в нем задубело, насколько он жалок и
близок к незавидной смерти.
Долгую звенящую тишину наконец разорвали торопливые шаги.
Донесся стонущий голос:
-- Что ты натворил, что натворил!
Олег с трудом повернул голову. К нему подбежал сгорбленный
седой человек, не сразу узнал Сосику, в глазах все еще плыло,
дергалось, время от времени застилало, как в снежную бурю.
-- Я... я...
Горло не слушалось, а Сосику вскрикнул с горечью:
-- Ты все испортил!
-- Но я...
-- Испортил, -- повторил Сосику печально. -- Это было
последнее испытание... Ты выдержал одиннадцать, но на
последнем, двенадцатом... Ты достаточно силен, чтобы почти
всегда держать себя в руках, словно ты не могучий полнокровный
юноша, а умудренный жизнью старец, но все же то, что так
глубоко в тебе сидит, иногда будет прорываться на волю. И
тогда...
Он умолк, но по его глазам Олег понял, что тогда добра не
жди. Ни окружающим, ни ему самому.
-- Ладно, -- прошептал он, тело еще сотрясали судороги,
зубы жалко лязгали, а руки дергались, как у больного падучей.
-- Как получилось, так получилось... Только пусть тот Семизал
мне не попадается!
Сосику сказал печально:
-- Он всего лишь выполнял мои пожелания.
Олег остро взглянул на престарелого мудреца, проглотил
слова, что рвались из глотки, сказал только:
-- Он выполнял слишком хорошо.
-- Он хороший ученик...
-- За что и прибью, -- сказал Олег, -- как только встречу!
Он с трудом распрямил спину, в позвоночнике за-трещало. Он
перекосился от боли во всем теле, но удержался в распрямленном
облике, когда плечи широки, грудь выпукла, а по рукам видно,
что умеют держать не только посох, чтобы отгонять собак.
Сосику сказал скорбно:
-- Но что ты можешь? Ты не достиг ни глубин смирения, ни
вершин мудрости!
Олег покачал головой, яростный огонь в зеленых глазах
разгорался все ярче:
-- У меня были два друга... Я вижу, что пока что они
научили больше, чем все мудрецы белого света... Нельзя сидеть и
ждать, когда поумнеешь. Нельзя всю жизнь поглощать мудрость,
чтобы потом, когда овладеешь всеми знаниями, начинать приносить
пользу... ибо познание бесконечно. Надо когда-то остановиться,
выйти из библиотек... пусть знания поглощают другие, а я начну
возвращать полученное...
Когда он уходил, Сосику вдруг сказал негромко:
-- Погоди.
Олег обернулся. Старик протягивал ему толстый свиток
пожелтевших пергаментных листков. Тонкая красная ленточка
перетягивала посредине, но Олег не заметил ни колдовской
печати, ни признаков заклятия.
-- Что это?
-- Возьми, -- произнес Сосику грустно. -- Это мои звездные
карты. Многие бы отдали половину своего умения... а то и все,
только бы заглянуть в них хоть одним глазом. По этим картам ты
можешь видеть будущее любого человека.
Олег покачал головой:
-- Я не могу принять этот дар.
-- У меня нет учеников, -- сказал Сосику грустно. --
Почему, не знаю. Мои знания могут умереть со мной. А я хочу,
чтобы эти карты знало все человечество. Чтобы каждый человек
мог посмотреть, прочесть, найти свою звезду в темном небе и
определить свое место на земле. Я тоже, как и ты, хочу людям
счастья.
Ветер легонько шевелил его волосы, редкие и прозрачные. Он
весь был прозрачен, он истаивал, как тонкая пластинка льда на
жарком солнце.
Олег протянул руку:
-- Я не знаю, как отблагодарить тебя... Но если надо,
чтобы о твоих звездных картах узнали все люди на свете, я это
обещаю!
Глава 33
Он вызвал вихрь, будь что будет, но все же рисковать
сильно не стал, как только в ушах начинался предостерегающий
звон, тут же бросал смерч на землю, отдыхал, жадно пил
магические воды хоть из камня, земли или воздуха, а когда
начинало выплескиваться из ушей, снова вызывал крутящийся
ветер.
Прочесал горы, а когда, кроме трех десятков колдунов, что
не могут пальцы сосчитать на одной руке, не увидел ничего
стоящего, пошел над лесами и долами к югу.
Вихрь терзал, это не на Змее, зато быстро, а его сжигало
злое нетерпение. Война все не начинается, колдуны грызут локти,
он тоже пальцев не сочтет, а что ни пытается делать... лучше бы
не делал вовсе.
Сквозь яростный вихрь под ногами видел проплывающие
зеленые пятна. Города и селения попадались так редко, что порой
сутками на тысячи и тысячи верст ни распаханного поля, ни
табунов кочевников. И все-таки ухитряются натыкаться друг на
друга! Набрасываются тут же, убивают, убивают, убивают...
Долго тянулась степь, он только один раз успел заметить
небольшое стадо, всадников не больше десятка, потом снова мир
перегородила горная цепь, снежные вершины поднимались высоко,
рвали в клочья проплывающие облака, пришлось подняться еще
выше.
С той стороны гор начинался лес, зеленые кроны сомкнулись
так плотно, что он не видел полян на сотни верст вокруг. Вихрь
нес все медленнее, Олег чувствовал, что выдыхается, тело
похолодело, а в животе противно дрожали мелкие жилки.
Чувство опасности пришло, когда горы уже скрылись,
усилилось, затем начало ослабевать. Олег заставил вихрь
повернуть и снизиться, страх волнами ходил по телу, но сквозь
стиснутые зубы твердил себе, что это всего лишь ощущение
большой силы, а страх того же порядка, что и страх пса, который
в грозу визжит и забивается под лавку...
Вихрь едва держал. Олег обливался потом, нигде ни полянки,
наконец завис над одним раскидистым деревом, напрягся и
вывалился из кокона, растопырив руки.
Его с треском понесло сквозь зелень, листья, царапало,
наконец он ухватился за толстую ветвь. Та с треском
переломилась, но уже не несся к земле как падающий с небес
камень, ухватился за следующую, повис. Его раскачивало, как
подвешенную к дереву шкуру лося, зацепился ногами, перевел
дыхание.
Потом спускался через многоповерховую зелень, ветви
становились все толще, стволы массивнее, наконец слезал по
старому стволу, цепляясь за оттопыренные, как серые уши,
чешуйки коры.
Под ногами прогнулся толстый ковер. Мир шатнулся: то
Пески, то Горы, отвык от человечьего Леса, под подошвами
пискнуло, слой листьев свеж, но толстый, как взросший на жирных
желудях кабан. Воздух по-лесному влажный, застойный,
недвижимый, по запахам можно понять не только что и где сейчас,
но и что было неделю назад.
Долго лежал, приходя в себя и восстанавливая силы. Пока не
магические, потом спешно набрал и магии, теперь он хорошо чуял,
когда это неведомое вливается через его кожу. Еще лежа, кое-как
разжег костерок, навис над ним, вбирая огонь в замерзающее
тело, магия всегда уносит с собой и тепло, а когда отогрелся,
стянул откуда-то жирного гуся, долго и старательно уничтожал,
пока с приятной тяжестью в желудке не ощутил и такую же тяжесть
магии.
Все еще обессиленный, достал свитки Сосику. Долго
всматривался в значки, линии, поднимал взор к небу, звезды все
равно там, хоть и незримые из-за нещадного слепящего света, но
память услужливо подсказывает, где и что, какая из них на карте
отображена красным зловещим знаком, какая синим, какая сулит
мор и смерть, а какая предвещает долгую жизнь...
Голод наступил, когда едва-едва начал улавливать связи
между небесными светилами и жизнями людей, зверей и трав,
бездумно догрыз полуобглоданные лапки с клочьями застывшего
мяса, поднялся, пока еще слабый, как муха на морозе...
Из темной чащи по-прежнему несло угрозой, которую он
ощутил еще там, в вихре. Из-за которой и вломился в этот лес.
Сцепив зубы, нагнул голову и пошел в ту сторону.
Деревья при его приближении неохотно расступились. Ветки
угрожающе тянулись в его сторону, но Олег, человек Леса,
смотрел уже на ту сторону широкой поляны. Чудовищной толщины
дуб, просевший от неимоверной тяжести, зиял черным дуплом.
Олег судорожно вздохнул. Из дупла несет родным запахом
свежей трухи, словно там семья короедов денно и нощно
перемалывает древо мощными челюстями, старой живицей и ароматом
человеческого тепла, так привычного с детства...
Поляна приблизилась, Олег остановился посредине. Его все
еще трясло от тяжелого чувства непонятного страха, ноги
вздрагивали. Он набрал в грудь воздуха, в этом мире нужно
выглядеть грозным, закричал хрипло и страшно:
-- Есть здесь кто-нибудь?.. Или можно зажигать лес?
Ощущение тяжелого взгляда стало таким гнетущим, что
затрещали кости. Он напрягся, сказал как можно ровнее, стараясь
не выдать страшного напряжения:
-- Ага, нету... Тогда зажигаю. Страсть как люблю жечь!
Огненный шар по движению его руки метнулся в темное чрево.
Шар исчез без следа, тут же наваждение исчезло, стало так
легко, что едва не подпрыгнул. Из дупла высунулось нечто
мохнатое, длинноволосое, а когда человек отбросил со лба
волосы, Олег увидел широкого в плечах мужика.
Серые волосы мышиного цвета падали до середины спины, а
такая же грязная борода опускалась ниже пояса. Он был в шкуре
из молодой козы, с волосатой грудью и длинными волосатыми
руками, а ноги, напротив, были короткие и толстые, тоже густо
поросшие шерстью.
Он зло рявкнул на Олега хрипловатым и в то же время
неприятно скрежещущим голосом:
-- Я те дам жечь!.. Я тебе так пожгу, что пепла не
останется!
Олег развел руками:
-- Я что, оторвал от благочестивых размышлений?
Мужик вышел, разогнулся во весь рост. Олег ощутил, что на
могучую фигуру чародея смотрит с опаской. Огромный, широкий в
кости, нос сломан так, что чуть не провалился вглубь, лицо в
шрамах, надбровные дуги выступают вперед такие толстые и
массивные, что лоб стыдливо пятится к затылку, лицо круглое,
длинная борода не может скрыть, что нижняя челюсть воинственно
выдвинута вперед. Такому и чары ни к чему, кулаками любую стену
проломит.
-- Ты меня побеспокоил! -- рыкнул мужик люто. -- Меня!
Олег ощутил, что злится и отвечает в том же духе:
-- Да? Тогда лезь обратно. Мудрецы не должны обращать
внимание на огонь, дождь и всякие там камни с неба.
Чародей раздул волосатую грудь, стал еще выше ростом, Олег
невольно отступил на шажок. Похоже, этот здоровяк и чародей
родился от медведицы и удалого охотника. Неизвестно как он
научился говорить и колдовать, но жил явно в лесу.
-- Кто таков? -- прорычал чародей. Голос его был словно
огромный жук с хрустом перемалывал древесину, а слова
складывались из треска и непрерывного шуршания. -- Чего надо?
Челюсть выдвинулась, голову пригнул, стойка для короткого
боя, после чего непрошеный гость должен полететь вверх
тормашками.
Олег тоже вобрал голову в плечи:
