Короед на миг опешил:
-- Так ты... еще не передумал?
-- Я ж говорю, -- признался Олег смиренно, -- для меня
великая честь просто побывать там. Может быть, это и будет мое
самое великое деяние? Может быть, мне потом всю жизнь не
слезать с печи! Зато буду помнить и гордиться... А уж
нарассказываю!
Короед нахмурился, уже жалел, что предложил этому
неотесанному увальню в поводыри свою летучую мышь, что
наверняка умнее. Ишь, жмурится как кот, предчувствует, как
будет рассказывать своим и чужим внукам.
-- Ну давай, -- буркнул он, -- паломник! Паломничай.
Могучий дуб остался далеко за спиной, но он еще долго брел
как простой странник, вдруг да Короед следит за ним, а потом и
вовсе сел, разжег костер, приготовил поесть и снова разложил
карты. Что-то смутно тревожило, на всякий случай решился
просмотреть звездные карты всех встреченных колдунов, начиная
от Россохи.
...По спине пробежал смертельный холод. Он ощутил себя уже
не на краю могилы, а на дне, связанного и беспомощного, когда
сверху уже начинают сыпать землю. Этот лесной колдун, к
которому начал было чувствовать симпатию, его смертельный враг.
С его помощью через три дня его, Олега, убьет Россоха. Это так
же точно и неотвратимо, как само движение звезд.
Тоненький голосок, тоньше комариного, прозвучал у самого
уха:
-- Ты в самом деле пойдешь искать Жемчужину?
Олег шарахнулся, но голосок раздавался почти над ухом. Там
на веточке смешно разевала крохотный ротик летучая мышь. Зубки
блестели, темные бусинки глаз сверкали как огоньки на изломах
камня.
-- Это ты верещишь? -- изумился Олег.
Мышь пропищала:
-- А что, видишь кого-то еще?
-- Да нет, -- пробормотал Олег. Он силился вспомнить,
ковырялся ли в носу, жутко перекосив харю, где и как чесался.
-- А ты, значит, и говорить умеешь?
-- Да нет, -- пропищал голосок, -- это тебе только
чудится.
-- А-а-а-а, -- понял Олег. -- Мара!.. Тогда я эту мару...
Он протянул руку к мыши, пальцы растопырил. Мышь с визгом
взлетела, пошла кругами над его головой:
-- Какая тебе Мара? Меня зовут Калантина Золотоволосая.
Когда меня привели к этому... он сказал, что слишком длинно, и
назвал меня Калашкой. Под этим гнусным именем я и жила. Его
ученицей!.. Потом перепутали пару заклятий... Ну, он меня так и
оставил.
Олег изумленно наблюдал за меленьким зверьком. Тот наконец
осторожно сел ему на плечо, но крылья держал растопыренными,
царапая щеку острыми коготками, готовый взлететь в любой миг.
-- Ничего себе, -- пробормотал он снова. -- Так ты мышью и
останешься?
-- Не знаю, -- пропищал тонкий голосок. -- Сначала я
донимала, чтоб обратно... А теперь и не знаю. Так тоже хорошо.
Только он, похоже, решил заодно и от меня избавиться.
Олег насторожился:
-- Как?
-- Ясно же, что не вернешься. То ли сгинешь, то ли
заблудишься в дальних странах. Это ж только туда сколько лет
добираться!
Олег пробормотал:
-- Они что, сговорились? Все только и думают, как с глаз
долой. Да так, чтоб состарился, пока только в один конец...
Впрочем, еще Россоха сказал, что все колдуны одинаковые.
Поляна вышла навстречу просторная, с густой травой,
деревья почтительно разошлись в стороны, словно зеваки,
наблюдающие за дракой. Возможно, здесь по ночам танцуют лешие
или мавки, с детства наслышан про их колдовские пляски, но,
скорее всего, дерутся. На мечах или рогах, но дерутся. Все на
свете с кем-нибудь да бьется...
В груди жар быстро угасал, пришли пустота и холод, но
вихрь уже мчался по кругу, срывал верхушки трав, а потом уже
ломал сочные стебли и носил с бешеной скоростью по кругу,
наконец выдирал траву с корнем, выламывал комья земли, но Олег
уже ничего не видел, ноги оторвались от земли, он напряг грудь
и задержал дыхание. Особенно давит вначале, чуть зазевайся --
позавидуешь лягушке под колесом перегруженной телеги...
Сперва несло в зеленом вихре, похожем на узкогорлый кубок,
потом траву и комья земли растеряли по дороге, сок смыло
встречным ветром, стены стали пугающе прозрачными, он с
содроганием видел, как далеко-далеко со звездной
неторопливостью проплывают лесные массивы, пятна степей, горные
цепи, снова степи, что постепенно теряют зеленый цвет,
превращаются в выжженно желтые...
В груди стало совсем пусто, сердце билось все слабее. Он
ощутил привкус крови, напрягся, как мог, усилием воли послал
вихрь ниже, еще ниже...
Когда вершины барханов замелькали всего в сотне саженей,
тяжелая глыба льда во внутренностях заставила вскрикнуть от
острой боли. Почти теряя сознание, он заставил вихрь почти
замереть в пространстве, вслепую снизил еще, еще, затем вихрь
распался на острые струи, что зашипели как змеи и пропали в
горячем песке.
Ужас высоты ударил как молотом. Он падал в бездонную
пропасть, голое плечо обожгло сухим и горячим, засыпало лицо,
он чувствовал горячий песок со всех сторон, а когда, наконец,
его перестало вертеть как щепку в кипящей воде, он долго лежал
недвижим, приходя в себя, прежде чем осторожно раскрыл глаза.
Слева было синее-синее небо, а справа высилась пологая
стена бархана и был виден след, как от упавшей с неба глыбы,
когда катился по склону, врываясь то плечом, то тупой головой,
то подогнутыми коленями.
А если бы упал не на склон, мелькнуло в голове, и от этой
мысли потемнело в глазах. Страшась потерять сознание, он
судорожно развел сдавленную грудь. Кости затрещали, а горячий
сухой воздух хлынул в глотку как водопад.
В знойном оранжевом мире во все стороны уходили
исполинские волны оранжевого песка. Вершинки барханов горели
как расплавленное золото, но даже в тени между этими горбами
была высвечена каждая песчинка.
Сухой воздух жадно выпил крупные капли пота, стер мокрую
пленку. Сухие струи жадно вливались в грудь, впитывали сырость
и мокроты.
Олег закашлялся, сплюнул комок слизи, в котором была
кровь. Полет в вихре конечно же быстрее, чем езда на верблюде,
но это стойка на одной руке над пропастью. Он уже истратил свою
удачу на две жизни вперед.
В горле неприятно царапался ком, а когда в кашле вылетел,
в песок шлепнулся сгусток темной крови. На груди под волчовкой
зашевелилось, высунулась острая мордочка с непомерно большими
ушами. Хищная мордочка летучей мыши была жалкой, помятой,
шерстка слиплась.
Олег вытащил бережно, удивился:
-- Ишь, не обгадилась... Да ты храбрая.
Мышь жалобно пискнула. Измятые крылья поползли в стороны,
знойные лучи мигом прожгли насквозь. Олег сквозь тонкую пленку
видел канавки на своей ладони. Мышь тряслась, щурилась,
втягивала голову в плечи.
-- Тебе-то что? -- удивился Олег. -- Ты как у Рода за
пазухой, могла спать всю дорогу. А теперь не спи, показывай.
Крылышками, крылышками помаши!
Крохотные коготки наконец отыскали его палец, Олег ощутил,
как обе лапки утвердились, как будто на пальце сидела синичка,
мышь посмотрела по сторонам, прищурилась. И то удивительно, что
как-то держится, они ж днем спят, только по ночам жуков
ловят...
Тоненький прерывающийся голосок наконец пропищал
потрясенно:
-- Это что?
-- Пески.
-- Те... самые?
-- Посмотри лучше, -- пригласил Олег. -- Но куда дальше,
тебе указывать. У тебя чутье, Короед сказал.
Калашка топталась на плече, расправляя крылья, те мигом
просохли, кожа натянулась так, что почти звенела. Небо едва не
плавилось как в горне, а раскаленный добела шар сыпал искрами,
едва не сжигая даже песок, как раньше сжег болота, леса, степь.
-- Да, -- прошептал тоненький комариный голосок над ухом,
-- я чую... но та древняя земля еще далеко.
-- Как далеко?
-- Не знаю... Несколько верст... или десятков.
-- Или сотен, -- проговорил Олег, но сердце радостно
прыгало, как заяц весной.
Все-таки живой, все-таки снова в Песках!
Глава 35
Калашка летела впереди, обозначала направление, а в
остальное время либо сидела на плече, либо вовсе спала,
забравшись за пазуху. Она вообще большую часть дороги спала.
Олег вскользь выяснил, что это не Короед ее превратил, а она
сама неудачно воспользовалась отсутствием Короеда... Старый
колдун намеренно затягивал учение: то подмети, то сор вынеси,
то истолчи кору дерева в медной ступе до посинения, и Калашка,
которая уже все знала и умела, попробовала одно верное
заклятие...
Но проклятый колдун, оказывается, что-то недосказал или
сказал не так. Калашка, налетавшись летучей мышью, как ни
пыталась превратиться обратно в молодую девушку, так и не
сумела...
Олег с сомнением посмотрел на сгорбленного уродца с
кожаными крыльями:
-- Ты в самом деле была молодой девушкой?.. Гм...
Оставайся в этой личине. Так ты краше.
По Лесу не ходят, а бегают, но они трое привычно бегали и
по Степи, в Горах, в Долине, а теперь он несся по горячему
песку под сжигающим солнцем, сперва очень быстро, потом перешел
на ровный бег, под таким солнцем нетрудно спалить легкие.
Дважды он видел вдали между барханов мелькающие головы
антилоп, один раз мелькнул мохнатый горб. Олег заорал,
торопливо выкрикнул все подходящие по случаю заклятия, а когда
бегом обогнул песчаную гору, на том месте серела горстка золы,
а высоко в небе носилась как стрела насмерть перепуганная
Калашка. Как раз ветер подхватил пепел и унес без следа. Успей
позже, решил бы, что верблюда остановить не смог.
-- Сила есть, -- сказал он со злостью, -- так зачем еще и
мозги?
-- Так ты и такое умеешь? -- заверещала Калашка с высоты.
-- Ты что ж ты... так мы ж сейчас... Ты можешь сразу любое
княжество! Тебе будут пятки чесать, а мне жуков ловить, крылья
их жесткие обламывать...
-- Ага, -- сказал Олег, -- у тебя с мозгами тоже не
больно.
Снова месил песок, раздраженно всматривался в синее, как
лепестки волошки, небо, но ни Змеев, ни Рухов, ни даже когда в
синеве коротко блеснуло что-то вроде наконечника золотой
стрелы, даже не смог прошептать подходящее заклятие: то ли
пронеслась Анка, дивная птица, которую Род сотворил на заре
творения, а потом сам же и уничтожил, то ли еще какая
диковина...
Когда Калашка снова упала ему на плечо, острая грудка
быстро вздымалась, Олег чувствовал, как бешено бьется крохотное
сердечко, но зверек облизывался, явно и в таком сухом воздухе
находятся летающие жуки или мухи.
-- Отдыхай, -- велел он острой мордочке. -- Что-то мне вон
за теми барханами мерещится...
На этот раз он подкрался, залег, очень осторожно выглянул
из-за песчаного гребня. В распадке между золотыми горами стадо
верблюдов голов в дюжину деловито обгладывало странные кусты.
На ветвях вместо листьев длинные иглы, каждый ствол уходит в
землю тремя корнями. Олег заставил свое сердце успокоиться,
несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, очищая сознание,
затем медленно и внятно проговорил нужное заклятие. Верблюды
продолжали пастись, затем один внезапно начал вместо колючек
жадно хватать широко раскрытой пастью песок, задохнулся, упал и
задвигал длинными голенастыми ногами.
Пока Олег спешно шептал, перебирая спасательные заклятия,
верблюд подергал ногами, вытянулся и за-стыл. В синем небе
сразу появились темные точки стервятников.
-- Черт, недоучка, -- выругался Олег. -- Да если бы
недоучка, а то вовсе неучка!..
-- Это еще что, -- пропищала Калашка. -- Ты мог бы его
вовсе...
