беречь себя!.. Человеков не жалко, их как муравьев, а такая
огромная и волосатая птица... да еще с такими зубищами...
Свет не жег, а когда кончики пальцев коснулись Жемчужины,
он ощутил только ласковое тепло. Жемчужина легко отделилась, он
чувствовал ее свежесть и молодость, Род умел создавать не
только бессмертное и неуничтожимое, но и вечно юное. По телу
Олега пробежала волна, мышцы напряглись, налились силой, вот
прямо сейчас готов разогнуться во весь рост, поднять на плечах
горный массив, а с ним и все накопившиеся за тысячи лет
песчаные горы...
Размером с яблоко, она и весила как яблоко, он перекатил с
ладони на ладонь, смутно подивился, что же в этих жемчужинах
находят особого, эта хоть светит, а другие и вовсе просто
застывшие комки слизи в перловицах, болезнь какая-то, осторожно
положил на пол, не разбилась бы, если выронит, стиснул зубы --
как не любит это гроханье оземь, да еще о камни! -- упал,
больно зашибся локтем, в голове помутилось, замелькало,
нахлынули другие чувства, образы, по стене метнулась угрожающе
зазубренная тень, уже от его крыла, и он взглядом отыскал
светящийся комок, приходилось смотреть то одним глазом, то
другим, кое-как зацепил клювом и взял в пасть, только бы не
повредить острыми как бритвы зубами...
Наверху металась и пищала крохотная тень, теперь он слышал
намного лучше, не только писк, но и массу оттенков, но жилистые
лапы мощно толкнулись, крылья сами по себе оперлись о вязкий
воздух, толкнулись, и его выбросило из пещерки в расщелину.
Немыслимый жар охватил как в горящей печи. Из-за Жемчужины
не мог закрыть пасть, горячий воздух тут же высушил рот, хлынул
в глотку как растопленное олово. Не помня себя он судорожно
молотил крыльями, мимо стремительно неслась пурпурная стена,
затем сменилась синим, он сообразил, что быстрее стрелы
выметнулся из расщелины и взлетел чуть ли не на версту над
песками.
Расщелина с высоты походила на толстую раскормленную змею.
Голова и хвост, истончаясь, исчезали в барханах, он сложил
крылья, страшновато падать головой вниз, но пересилил себя и
растопырился только за десяток саженей от песчаных гор.
Одежда на прежнем месте, он ударился о горячий песок,
застонал, кожа как ошпаренная, закашлялся, мог бы запихивать
эту драгоценность и не в самую глотку, поднялся в личине
человека, сразу чувствуя себя измученным и совсем старым, так
лет уже на сорок, а то и сорок пять.
Жемчужина лежала, полузарывшись в песок. Не сводя с нее
угрюмого взгляда, он торопливо подобрал одежду, все-таки злое
солнце не так сжигает кожу, а когда снова взял в руки, из-за
края расщелины вылетел, тяжело хлопая натянутыми крыльями,
летучий зверек.
-- Ты... -- прохрипел он, задыхаясь от усталости, -- уже
снова... зачем... птицей прекрасен...
Олег буркнул, не поворачивая головы:
-- Мне надо было захлопнуть трещину чуть раньше.
-- Спасибо! Сейчас же едем!
-- Это точно, -- согласился Олег невесело.
-- Ты мог бы остаться птицей... Или не мог?
Олег обшаривал небо в поисках Змея, Руха или любой
летающей твари. Сейчас мог бы заставить опуститься и
ковер-самолет, а хозяина сковырнуть: ведь заботится ж о счастье
для всех людей, но синее небо было пустым, а на перелет в вихре
не осталось даже капли магической мощи.
-- Я многое не могу, -- ответил он трезво. -- Многое.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
Глава 36
Сверху это был зеленый мир с редкими синими пятнами, в
которых отражалось небо, с коричневыми проплешинами глины или
черными пятнами пожарищ. Иногда эти черные полосы лесных
пожаров пролегали на сотни и сотни верст, но при его полете на
широкой спине Змея даже они выглядели безобидными.
Когда показалась степь Хакамы, он напряг зрение,
беспокоясь, что просмотрит башню волшебницы. Это с седла коня,
пусть даже самого рослого, башня, надвигаясь, просто подавляет,
а со спины этого невзрачного серого Змея ее можно просмотреть,
как со спины того же коня не всегда заметишь мелкий камешек.
Крылья Змея внезапно встали к ветру под острым углом.
Голова и шея наклонились, он начал медленно приближаться к
земле в стремительном полете. Хвост задрался, Олег уже скатился
бы по спине на шею, если бы навстречу на давила плотная стена
встречного ветра.
Похоже, Змей чувствовал беспокойство седока, шел так
низко, что Олег отчетливо видел стада сайгаков, диких коней с
короткими гривками, даже мог рассмотреть выглядывающих из норок
сусликов.
Башня вычленилась резко и неожиданно, словно раньше
скрывалась за радужной водяной пылью. Олег вздрогнул, а чуткий,
как конь, Змей тут же повернул крылья так, что ветер засвистел
и завыл, скручиваясь за его толстыми растопыренными пальцами,
между которыми кожистые перепонки надувало как паруса.
Земля приближалась стремительно, Олег напрягся, первый
толчок подбросил так, что опустился уже на другую пластину, с
острыми шипами, взвыл сквозь стиснутые зубы. Лапы мощно стучали
по сухой земле, по обе стороны словно взвились по облачку
прошлогодних сосновых иголок.
Змей пробежал еще с полверсты, крылья на ходу стянул на
спину. Олег оглянулся, рассерженные муравьи, которых смело
крыльями, остались далеко позади, а эти вроде бы не слишком
потревожены, хлопнул Змея по холке:
-- Свободен!
Огромная туша словно вросла в землю, бока часто и с
костяным скрипом выпирались и опадали. Рогатая голова
повернулась к человеку. Пасть распахнулась, за двумя рядами
страшных зубов пламенело адово жерло.
-- Свободен! -- крикнул Олег дрогнувшим голо-сом. -- Лети
в гнездо, в нору... или куда ты летел!
Он попятился, а когда отвернулся и побежал к башне,
затылок сверлил тяжелый взгляд чудовищного зверя. Как он, такой
могучий, подчинился козявке, словно какая-то корова или бык...
Впрочем, коровы тоже могли бы любого человека на рога, но дают
себя теребить даже детям...
Башня раздвинулась, вблизи не такая невесомая, знакомое
основание из тяжелых каменных глыб, ворота все так же
распахнуты, здесь красные струи муравьев сливаются в шуршащую
реку, тащат добычу, соломинки, почти у каждого брюшко раза в
три толще, чем у тех, кто выскакивает навстречу.
Олег присмотрелся, зябко повел плечами. Муравьи, что
выбегают из замка-башни, не только со сморщенными брюшками, но
и словно растерявшие пурпур, поблекшие, вялые, не в пример тем,
что азартно вливаются потоками в ворота: горячие, впитавшие
лучи солнца, красные как маки, с раздутыми брюшками настолько,
что жесткие пластинки хитина раздвинулись, обнажая прозрачную
пленку, в которой не то земляной мед, не то диковинные тайные
зелья из глубин...
А что пурпур теряют... то не капельки ли магии собирают и
относят этой Хакаме?
В воротах ноги сами сделали гигантский прыжок, ибо сзади
угрожающе нахлынула целая волна маленьких чудищ с блестящими
жвалами. Оттолкнулся и в два прыжка оказался у лестницы, а
красные шелестящие потоки все с тем же неумолчным шелестом
вливались в широкие щели в полу.
По лестнице он поднимался на этот раз бегом, прыгал через
три ступени, мог бы и через четыре, но страшновато оказываться
слишком близко к краю, перил нет, лестница, как винт с узкими
лезвиями, уходит вверх, вверх, вверх...
На вершине все залито солнцем, серые плиты нагрелись,
воздух дрожит. Хакама в красном платье раскладывала на широком,
как огород, столе мелкие листочки. Настолько мелкие, что их
могли принести только муравьи.
На Олега подняла глаза, брови чуть приподнялись.
-- Я видела, ты прилетел на Змее.
Он поклонился:
-- Только потому муравьи меня и не тронули?
-- Потому, -- согласилась она. Глаза ее смеялись. -- А
первый раз -- из любопытства... Скорее даже из-за твоего
мужественного спутника. Кстати, где он?.. А сейчас -- из-за
этого крупного чудовища с крыльями. Я знаю немногих колдунов,
которые в силах подчинить себе Змея. Ведь у них мозг размером с
моего муравья...
-- У колдунов?
Она засмеялась весело и беззаботно:
-- Бывает, что и у колдунов.
Олег поклонился снова:
-- Великая Хакама, я не хочу тратить зря твое время. Да и
великая война на носу... Я добыл то, что ты велела.
Она вскинула брови так, что они убежали на макушку.
Коричневые глаза распахнулись и стали круглыми, как два блюдца.
Олег запустил руку в мешок, простой мешок из шкуры, пошарил на
дне и в складках, будто ловил убегающую мышь, с будничным лицом
что-то ухватил.
Замерев, она смотрела, как рука этого лесного человека
появляется из мешка, мышцы толстые, боевые браслеты в
царапинах, а еще не воин, вдруг блеснуло чисто и радостно, свет
шел с ладони, чистые лучи пронизывали даже пальцы, что
придерживали Жемчужину, розовый свет живой плоти бросал
призрачные движущиеся блики на стены.
Ее голос изломался:
-- Как?.. Невероятно!.. Ведь никто-никто...
-- Теперь уже кто-то, -- сказал он серым от усталости
голосом.
-- Но как ты мог?.. Самые могучие маги, самые знающие
чародеи...
Он признался:
-- Если честно, просто повезло.
Даже не отводя изумленных глаз от блистающей Жемчужины,
она видела его честное лицо, чересчур чистое для колдуна.
Только везением можно объяснить такое, когда никто из могучих и
умелых не смог, а простак из Леса пришел и взял, случайно
выбрав время, когда стража либо спит, либо перепилась, ловушки
сломались, а огнедышащие звери улетели на сезонное спаривание.
-- Ты счастливец, -- сказала она убежденно.
Он протянул ладонь, на которой блистал и рассыпал
радостные лучи Свет Первых Дней Творения:
-- На, раз тебе это нужно. Мне главное, что нас теперь
двое! У тебя есть мудрость, понимание... а у меня... ну, хотя
бы везение! Это уже что-то. Кого бы еще привлечь, как думаешь?
И как?
Она вздрогнула, с величайшей бережностью приняла в обе
ладони величайшую драгоценность. Свет упал на ее лицо снизу,
оно внезапно показалось Олегу намного старше, жестче, словно
вырезанное из темного камня, а в зрачках заблистали багровые
огоньки.
Глаза как впились в Жемчужину, так и не отрывали взора.
-- Что? О чем ты?.. Ах да, двое.
-- Ты же обещала, -- напомнил он.
-- Ах да... -- повторила она совсем рассеянно.
-- Мы должны как-то объединить магов, -- напомнил он. --
Хотя бы самых сильнейших.
Она кивнула:
-- Да-да, помню... У тебя была такая странная идея...
-- Ее надо осуществить, -- напомнил он. -- Ты обещала.
По спине прошел холодок дурного предчувствия. В роскошном
помещении словно повеяло северным ветерком, а под сводами жалко
пискнуло.
Ее глаза наконец обернулись в его сторону. Брови были все
еще вздернуты, хорошенький ротик приот-крылся в удивлении, но
глаза медленно теряли восторг юной девушки, суровели. Пухлые
губы чуть отвердели, с обеих сторон проявились жесткие складки.
-- Ты счастливец, -- повторила она. Голос ее менялся от
удивленно-восторженного к холодному, расчетливому, от которого
у него по спине пробежали мурашки. -- Но тебе повезло настолько
крупно, что ты исчерпал везение на сто лет вперед.
Он пробормотал:
-- Я не думаю, что столько можно прожить...
Ее веки чуть дрогнули, но голос качнулся лишь самую
малость:
-- Ты конечно же столько не проживешь. Уже потому, что
решился на такую глупость.
-- Это не глупость, -- возразил он. -- Это совсем не
глупость...
-- Но сродни глупости?
-- Может быть, -- согласился он. -- На многое замахнуться
