еще и гордо оглядеться по сторонам: вот какой я лихой! А слово
"лихой" ведь от "лихо"...
-- Что я должен? -- повторил Олег нетерпеливо.
Он косился по сторонам, готовый прыгнуть хоть в пруд с
этими сонными кувшинками и жабами, только бы начинать быстрее
овладевать мастерством чародея.
-- Научиться смирению, -- ответил мудрец. Он с сомнением
оглядел Олега, его широкие плечи, пудовые кулаки. -- Смирение
-- это победа над собой, над своими звериными привычками! Нам
дано многое, а вот смирение мы должны воспитывать сами.
Смирение -- самое трудное для человека. Особенно для молодого и
сильного. Но только смирение раскрывает тайники души, придает
силы...
Олега затрясло от нетерпения, выпалил:
-- Говори, что делать? Что? Я сделаю все!
Сосику помедлил, его взор обежал поверх верхушек сада,
затем вернулся к ласкающему взор пруду:
-- Видишь вон корягу?
-- Да!
-- Ты можешь за нее держаться. В воде тебе надо пробыть...
пробыть...
Он задумался, губы шевелились, высчитывая точные сроки, а
Олег взмолился:
-- Сколько скажешь!
Мудрец вздохнул:
-- Ладно. Я сам приду и скажу тебе, что испытание ты
выдержал.
Он отшатнулся, ибо красноголовый волхв скакнул как козел с
места, обрушился на пугающе неподвижную поверхность, словно та
из застывшей черной смолы, но вода приняла его без плеска, и
только потом выметнулся столб застоявшейся воды, коричневой от
толстого слоя ила.
Олег вынырнул, ухватился за корягу, плавать еще не
научился, лицо счастливое, в глазах восторг, красные волосы
прилипли, закрывая глаза, он смахнул ладонью, не отпуская
другую от коряги, прокричал:
-- Я понял! Но для меня это слишком легкое испытание! Вода
теплая как молоко!
Сосику смотрел с удивленным одобрением. Покачал головой:
-- Это только кажется, что легкое.
Олег провожал взглядом его сухощавую фигуру, пока тот не
скрылся за красными от обилия цветов кустами. Коряга на
расстоянии протянутой руки от камней на краю пруда, можно
вылезти в любой миг, если передумает. Ноги не касаются дна, но
вода в самом деле как только что сдоенное молоко, на листьях
лягушек почти нет, пиявок вроде бы тоже...
Глава 32
Уже приходилось висеть над бездной, когда далеко внизу
камни, но тогда напряжение всех жил, спертое дыхание, ноги
судорожно ищут опору, а сейчас в теплой воде, правой рукой
придерживается за лозу, что неспешно заползла по колонне на
крышу и там распустила широкие зеленые листья, но корни свисают
в воду, его пальцы скользят по этим белесым щупальцам, похожим
на огромных подземных червей, не видевших света, другую руку
уже начал совать под мышку, грел, вода только вначале казалась
теплой, но наступила ночь, из воздуха ушло тепло, к утру остыла
и вода, а когда на востоке посветлело, он уже едва сдерживался,
чтобы жалко не лязгать зубами.
В доме вроде бы скрипнули ставни. Ему почудился
внимательный взгляд, затем ощущение исчезло, он снова висел, не
касаясь дна, в полном одиночестве, угрюмый и озябший.
Затем ноздри уловили запах жареного мяса. В за-стывшем
теле что-то дрогнуло, Олег ощутил боль, словно в желудке
шевельнулся нож. Мясо пахло горькими травами. Он как наяву
увидел запеченного в своем соку барашка, коричнево-янтарную
корочку, что покрывает нежное молодое мясо, пузырьки кипящего
сока, трещины в этой корочке, через которые проглядывает белое
сочное мясо, что тает во рту раньше, чем успеваешь впиться
зубами...
Он судорожно глотнул, по горлу пробежала струйка зловонной
жижи. Выплюнул с отвращением и, высунувшись повыше, с жадностью
хватил раскрытым ртом воздух, хоть и наполненный запахом
гниения водяных растений, но все же чище этой болотной воды.
Это смирить нетрудно, сказал себе мрачно. Это всего лишь
голод. Животное на его месте уже выскочило бы, а он человек!
Человек может заставить себя пропускать эти запахи мимо себя.
Правда, пропускал не равнодушно, все-таки это он человек,
а желудок от волка, но все-таки ощутил смутную гордость от
своей стойкости.
С полудня к Сосику прибыли гости. Он слышал приветствия,
потом их увели то ли на мудрые беседы, то ли на обильный обед,
а он все висел, глотая голодные слюни.
После обеда мудрецы прогуливались по саду. Он слышал их
неспешные журчащие голоса. Иногда кто-нибудь проходил по самой
кромке, по воде двигалась перевернутая фигура. Стоило Олегу
шевельнуться, по пруду пробегали острые зигзаги, рассекали так,
что по отдельности двигались голова, туловище и ноги.
Воздух медленно прогревался, но вода осталась ледяной.
Тело застыло, он чувствовал, что весь как огромная колода, даже
как каменная плита. Пальцы не слушались, вот-вот выпустит эти
слизкие корни...
Медленно пришли озлобленные мысли о своем унижении, когда
эти сытые и тепло одетые люди сейчас роются в библиотеке, жадно
вчитываются в старые свитки, постигают древние тайны, как будто
им их мало, а он, молодой и жаждущий знаний, висит по горло в
гнилой воде, вокруг лягухи, болотные травы, широкие листья
кувшинок, темно-коричневые тела гниющих коряг с лохмами ряски,
темно-зеленой тины...
Он вздохнул, волна пошла от его губ, ударилась в корягу,
колыхнув ее, и пока он смотрел на нее, волна пошла обратно,
плеснула в лицо, едва успел сжать губы.
Небо медленно темнело, наливалось синевой, что перешла в
фиолетовый оттенок. Звезды высыпали непривычно яркие и в таком
количестве, что луна совсем ни к чему, но она тоже всплыла
медленно и неспешно, словно со дна озера поднялся огромный
блистающий пузырь.
Внизу все сверкало и искрилось, только вода в пруду
осталась страшновато темной. Олег пытался напрягать плечи,
гоняя кровь по телу, но мышцы постепенно слабели. Ему казалось,
что он впадает в забытье, чудятся голоса, иногда поднимал
голову и натыкался на внимательный взгляд Сосику. Такое
случалось редко, мудрец следил за ним издалека... если следил,
как чудилось ему все чаще.
На третье утро он очнулся от забытья, услышал молодые
звонкие голоса. По саду медленно двигались, беззаботно
переговариваясь, две красивые молодые девушки. Олег видел их
стройные ноги, слегка тронутые солнцем, нежную кожу, а когда
обе приблизились, даже ощутил аромат чистой и здоровой кожи, не
умащенной маслами и благовониями, а просто чистой и свежей,
какая бывает только у очень молоденьких девушек, здоровых и
спелых, как наливные яблоки.
Не замечая его голову среди таких же неподвижных коряг и
водяных лилий, они хохотали, щебетали весело и беззаботно, как
небесные пташки, а когда оказались у самой воды, одна сказала:
-- Лейлина, сбегай в дом за фруктами!..
-- Госпожа будет здесь?
-- Да, я посижу у воды.
-- Может быть, принести и кресло?
Красавица наморщила носик, тонкие брови красиво
приподнялись.
-- Пожалуй, -- протянула она. -- Здесь тень, прохладно...
Служанка поспешила в дом, а Олег смотрел вытаращенными
глазами, как девушка грациозно села на край бассейна и,
опершись обеими руками о нагретый камень, беззаботно опустила
ноги в воду, поболтала, пошли круги. Волна, обогнув корягу,
плеснула Олегу в рот, он нечеловеческим усилием задавил кашель,
заставил себя даже не хлопать глазами, чтобы не привлечь
внимание.
Девушка продолжала болтать ногами, брызги взлетали
блистающие, как жемчужины. Она хохотала, потом за ее спиной
раздался дробный смех служанки. Она подбежала, держа в одной
руке легкое кресло, в другой несла огромный поднос с крупными
кистями винограда, оранжевыми грушами, краснобокими яблоками.
-- Чудесно! -- воскликнула юная госпожа. Она вспорхнула в
кресло, на длинных ногах блестели жемчужины воды. -- Давай
сюда!
Служанка держала перед ней поднос. Хозяйка знаком велела
опустить на камни, рот полон, вдвоем ели виноград, груши,
смеялись, затем служанка подхватила опустевший поднос и
умчалась в дом.
Юная госпожа сидела в кресле над самым краем пруда. Взгляд
ее, устремленный в дали, стал рассеянным. В задумчивости она
стала еще прекраснее, у Олега перехватило дыхание. Он
чувствовал, что вот-вот пойдет ко дну, но даже если бы сумел
раскрыть рот, то не позвал бы на помощь.
В голове шумело, он чувствовал, что застыл так, что
умирает. Он не услышал шаги и, только когда сверху упала тень,
смутно ощутил, что кто-то стоит на краю пруда и смотрит сверху.
Донесся сквозь шум крови в ушах мужской голос:
-- Цинция, разве не на что любоваться в саду?.. Ты решила
посмотреть, как утонет этот раб?
И ее испуганный голос:
-- Раб? Какой раб?.. Ой, там в пруду за корягой мужчина!
Олег с трудом согнал пелену с глаз. На каменном ограждении
стоял высокий мужчина, сухощавый, лицо надменное, в глазах
привычка повелевать, взгляд подозрительный и оценивающий.
-- Ты его не видела?
-- Нет, -- донесся ее голос. -- Что с ним? Почему он... в
таком виде?
Мужчина проговорил все еще подозрительно:
-- Ты слишком рассеянна. Я человека разгляжу за версту,
даже если схоронится в траве или в лесу.
-- Ты воин, Семизал!
-- Я чародей, -- возразил он, но в голосе было
самодовольство. -- Правда, и среди воинов я не встречал себе
равных.
-- Семизал, -- сказала она, в голосе послышались умоляющие
нотки. -- За что его так?
Он отмахнулся:
-- Не знаю.
-- Он утонет?
-- Наверняка, -- согласился Семизал равнодушно. --
Какого-то раба Сосику решил наказать таким образом... Что ж,
кто-то бросает в яму к голодным псам, кто-то сажает на кол, а
Сосику предпочитает топить, чтобы корни его болотных лилий
получали корм из разложившихся трупов. Пойдем в дом?
Она поднялась, легкая и грациозная, как пушинка, большие
внимательные глаза не оставляли лица Олега. Он чувствовал ее
сострадание, но в ответ не мог даже пошевелить омертвевшими
губами.
-- Раб совсем замерз, -- определил Семизал. -- Даже если
его сейчас вытащить, он не выживет. У него все застыло внутри.
-- Жаль, -- прошептала Цинция.
Она подошла к Семизалу, еще раз оглянулась на человека
среди коряг и болотных растений. В ее глазах было сострадание,
Олег видел, что и Семизал это заметил. Брови чародея-воина
сошлись на переносице. Несколько мгновений он изучал бледное
лицо обреченного, неожиданно захохотал:
-- Он мечтает согреться! Сейчас я ему помогу...
Олег не понимал, что тот задумал, но девушка вдруг
вскрикнула возмущенно:
-- Семизал, как ты можешь! Да еще при мне!
Он захохотал:
-- Это и есть власть!.. Это свобода!
Горячая струя хлестнула Олега по лицу, намочила волосы.
Вода перед лицом вскипела, брызги обжигали щеки, ноздри, уши.
Ноздри забил зловонный запах крепкой мужской мочи.
Олег жмурился, вонючая горячая струя наконец истощилась,
но он не открывал глаз, ибо и сквозь опущенные веки видел, с
какой брезгливой жалостью девушка смотрит на него, и без того
грязного и жалкого, а теперь еще и опозоренного, над которым
надругались настолько подло и мерзко...
-- Семизал, ты просто гадок сам...
Хохот звучал могуче, в нем чувствовалась власть, мощь
мужчины над женщиной, а значит -- и над всем миром:
-- Это зависит от того, где находишься... ха-ха!.. Если
там, внизу...
Тело Олега пронзила судорога. Он закричал, боль страшная,
суставы выворачивало, он чувствовал треск связок, острые ножи
вонзились в тело со всех сторон. В животе разгорелся огонь,
словно туда насыпали горящих углей, что сжигают внутренности...
