ожидал Олег, а отступили гурьбой к ближайшей двери, еще там
потолпились, окидывая его с головы до ног враждебными взорами.
Олег все время чувствовал, как все тело покалывает словно
острыми сосновыми иголочками. Похоже, здесь хоть в малой мере,
но магию знают очень многие.
-- Я просто волхв. -- Он поклонился. -- Зовут меня Олег. Я
прослышал, что только ты знаешь о хранилище древней воды где-то
глубоко под горами.
Она невольно оглянулась на дверь, но слуги уже плотно
прикрыли тяжелые створки за боярами.
-- Кто тебе такое мог сказать?
-- Твоя сестра.
Она слегка оживилась:
-- Сестра? Вы двое были у моей сестры?
-- Да, -- ответил он скромно. -- Только что оттуда.
В ее темных глазах мелькнуло удивление. С сомнением
оглядела его с головы до ног, но он ответил честным взглядом
зеленых глаз, чистых, как молодая трава.
-- Гм... Не узнаю сестру. Как она там?
-- Да как, -- ответил он уклончиво. -- Все в глубине своих
гор, в глубине...
-- Вы ее видели под горой с большой снежной вершиной? --
уточнила она.
-- Нет, та гора... была с раздвоенной, -- уточнил он,
осторожно подбирая слова, ибо не представлял, во что
превратилась после их ухода, а врать не хотелось. -- А зал
ее... был весь красным, с летучими мышами под сводом.
Она раздвинула губы в радостной улыбке:
-- Да, это ее любимое место. Но все-таки... не узнаю
сестру!
-- Да, -- согласился он с осторожностью, -- ее узнать
будет трудно. Она сказала, что ты сможешь сообщить...
Брови Миш сдвинулись на переносице.
-- Это тайна, которую на всем свете знаю только я.
Сердце его тряслось, ноги дрожали, только голос прозвучал
почти натурально:
-- Сейчас нас с Колоксаем двое. А так я уйду.
Она смерила его пристальным взглядом. Он чувствовал, как
взор волшебницы пронзил его насквозь, ее щеки слегка
побледнели, то ли от усилий, то ли узрела что-то непотребное.
Когда заговорила снова, голос стал нетвердым:
-- Я не поняла, кто ты.
-- Я тот, кто хочет добраться до той воды.
-- Зачем?
Он повторил:
-- Я тот, кто хочет добраться.
Длинные пушистые ресницы, за один взмах которых Колоксай
готов отдать жизнь, снова затрепетали. Во взгляде сквозила
неуверенность, волшебница чуть отстранилась, на миг блеснули
белые зубки.
Олег смотрел на ее задумчиво прикушенную губу затаив
дыхание. То, что он повторял одно и то же, выглядит как
твердость, как несгибаемая мужская дурость, именуемая
уверенностью в своих силах, на самом же деле внутри все
трясется от страха, он сам не знает, зачем ему эта вода.
-- Ты предлагаешь мне... в обмен?
-- Я слышал, что в вашем мире никто ничего не делает за
доброе слово.
По ее ровному взгляду он уверился, что для нее это не
оскорбление, правители в самом деле не знают ни чести, ни
долга, а только выгоду, иначе станут хорошими людьми, но
перестанут быть хорошими правителями.
-- В Бескидах есть гора, -- сказала она тихо, -- которую
называют Черной...
-- Везде полно гор, которые народ зовет Черными, --
ответил он. -- Я думаю, в тех же Бескидах их сотни. Из каждого
села видно по такой горе...
-- Эту не спутать с другими, -- ответила она. Он снова
ощутил, как легкий ветерок пронесся сквозь его тело, заставил
затрепетать жилки. -- Ты ведь не пешком пойдешь... как сюда не
пешком, иначе бы вас... еще на кордонах. А сверху увидишь
разницу.
Он кивнул:
-- А как отыщу саму воду?
Она пожала плечами:
-- Если она еще осталась там. Теперь уходи. Я обещала
сказать тебе где.
-- А я обещал уйти, -- ответил он с тяжелым сердцем. --
Спасибо. Похоже, за всю свою жизнь еще ни разу не получал
полный ответ.
Он кивнул, поклонился, а когда уходил, чувствовал между
лопаток ее острый, как лезвие узкого ножа, взгляд. Похоже и то,
что полных ответов не бывает. Неполные -- уже победа.
Глава 27
На выходе из дворца его никто не встретил, а когда он
пошел в сторону сада мимо группки молодых нарядно одетых людей,
те поспешно уступили дорогу. Неслышимые приказы волшебницы
бежали впереди него, он видел, как за сотню шагов садовник
внезапно замер с острым ножом в руке и отрезанной веткой в
другой, прислушался к слышимому только ему слову, внезапно
поднял голову и посмотрел на идущего в его сторону незнакомца в
звериной шкуре.
Когда Олег прошел там, среди кустов было пусто. На срезах
веточек выступили янтарные капли, а огромные, как воробьи,
бабочки уже порхали вокруг, на лету высовывая длинные спиральки
язычков.
Он удалился в глубину сада, стараясь отгородиться от любых
взоров толстыми стволами деревьев, зарослями цветущих
кустарников, но неотступно чувствовал прикосновение к коже
похожего на холодный и острый клинок взгляда.
Наконец, озлившись, сказал Слово прямо посреди
роскошнейшей клумбы, пошире расставил ноги, напрягся. Он тоже
не давал слово не топтать цветы. Ветер закружил вокруг него
почти сразу. Головки цветов сперва испуганно наклонились, затем
облетели лепестки, тут же роскошные головы срывало, ветер
выдирал с корнями, с ревом носил по кругу. Последнее, что видел
Олег сквозь мутную стену вихря, была черная земля, из которой
вихрь рвал целые глыбы. Роскошные кусты роз полегли на сотню
сажен, глазам же стало радостно, как кочевнику в родной степи.
Рвануло с такой силой, что желудок рухнул вниз, кровь ушла
в ноги. Он ощутил себя таким тяжелым, что опустился на
корточки, но страшная тяжесть расплющивала, он чувствовал себя
жуком под твердой подошвой охотника. В голове застучало, в
глазах стало темно.
На остатках магической мощи направил кокон вниз. Сквозь
темно-красную пелену в глазах успел увидеть степь с редкими
островками леса, до гор еще далеко, но не дотянет, не
дотянет...
Навстречу бешено неслась рыжая глинистая земля, он
дернулся вверх, но недостаточно быстро. Страшный удар бросил во
тьму, оглушил острой болью, расплескал на сотни кровавых
ошметков.
Со всех сторон холодная тьма. Вверху словно бы тусклое
пятно, это могла быть луна за плотными тучами. По телу стегнуло
острой болью. Похолодел, страшно умирать вот так среди степи в
темноте... вообще страшась умирать, не в силах пошевелиться,
кое-как собрался с силами и, превозмогая боль, начал осторожно
двигать пальцами, руками.
Больнее всего в спине. Не сразу вспомнил, что с ним,
никогда еще не был так близко от гибели по своей же дурости.
Вихрь вызвать непросто, но еще не проще управлять им, постоянно
подпитывать силой, а он то ли в злости и обиде на Миш, то ли
чересчур стремился попасть на Бескиды, но вихрь, подгоняемый
только его чувствами, едва-едва не расплющил...
"Все, -- сказал себе вяло. -- Если не подохну сейчас, то
больше никаких вихрей. На простых Змеях, Рухе, тихоходных
коврах, а то и вовсе на коне. Либо пешим, как надлежит искателю
истины".
Воздух был холодный, но от прогретой глины шло тепло,
собранное за солнечный день. Он ощутил, что может приглушить
боль, силы медленно возвращаются, жадно впитывают мощь этой
земли, вылавливают частички из воздуха, даже каким-то неведомым
ему образом -- он чует! -- поглощают силу и мощь, что
рассеивают в пространстве небесные светила.
Еще час приходил в себя. Внутри скрипело, порванные жилки
сращивались, кости потрескивали, иногда боль становилась такой
острой, что выл, скреб камень, как волк в ночной тоске. А когда
ощутил себя хоть и опустошенным, как выброшенный винный бурдюк,
но исцеленным, тут же мыслью начал обшаривать тьму, замечая
вышедших на ночную охоту ящериц, волков, лис, над головой
мерцающими огоньками исчеркивают небосвод летучие мыши и совы.
За ними остается тепловой след, раздражающе заметный, мешает,
отвлекает от настоящих, которые едва просматриваются в темной
бездне...
Перебирал долго, поднимался мыслью все выше, в сознании
проносились светящиеся точки, шарики, огоньки, чаще всего
оранжевые, но дважды проплыли лиловые, вытянутые как гусеницы.
Олег, не раскрывая глаз, послал полумысль-получувство в это
святящееся, вошел, смутно ощутил сопротивление призрачного
ветра, напряжение мышц, даже услышал пощелкивание натянутой
кожи на кончиках растопыренных пальцев...
Так могла ощущать еще летучая мышь, но не бывает мышей на
такой высоте, да еще с перепонками между пальцев в
сажень-другую. Он заглушил стук сердца, сбивает, медленно повел
сознание летающего зверя по кругу вниз, сломил сопротивление,
снова повел, еще разок усмирил, повел уже жестче, не давая
опомниться.
Наконец над головой мощно бухнуло, вниз обрушилась
воздушная волна. Он отпрыгнул под защиту стены. На каменное
плато тяжело упала темная масса. Из-под острых когтей
выметнулись снопы оранжевых искр. Крылья утаптывали воздух,
удерживая тушу гигантского Змея, не давая с разбегу сверзиться
через край в бездну.
Олег поспешно взобрался по огромной, как дерево, лапе.
Руки ухватились за костяной шип.
-- Пошел, -- сказал он хриплым от страха и волнения
голосом. -- Пошел, зверь!
Если бы так же и с людьми, мелькнула злая мысль. Вошел в
их головы, заставил жить как надо... Эх, не получится. И
потому, что не знает, как надо, и еще потому, что в головы
людей зайти не так просто, как в черепа этих ящериц.
Змей несся как сапсан за уткой. За широким гребнем ветер
донимал не люто, костяной шип со свистом разрезал встречный, а
с боков кусало уже ослабленно, как мелкие щенки. Холодные струи
почти не морозили, напротив -- в тело продолжала вливаться та
неведомая пока мощь, что и зовется магической. От страха и
возбуждения кожа пошла пупырышками, внутри жар, кости едва не
плавятся, со лба вот-вот начнут срываться мелкие капельки.
Да, лучше всего на Змее, сказал себе успокаивающе. На
крылатом коне того и гляди свалишься, душа в пятках, ибо все
время видишь далеко внизу землю. На птице Рух тоже места мало,
к тому же задница скользит по перьям, птица все-таки, не этот
летающий сарай...
На ковре еще, подумал невольно, но на них удел летать тем,
кто умеет. Он однажды спер, воспользовался, назвавшись чужим
именем, но как эти ковры получать или создавать самому, как
заставить хотя бы ползать, как вообще докарабкаться до такой
ступеньки, когда постигаешь сложные заклятия?
Глубоко задумавшись, он краешком сознания отметил, что в
рассвете далеко из-за виднокрая начала вы-двигаться спина
старого Змея, шипы затуплены, сглажены, вершинки побелели от
старости...
Он тряхнул головой, отгоняя глупое видение. Как дураку
Таргитаю уже начинает мерещиться черт знает что, это не спина
большой ящерицы, а горная цепь, уже старая, с покатыми горами,
сглаженными ветрами и ливнями, изгрызенная временем, а седина
не от старости, кое-где серебрится настоящий зимний снег, хотя
вроде бы еще лето...
Змей летел ниже облаков, здесь теплее. Внизу среди зелени
синели жилки рек, голубые глаза озер, и когда блеснул огонек,
Олег невольно зацепился взглядом, начал всматриваться. Змей,
повинуясь чувственному наказу, пошел ниже, Олег рассмотрел
крохотные домики, половина уже объята огнем, мечутся как
муравьишки люди... То ли пожар, то ли соседи напали...
Земля приближалась, скользила быстрее, деревушка
разрослась, быстро мелькнула и осталась позади. Затем Змей
зачем-то пошел по кругу, горящие домики все приближались. Между
ними носятся всадники, хватают пеших, других рубят, сверху
