бы, а я бы перекладывал все тяготы на его плечи... Все сладкое мне,
горькое -- отцу... А так моя чаша полна и горечью, и сладостью. Но без
отца я научился быть мужчиной с детства. Это все я, не мой отец!
Он встал, не силах сидеть, грудь вздымалась как волны прибоя в начале
бури.
-- Отец меня породил,-- прошептал он,-- но по жизни вели меня вы,
боги! Взяли меня под свои могучие длани. Я всюду чувствовал ваши неусыпные
очи: Сварог, Перун, Сварожичи! Милая Среча, пряди мою нить, пока я не
отблагодарю богов за их ласку. А ты, мудрая Несреча, не обрывай эту нить,
пока не выполню волю богов, мне еще неведомую!
Он спустился с крыльца. Утоптанная до крепости камня земля блестела,
покрытая росой. На востоке светлеющее небо медленно озарялось розовым.
Дыхание его становилось совсем горячим, сердце стучало часто и мощно.
-- Я должен что-то сделать,-- сказал он, задыхаясь.-- Я чувствую это!
Но я еще не понял, для чего рожден. То ли как Аварис, который крошки хлеба
не взял в рот, пока по всей земле не пронес стрелу, то ли как Таргитай,
что дал потомство бесчисленным народам, то ли как Михайло Потык, что велел
приковать себя железными цепями к воротам Киева, дабы остаться навеки его
защитником...
В тишине громко и страшно прокричала ночная птица. Он вздрогнул,
обратил взор к виднокраю. Розовый свет наливался победным пурпуром,
вспыхнуло в небе, как подожженное стрелой степняка, облачко. Запылали и
другие, их доставали из-за края земли огненные стрелы Сварога.
-- Клянусь,-- сказал он вполголоса.-- Клянусь огненным мечом
пращуров, что в час беды встает из-под земли в городе Киеве, клянусь
Мардухом -- духом смерти Мары, клянусь молотом Пуруши... что ежели не
стану жить по воле богов, если не выполню их начертание, то пусть не
попаду в вирий, не войду в солнечную дружину Сварога! Пусть меня тогда
упыри утянут в свой подземный мир, где я стану едой яжей-смоков...
Он сам не заметил, как вышел из терема, поднялся на вершину кургана.
Под ногами были погребены древние богатыри. По кощюнам, когда с востока
надвинулись черные орды врагов, их встретило только одно маленькое племя
скифов. Они сдержали врагов, пока к ним не пришло на помощь племя русов.
Вместе разгромили врага, но сами потеряли больше половины своих воинов.
Тогда и объединили племена, стали одним народом. А здесь захоронили
павших.
-- Теперь,-- сказал он хриплым от волнения голосом, тягостное и
одновременно гордое чувство заполнило грудь,-- отступать некуда! Не давши
клятву -- крепись, а давши...
Странное дело, урезал свою свободу, но почему-то ощутил как будто бы
с плечей свалилась странная тяжесть!
Глава 33
Волхв Борис когда-то был воином страшным по силе и лютости. Тридцать
весен успел он повидать, когда в страшной битве с хазарами изрубили так,
что и доныне страшно смотреть в его лицо, перекошенное жуткими сизыми
шрамами. Никогда больше не улыбнется, мышцы срослись иначе, но что
красивое лицо для мужчины? А вот нога...
Ее срубили огромным топором так чисто, будто сочный стебель молочая.
Любой бы помер, но вблизи случился кудесник, прямо среди сечи стянул тугим
поясом обрубок выше раны, не дал истечь кровью. И хоть и сомлел воин, но
выжил, очнулся среди трупов. Его подобрали, отнесли на подводу. Князь
Игорь велел взять его на прокорм, заслужил верной службой Отечеству.
Не раз хотел Борис наложить на себя руки. Но самогубца Сварог в свою
дружину не возьмет -- не в бою принял смерть,-- а с убогими душами
слоняться по края вирию самому будет горько и тошно. Так и тащился по
жизни, израненный больше душой, чем телом.
Даже то, что с помощью волхвов и плотников сумел приспособить
деревянную культяшку вместо ноги, уже ходил сам, не могло вернуть к той
жизни, ради которой стоило топтать зеленый ряст. Нерастраченная сила
рвалась из хилого тела, душа болела, искала боя, работы.
Однажды к нему зашел высокий хмурый старик. Огляделся, хмыкнул,
завидев на стенах меч и щит, боевой топор, лук. Борис ежился, в бою готов
сойтись с любым, но про этого верховного волхва рассказывали много
нехорошего. Будто подземных упырей вызывает, грозу накличет и отгонит, по
ночам ради забавы в волка перекидывается.
-- Гляжу на тебя,-- сказал волхв глухо,-- мается твоя душа без
дела... Мается?
-- Мается,-- подтвердил Борис нехотя.
-- Добро. Если душа мается, значит -- есть.
-- А у кого не мается? -- рискнул спросить Борис.
-- У того ее нет,-- ответил волхв просто.-- С душой так... Либо она
болит, либо... ее нет. Ты как раз сейчас уже готов.
-- Для чего? -- насторожился Борис.
-- Для настоящей жизни,-- ответил волхв просто.
-- Я?
-- Когда ты был здоров,-- объяснил волхв терпеливо,-- ты не был еще
человеком. Ты был... дочеловеком. Что могучая плоть и обе здоровые ноги? У
коня их четыре! У быка плоть еще мощнее, но он всего лишь бык. Ты
становишься человеком! Твое бычье естество унижено молоньей Перуна, зато
душа проснулась. А разве раньше она могла пробудиться?
Теперь трудиться Борису пришлось от зари до зари. Он падал от
изнеможения, голова раскалывалась, но он вбивал в нее все новые и новые
заклинания, обряды, тайные знания волхвов, и впервые был счастлив, ибо
перед его взором открывались невиданные миру бури, битвы, он видел, как
сотрясаются основы бытия... Тут тоже можно было скакать на огненном коне,
метать копье, сражать целые народы, и все это -- не выходя из капища,
откуда следили за ним суроволицые боги.
Только волхвы вели записи, передавали их новым поколениям волхвов.
Борис, разбирая бессонными ночами трудные записи чертами и резами, ахал и
бил себя кулаком по уцелевшему колену. Он узнавал про битвы русов с
неведомыми ныне народами, про древних правителей, про вторжения чужих
племен, про города, от которых не осталось даже руин...
Оторвавшись от записей, ковылял с одурманенной головой по околице, а
в мозгу что-то соединялось, складывалось, и вот уже он хлопал себя ладонью
по лбу. Так вот, оказывается, почему эту горку зовут Таргитаевой! А ведь
даже старики уже не помнят, не скажут ничего вразумительного... И не Змей,
запряженный Сварогом, пропахал тут землю, выворотив пласт на шесть саженей
вверх! Древние русичи копали ров и насыпали вал для защиты от страшных
гуннов, ныне исчезнувших, коих никто из живущих уже не помнит... А еще
раньше отсель начинался великий поход Боевых Топоров вслед за солнцем в
поисках края света!
Всякий раз Борис переполнялся гордостью после чтения. Была Русь на
коне, бывала и под конем, но сохранилась, расцвела, а ее враги рассыпались
в прах, нет их более. Когда Русь разрасталась, выходили из ее земель роды,
заселяли окраинные земли, давали начало новым племенам и народам, и вот
уже, забыв кровное родство с Русью, воюют с нею, совершают набеги, жгут ее
города и веси...
Как-то заметил, что к нему присматривается один из волхвов по имени
Рама. Борис, занятый изучением старых письмен, сперва не обращал на него
внимания, но однажды Рама сам подошел к нему.
-- Приветствую, брат.
-- Здравствуй и ты.
-- Хорошее у тебя имя, брат. Борис, Борей, бора, бор... Эллины даже
наш Данапр звали Борисфеном, что значит -- северным, а нас --
гипербореями.
-- Не знал,-- удивился Борис. И добавил из вежливости.-- У тебя тоже
хорошее имя. Надежное! Рама -- могучие плечи, рамена.
Рама усмехнулся:
-- Рама, Рамаяна, Рамзес, Раменки... Ладно, потом узнаешь. Я вижу, ты
рад древности нашего племени. Рад? То-то... А сейчас, когда дух твой и
разум окрепли...
Он заколебался. Борис придвинулся к нему ближе:
-- Говори.
-- Поклянись, что это останется при тебе.
-- Клянусь!
-- Не так просто. Клянись всеми богами... верхними и подземными,
клянись Чернобогом и Чибачом... что, если кто-то дознается от тебя лаской
или пытками о том, что я скажу... то гореть тебе в подземном огне Табити
отныне и вовеки!
Борис послушно повторял, хотя от страшных клятв мороз бежал по коже.
Рама говорил еще, а он повторял за ним и повторял, удивляясь и ужасаясь
именам страшных подземных богов, о которых не слышал, не встречал
упоминания даже в самых древних грамотах.
-- А теперь,-- сказал в конце-концов Рама торжественно,-- собирайся.
Отведу тебя к Знающим Истину.
Из капища вышел Несс, верховный волхв. Пошел к ним, глядя неотрывным
взглядом. Рама внезапно побледнел, ухватил глиняный кувшин. Борис ощутил
неладное, быстро спросил:
-- Что это за линии на боках?
-- Здесь изображено устройство Мира,-- заговорил Рама протяжно и
внушительно, как говорили волхвы перед народом.-- Верхнее небо, среднее
небо, наша мать-сыра земля, а также внизу подземный мир. Мы ходим по
земле, это один мир, над ним -- воздух и вода, это другой мир, но есть и
третий -- над небом находится еще твердь, и там небывалое море воды,
цельные окияны. Если разверзнется небесная твердь, то ничто не спасется ни
в нашем мире, ни даже в среднем... А за этой четвертой линией, вот она,
уже мир подземный...
Верховный волхв замедлил шаг, прислушиваясь. Рама и Борис встали,
поклонились. Верховный если и удивился, что Борису все еще неведома такая
простая истина, не подал виду, прошествовал мимо.
Рама проводил его коротким взглядом, сказал торопливо:
-- Нынешние волхвы говорят неправду! Нет никакого подземного мира.
Всего три мира, а не четыре. Но это все узнаешь потом... быть может.
Приходи сегодня в избу Хотина. Условный стук вот так...
Он отстучал дробно по стволу дерева. Борис кивнул, у него теперь была
память на все мелочи. Оказывается, ее тоже можно наращивать, как воин
растит мышцы. Когда Верховный от поворота оглянулся, Борис уже сидел на
колоде в одиночестве, в задумчивости рассматривал такой привычный в
хозяйстве глиняный кувшин, где нет ни единой линии, ни одного значка без
скрытого смысла.
Поздно вечером, пугливо оглядываясь и скрадываясь как тать вдоль
забора, Борис пробирался на Десятинную улицу, где стоял на самом краю
приземистый терем Хотина. Тучи часто закрывали луну, становилось темно, и
он пробирался почти наощупь, только шарахался, когда совсем рядом по ту
сторону забора взрывался злобным лаем пес. Однако сердце билось тревожно и
радостно. Он снова в бою, снова рискует, снова добывает сокровища!
Он перелез забор, подкрался к окну. В тереме было тихо, пахло
нежилым. Уже не веря, Борис постучал, как велел Рама. В темном помещении
ничто не шелохнулось. Борис постучал еще, прислушался. Тихо, вдалеке
лениво брехали собаки.
Постучал в третий раз, повернулся уходить, как из тьмы выступила
неясная фигура. Борис вздрогнул, когда человек молча взял его за руку,
пальцы у незнакомца как из железа, повел вокруг дома. На заднем дворе
незнакомец поднял ляду, снизу пахнуло теплым воздухом. Все так же не
зажигая света, они стали спускаться по каменным ступеням в темноту.
Спускались долго, сердце Бориса едва не выскакивало от радости. Снова
среди опасностей, снова в чем-то запретном, где можно сложить голову!
Впереди забрезжил свет. Из полутьмы выступила неясно дверь.
Незнакомец постучал условным стуком. Дверь открыли не сразу, но когда
Борис переступил порог, у него перехватило дыхание.
Большой зал, стены выложены могучими плитами. Мог бы подумать, что
вырублены прямо в скале, если бы Борис не знал, что Киев стоит на песке с
подзолом пополам. Щели заделаны, в зале сухо и горячо от светильников. Под
стенами широкие лавки, все заняты людьми в одинаковых белых одеяниях. Что
