истории, что у него в руках оружие пострашнее, чем у царей, деяния которых
описывал? Говорят, что история учит... но на самом деле она ничему не
учит... или учит только тому, чему каждый сам готов научиться. Хоть
дурному, хоть очень дурному. Верховный отец, ты убеждаешь меня в том, что
мы, славяне, древнейший народ? И потому лучше других, благороднее? Хочешь
наполнить меня, а со мной и моих воевод, гордостью и спесью? Ибо если мы,
или наши далекие предки, владели половиной мира...
-- Больше,-- поправил Несс гордо,-- всем просвещенным миром!
-- Тем более. Значит, это оправдывает нас, если пойдем войной на
соседей? Мол, много веков тому на тех землях жили наши предки?
-- Княже,-- сказал Несс нахмурившись.-- Нам, волхвам, врать нельзя!
Сами боги говорят нашими устами.
-- Ладно, наши предки в самом деле там жили. Но значит ли, что мы --
лучше? История страшна.
Волхв огрызнулся:
-- Она страшна для тех, у кого ее нет.
Владимир непреклонно покачал головой:
-- Еще страшнее для тех, у кого есть. Особенно страшна для тех, у
кого богатая и древняя. Она порождает соблазны, заставляет стремиться к
былому величию... не учитывая, что времена другие. История способна
оправдывать все. Разве это не страшно? История пьянит чище вина, вот уже
ходишь раздутый спесью, свысока смотришь на соседей. Мол, глупы, молоды, а
мы -- древние, богатые историей... Ладно, предки наши были велики и
славны, но что стоим мы сами? А тем временем куман, юный народ, что
сегодня утром явился на свет, прилежно трудится, умнеет, набирается всего
лучшего, ибо у него нет доблестных предков, коими мог бы похваляться, он
сам должен стать великим предком!
-- Княже,-- воскликнул Несс с отвращением.-- Куманы даже землю пахать
не умеют!
-- История,-- сказал Владимир тяжело.-- История... Это обоюдоострый
меч! Схватись неосторожно -- пальцы изрежешь. И добро бы только пальцы, а
не голову! Да и если свою -- не жаль, а как чужие полетят?
-- Во имя великой цели...
-- Так то великой! Но сначала докажи, что она настолько великая. Не
потому великая, что тебе так хочется, а чем она в самом деле выше других?
-- Во-первых, она наша...
Владимир развел руками:
-- Все ясно. Можешь не продолжать!
-- Без знания истории не может быть и знания грядущего,-- возразил
Несс негодующе, явно чувствуя что сморозил что-то не то, ибо заухмылялись
даже сидевшие вокруг бояре и воеводы.
Князь Владимир подал знак отроку, дабы наполнил чары всем
присутствующим. По горнице растекся тонкий аромат дорогого ромейского
вина, недавно доставленным из Царьграда.
-- Красиво сказано,-- усмехнулся Владимир,-- но верно ли? История не
повторяется, опыт наших предков неприменим. Были мы кочевники -- стали
землепашцами, на кой ляд нам богатый опыт кочевья? Соседи были в своей
вере, теперь они приняли кто Христа, кто Мухаммада, кто бога иудеев. Эти
народы слиты одной идеей, с ними общаться приходится иначе, тут история не
поможет, только навредит! А внуки столкнутся с вовсе диковинными уроками,
и что тогда весь наш опыт?
Воеводы и бояре смаковали вино, переговаривались. По знаку Тавра
отрок принес кувшин вина, привезенного из Андалусии. Терпкое густое вино
цветом напоминало жертвенную кровь, запах будоражил.
Несс прикрыл ладонью свою чару. Голос верховного волхва был упрямым:
-- Без знания прошлого нет будущего.
Лицо Владимира налилось кровью. В последнее время он все быстрее
приходил в гнев, а то и в ярость, когда лик его становился бледен и ужасен
как у мертвеца.
-- Пойми,-- почти крикнул он, возвысив голос.-- Моя мать была
рабыней, а мой дед... я не знаю кем он был: татем, головником, князем
Малом или самим Перуном. Мне на это плевать! Что было, того не изменишь. А
вот будущим я могу вертеть как хочу. Я его творю вот прямо сейчас! Велю
тебя казнить, и прервется твой род...
Волхв побледнел. Владимир досадливо топнул, заговорил еще яростнее:
-- А от твоего семени могла бы пойти дивная поросль! Твои внуки могли
бы создать племя, которое дало бы начало новому народу. Красивому и
сильному, к которому перейдет первенство в славянском мире! Может быть
такое? Может!
Несс перевел дыхание. Владимир продолжил безжалостно:
-- Но твое семя может дать и племя убийц, что внесут раздор и смерть
в мир... Так как мне поступить с тобой?
Настало грозное молчание. Бояре опустили кубки, смотрели
выжидательно. Слышно было, как звенит попавшая в паутину муха, за окном
призывно заржала молодая кобылка.
Несс вздрогнул, глаза великого князя блистали как у безумного.
Ответил с осторожностью:
-- Не знаю... Только боги могут прозревать будущее.
-- Боги... боги могут прозревать, а мы его должны делать. Так что на
богов надейся, а сам руками двигай! Они творят свою волю через нас, но мы
должны уметь слушать. Богов много, каждый подсказывает свое. Теперь
видишь, как мне важно знать будущее? Что мне жизнь отцов-прадедов, мне
дозарезу нужно знать как будут жить мои внуки! Как будут жить внуки моих
внуков. За деяния отцов я не отвечаю, а вот мои шаги меня же и страшат:
как отзовутся в будущем? Не будут ли гибельны для моих детей...? Эх,
волхв...! Ты смотришь на тысячи лет назад, а я стараюсь заглядывать на
столько же вперед. Так кто из нас смотрит в нужную сторону?
Конь мчался над землей как низко летящая птица. Сзади слышался
победный конский топот. Малая дружина неслась на таких же легконогих
арабских скакунах, горячих и быстрых.
По обе стороны блестело тяжелое золото пшеницы. Хлеба чуть колыхались
под незаметным Владимиру ветерком, дул в спину, и сравнение с морем все
длилось: те же волны, только из чистого золота, тяжелые и налитые знойным
солнцем. Упади в них, не утонешь. Так и будут ласково передавать друг
другу, пока бережно не отнесут к берегу и не положат на такой же золотой
песок.
Золото в поле, яркая синь неба, дальняя полоска темного леса, и
дорога, дорога, дорога!
Люди в поле, завидев скачущего всадника с красным плащом за спиной,
останавливались, смотрели с тревогой и любопытством. Кто был ближе к
дороге, кланялся, снимая соломенные шляпы.
Иногда тяжелые колосья чиркали по ногам коня, задевали сапоги. Зерно
налилось, уже восковая спелость, самое время жать, недаром поле рябит
цветными платьями и рубахами. Высыпали все от мала до велика...
Впереди на дороге белела стройная девичья фигурка. Она приближалась с
каждым конским скоком, легкое платье и загорелые босые ноги, длинная коса
до пояса с голубой лентой, лукошко в руке.
Девушка оглянулась на конский топот, Владимир увидел смеющееся милое
лицо, синие глаза. Затем взгляд стал испуганным как у лесного зверька.
Владимир придержал коня и поехал рядом, с удовольствием посматривая
сверху. Девушка почти подросток, ясная, как умытое росой утреннее
солнышко. Ключицы торчат худенькие, с высоты седла Владимиру видна была в
вырезе платья полоска белоснежной кожи, не тронутой солнцем, а на груди
платье оттопыривалось острыми кончиками.
-- Как зовут, красавица? -- спросил он.
-- Ива,-- ответила она, не поднимая на него взора. Голосок ее был
тихий, словно вершин колосьев чуть коснулся ветерок.
-- Куда спешишь, Ивушка?
-- Мама собрала тяте обед, он с зари до зари в поле...
-- Хорошо делаешь, Ивушка,-- похвалил Владимир.
Он все еще ехал рядом, рассматривая ее хищно и по-хозяйски. Дружина
придержала коней позади, князь покличет, когда изволит. Девушка испуганно
вскинула голову, ее лицо и шею, усыпанные веснушками, стал заливать жаркий
румянец.
Владимир чувствовал, как тяжелая густая кровь прилила к низу живота.
В чреслах ощутил жжение, оттуда пошла горячая волна, заставила сердце
стучать чаще, а мощное желание охватило все тело.
Девушка шла, ступая босыми ступнями по придорожной пыли, теплой и
невесомой. Она выглядела робкой и беззащитной, как цыпленок на открытом
дворе под кружащем над ним коршуном.
Владимир привстал на стременах. Слева за деревцами блеснула вода.
Маленькое озеро или речушка, а что в такую жару лучше, чем с размаху
влететь в чистую, прозрачную и холоднющую воду?
-- Ну-ка, Ива,-- решил он,-- давай руку, садись ко мне. Ну же, сзади
есть место... Или хочешь, чтобы бросил поперек седла и увез, как печенег?
Девушка замерла, потом медленно попятилась, не сводя с него
расширенных в ужасе глаз. В его темных, как чернослив, глазах увидела свою
участь, вскрикнула тонко и жалобно. Он почти схватил ее, но она ловко
увернулась, так что едва не сорвался с седла оземь, бросилась назад по
дороге, не выпуская лукошка.
Дружинники, завидев двуногую дичь, с хохотом пустили коней по обе
стороны дороги, топча пшеницу, не давая жертве ускользнуть в поле. Девушка
с разбега уткнулась в конские морды, заметалась из стороны в сторону.
Жадные руки схватили за косу, крик ее был беспомощным, и Владимир,
подскакав, распалился еще сильнее.
-- Держите крепче,-- велел он.-- А теперь во-о-н к тем ракитам!
Освежиться пора. А ты, Филин, заскочи в село, привези снеди. Переведем дух
на берегу, коней искупаем.
Филин весело гикнул, пустил коня вскачь. Дружинники со смехом тащили
плачущую девушку, Филин оглянулся с сожалением, облизнулся.
-- Дуй быстрее! -- крикнул ему Кремень.-- На местных девок не лезь,
мы тебе кое-что оставим!
У реки Владимир грубо схватил девушку, повалил на землю, упал сверху.
Она не отрывала ладоней от лица, слезы бежали безостановочно. Рыдания
сотрясали худенькое тело. Когда он стал сдирать к нее платье, она с
отчаянным плачем ухватилась за подол, темная тень упала на мокрое от слез
лицо. Она плакала, не открывая глаз, слезы безостановочно струились из-под
плотно зажмуренных век. Лицо покраснело и распухло, веснушки исчезли.
-- Чего ревешь, дура! -- крикнул Владимир раздраженно.
-- Отпусти,-- услышал он сквозь рыдания,-- всеми богами молю,
отпусти...
-- Еще чего!
-- Отпусти...
-- Когда потешусь.
-- У меня... жених...
-- Не издохнете... Я -- князь, а он -- холоп!
-- Отпусти, зверь!
В отчаянии попыталась укусить, он с маху ударил ее по лицу. Ладонь
его была тяжелая, голова мотнулась как головка цветка. Девушка уже не
противилась его грубым рукам, только плакала жалобно и безутешно. В
какой-то момент вскрикнула от боли, закусила губу. Струйка крови побежала
по нежному подбородку.
Жаркая победная волна несла его, он наслаждался силой, крепостью
своих членов, могучее ликующее чувство швыряло его, пронеслось по спине,
ударило в голову, и он выпустил дикий полувздох-полукрик, его руки сдавили
ее с такой силой, что она вскрикнула, чувствуя, как грубые пальцы-когти
зверя рвут ее нежную плоть. Затем горячее тяжелое тело на ней потеряло
жесткость, повисло, он наваливался весь, выдавив из нее остатки дыхания, и
она из последних сил стала выкарабкиваться из-под него, видя, что больше
не нужна.
Дружинники купали коней. Мокрые голые тела блестели под солнцем. Вода
кипела под копытами. Ржание вперемешку с веселыми криками внезапно
донеслось до нее, она с удивлением ощутила, что даже опоганенная и
оскверненная все еще слышит звуки, запахи, видит синее небо.
Он поднялся на ноги, на нем была ее девичья кровь. Она взглянула на
него снизу, отвела глаза. Уже не со страхом или стыдом -- с отвращением и
гадливостью. Он понял, по красивому лицу князя прошла гримаса ярости.
-- Дура,-- сказал он громко.-- Вон ты какая нежная! Тебя ли лапать
грубым мужицким лапам? Я мог бы взять тебя к себе...
