посредине, в его власти весь видимый мир, Правь правит справа, а Навь --
слева...
-- Навьи отмечаем для Нави?
-- Да, они угодны ему, ибо он смотрит за потусторонним миром. Ревниво
следит, чтобы живые не забывали предков своих... И Правь, и Навь зрят за
ушедшими на покой, павшими в битвах. Только лишь Правь отбирает в вирий, а
Навь в -- подземный мир...
-- Спасибо за великую мудрость,-- сказал Владимир хмуро.-- Ладно,
Борис. Буду думать. Что-то во мне происходит... Что, еще не понял.
Борис допил каву, поднялся:
-- Думай, княже! От твоего думанья зависит очень многое. Даже
страшно.
Глава 32
Он в самом деле думал. Когда от крепкой кавы затошнило, похрустел
малосольными огурцами, снова разжег жажду. Под утро лег, долго ворочался с
боку на бок. Возбужденный мозг не давал уснуть. Лихорадочные мысли
проносились кусками, сцеплялись самым нелепым образом, проплывали вверх
ногами, будоражили.
И вдруг как молния вспыхнула под опущенными веками. В коротком
просветлении уловил суть триединства, сквозь зубы вырвался стон от страха
потерять мысль, соскользнуть в пучину обыкновенности, будничности.
Трое в одном -- это же он сам! Любой человек триедин, только сам
этого не знает. Не зря же Троян сотворил человека из собственной крови?
Потому человек таков. Забылась сама суть триединства, но объяснять
продолжают, только уже по-иному. Человек не может без объяснений, даже
неверных. Человек триедин, только не подозревает о своем триединстве.
Живет одной сущностью, самой простой. А те две тоже есть, недаром же он
сейчас их начинает чувствовать! Недаром мучается, желает перейти на другую
сущность, желает жить достойнее, по-другому...
Он подхватился с ложа, отшвырнув одеяло. Голая девка спала, подложив
под щеку розовую ладошку. Колени подгребла к подбородку, скорчилась как
озябший щенок.
-- Кавы с медом,-- велел он негромко.
За дверью тут же затопали тяжелые шаги. Владимир узнал походку
Кремня. Донесся глухой голос Сувора. Этот тоже спал чутко, а то и вовсе
еще не спал.
Вскоре дверь распахнулась, Сувор внес корчагу с медом. Владимир
выхватил из его рук, торопливо отхлебнул. Густой пряный аромат ударил в
ноздри. Настойка тоже хороша, очищает голову, дает крепость мышцам. Не так
быстро и сильно, как кава, но Сувор иногда начинает варить какие-то травы,
когда считает, что князь загнал себя до изнеможения.
-- Но каву тоже свари,-- предупредил он.
-- Княже... ты уже почернел весь!
-- Ничего, у Ящера отбелят.
Во дворе пьяный мужик с размаха въехал в навозную лужу.
Поскользнулся, шлепнулся навзничь так, что во все стороны брызнула зеленая
жижа. Рассерженные мухи взвились сине-зеленым роем, тут же падали на него
будто в отместку.
Владимир рассерженно отвернулся от окна. Здесь в горнице было чисто и
светло. За столом сидел Войдан, с удовольствием прихлебывал охлажденный
мед, разбавлял квасом.
-- Каждый день,-- сказал Владимир тоскливо,-- клянусь себе...
Клянусь, что начну жизнь по-другому! Сам знаю, что по-скотски живу, но
превозмочь себя не могу. Все откладываю. Надеюсь, что-то повернет меня,
заставит жить по-человечески... А кто? Я -- великий князь. Если и смогу
принудить своих гридней, то кто принудит меня?
Войдан все прихлебывал, но глаза его заинтересованно следили за
расстроенным князем.
-- Откладываю и откладываю,-- сказал Владимир тоскливо.-- То с зимы
собираюсь начать, то с лета... А жизнь идет. Я же будто и не жил
по-людски, а все только собираюсь.
Войдан отставил кубок, вытер усы:
-- А ты созрел, княже.
-- Созрел? -- спросил Владимир, скорее удивленно, чем рассерженно.--
Для чего созрел?
-- Для новой жизни, как ты говоришь.
-- Это я и сам знаю. Но как превозмочь себя? Других я могу заставить,
но кто заставит меня?
-- То, что над человеком.
-- Боги?
Со двора неслась витиеватая брань. Мужик клял и Велеса, что расплодил
скотов, и Мокошь, что не смотрит за двором, и Перуна, тот вовремя не
высушил землю, и Несречу, что не пообрывала нити жизни мухам -- вон их
сколько...
Войдан с пренебрежением оскалил зубы:
-- Боги... Ты ли первый пробуешь изменить жизнь? Многие пробуют, мало
кому удается... Не тщись, даже гридня на самом деле не заставишь жить
по-новому, не токмо себя! Гридень будет кивать, а делать по-своему. Но из
тех, что раньше тебя бился башкой в эту же стену, кое-кто решение
придумал...
-- Ну-ну, не крути быку хвост.
-- Княже... это попросту союз с новым богом.
Брови Владимира поднялись:
-- Новым?
-- Обязательно новым,-- подтвердил Войдан.
-- Но почему?
-- Старые тебя держат таким, каков ты есть. Они хороши, ибо не дают
сползать еще ниже. Но чтобы карабкаться выше, нужен новый... Ты только
взгляни, что есть учение Христа или Мухаммада! Человек, который вроде тебя
решился карабкаться вверх, начисто отрекается от своего прошлого.
Владимир ощетинился:
-- Это недостойно...
Войдан пожал плечами:
-- Тогда живи, как жил. А кто хочет взлезть на гору выше, тот в знак
отречения даже берет себе другое имя! И клянется страшной клятвой жить
лучше, достойнее. Да не себе клянется, он с собой всегда договорится, что
какой-то день можно пожить по-старому, а то и не только день, а богу!
Который все зрит и ничто не прощает! И который если влупит, то влупит так,
что... А влупит обязательно. Да ты сам выберешь строгого бога. Если не
строг, то день-два еще поживешь по-новому, а потом лень да все такое снова
вернут в старую колею.
Владимир слушал с удивлением. Войдан не мудр, уступает в хитроумии
как Тавру, так и Стойгневу и даже другим близким боярам. Но что значит
побродил по свету, потерся среди знающих, набрался умных мыслей как пес
блох! Изрекает сложные истины с легкостью.
-- С этого бока я на веру Христа еще не глядел,-- признался он.
Войдан наполнил из братины кубок, добавил туда квасу. Голос воеводы
был покровительственный, но в нем сквозило и уважение:
-- Ты бы вот-вот сам додумался. Может быть, я зря? Ты мог бы и новую
веру с новым богом придумать! В тебе столько небесного огня... что город
можно спалить со всем пригородом, ближними селами и курятниками.
Владимир смотрел исподлобья. Воевода всегда был груб, но говорил зато
ясно.
-- Ты хочешь сказать, что другие пророки всего лишь меня опередили?
-- В точку,-- согласился Войдан. Он отпил почти треть кубка,
заулыбался довольный, распустил пряжку на поясе.-- Ты сам мог бы стать
пророком! Но раз те ребята уже сделали свою работу, то почему бы не взять
ее готовой? Один опередил тебя на две с половиной тыщи лет, другой -- на
тыщу, третий -- всего на триста лет... Они тоже мучились, страдали, искали
как жить по-новому. Но что значит из доброго дерева тесал людей Род!
Столько народу, оказывается, жаждет жить по-новому, только не знают как,
что едва те хлопцы явились с вестью о новых дорогах, как целые толпы
ринулись за ними!
Владимир сел напротив, упер подбородок в подставленные пальцы. Долго
молчал, кожа на лбу двигалась, глаза были отсутствующие.
-- Никогда не думал о новых верах вот так,-- сказал он наконец.-- Но
теперь я понимаю, зачем они... Когда мой великий пращур Рус отыскал новые
земли, где было много сочной травы, дичи, рыбы в чистых реках, за ним
хлынула масса народа. Когда еще более древний пращур отыскал огромную
цветущую долину за горами, за ним через горный перевал перебралось целое
племя... Вот так же, если не сильнее, человек по природе своей жаждет
отыскать новые пути в обетованные страны для своей души!
Войдан кивнул:
-- Добрый мед делает Сувор... Ты прямо в точку, княже. Что значит,
светлая голова дадена! Живешь в лесу среди медведев, пням молишься, окромя
скотов ничо не зришь, да и сам... гм... а все ж к свету тянешься.
Владимир смотрел подозрительно. Когда Войдан хвалит и когда
издевается, различить трудно. И то и другое у него получается с
уважительным киванием, почтительным понижением голоса
-- Но человеку,-- продолжил Войдан окрепнувшим голосом, он отставил
кубок и вытер губы,-- мало просто решиться! Надо еще обставить страшными
клятвами, сжечь за собой все мосты, засыпать лазейки, убрать все пути в
старую жизнь. Тебе особо трудно, княже. Когда ты был нищим отроком,
вставал до восхода солнца и до захода упражнялся с мечом и щитом, то лишь
тянулся за другими, могучими и умелыми в бою. Когда ты рвался к власти, и
тогда лишь хотел сравняться с другими князьями! Но теперь ты -- могуч и
умел в бою, теперь ты -- князь. Да не просто князь, а князь над князьями.
Ты можешь все, никто не пикнет против. Ты возымел все, что могут дать
старые боги: власть, богатства, земли, а главное -- все девки и бабы земли
Русской -- твои. Но когда душа твоя выросла и взматерела, то тебе
становится мало даже всех женщин мира...
Мало, подумал Владимир. Сердце кольнуло, ощутил сладкую боль. Войдан
прав, ему нужно больше, чем все женщины мира! Ему нужно ту, Единственную.
-- А какой, по-твоему, нужен бог из новых? -- он сказал, ужаснулся и
тут же торопливо добавил.-- Это я так, из любопытства. Своих русских богов
я менять не собираюсь.
Войдан сдвинул плечами:
-- Я бы, доведись выбирать, пошел дорогой ислама. Она чуть прямее
других... Там молодой бог, сильный, ярый, из кожи вон лезет для своего
народа. Он так и заявил в первой же суре, это их первая заповедь. Аллах,
мол, ничего не делает для себя, а только для человека! К тому же Аллах
понаблюдал за другими богами -- время у него хватило! -- сильные стороны
взял, от слабых по возможности отказался... На сегодня, я бы сказал, он
самый лучший.
Владимир зябко передернул плечами:
-- Ты так спокойно хулишь наших богов...
-- Хулю? -- удивился Войдан.-- Когда ты слышал хулу? Просто новые
боги учитывают опыт своих отцов. Яхве родил Христа, тот пошел дальше бати,
разве это хула? А Христос родил Мухаммада... или Аллаха, я не больно силен
в теологии... знаю только, что вера Христа уже шестьсот лет жила, цвела,
гнила, плодила великие дела и великие злодеяния... Понятно же, что
Мухаммад, все это видя, должен был в учение своего отца внести поправки...
Поправок набралось так много, что пришлось объявить подправленную веру
своей. А люди, у кого своя голова на плечах, пошли за ним.
-- А кто не пошел -- все дураки?
-- Нет, просто сидни. Таких на свете как травы. Чужую веру отвергают
не потому, что своя лучше, а потому, что даже не хотят подумать,
сравнить... У них один довод: наши отцы-деды жили по энтой вере, так и мы
жить будем! Эту леность и тупость мы зовем крепостью в вере.
Владимир искоса наблюдал за воеводой. Войдан даже говорит другим
голосом и с другими интонациями. Повторяет чьи-то слова. На миг Владимир
ощутил острейшую зависть: вот что значит с детства уйти скитаться по чужим
странам! Ничего, кроме силы и храбрости, но знает о жизни души больше, чем
он, который ищет во смятении, мятется, доискивается до всего сам... А этот
понаблюдал, как выбирают веру десятки других, послушал их споры, и уже
знает больше...
Ночь была звездная, он вышел и сел на ступеньку крыльца. Неведомая
тоска заполонила сердце, хотелось почему-то плакать. Или вскочить на коня
и нестись, сломя голову, не разбирая дороги. Да так, чтобы у коня выросли
крылья!
-- Боги...-- прошептал он.-- Не печалиться, что рос без отца, а
радоваться должен... За широкой спиной героя-отца кем бы я был? Отец решал
