Он повернулся и пошел быстро, почти побежал. Она смотрела
в удаляющуюся спину, еще не чувствуя ни гнева, ни страха,
только росло ощущение потери. Словно ее вырвали из счастливого
мира, или из нее вырвали душу. Неужели он не ощутил того жара,
которой возник от соприкосновения их тел? И который вошел в ее
плоть, расплавил как воск на солнце, наполнил счастливой
истомой?
Или скрывает, не хочет явить врагу свою слабость?
Она услышала внизу голоса, потом дробный перестук копыт.
Стражи бросились отворять ворота. Ингвар пригнулся на коне, его
синий плащ развевался по ветру. Конь перешел в галоп, тяжелые
створки медленно пошли в стороны. Ингвар едва не разбил о
ворота ноги в стременах, так спешил вырваться на улицу, так
бежал из терема. Навстречу ночи!
Медленно, чувствуя тянущую пустоту, она пошла в свою
комнату.
Глава 26
Да, она могла бродить по терему свободно. Стражи не
мешали, она даже не чувствовала их ощупывающих взглядов. Зато
во дворе могла пройти не дальше отхожего места. Даже в сторону
колодца дорогу перекрывали вежливо, но твердо. Она ловила
любопытствующие взгляды той челяди, которой доступ в княжий
терем был закрыт. Что уж о ней говорили между собой, могла
только догадываться.
Лишь поздно ночью, набродившись по многочисленным комнатам
и надивившись на невиданные и даже неслыханные богатства, она
упала, наконец, в роскошную постель, но и тогда не могла
заснуть сразу. Нежнейшая ткань легко сминалась под ее пальцами,
но тут же складки исчезали, и шуршала вовсе непривычно. Сколько
Ольха не пыталась понять, из чего сделано, даже в голове стало
горячо от прилива крови, но так и не поняла. Она знала ткани из
льна, шерсти, еще можно было сплести хоть лапти, хоть веревки
из лыка. Но это ни шерсть, ни лен, ни лыко!
Забылась за полночь, спала чутко, а проснулась почти на
рассвете. Быстро умывшись, спустилась вниз к стряпухам. На
кухне было холодно, огонь в очаге не горел. Мальчишка-поваренок
спал на лавке
Стараясь никого не будить. Ольха высекла огонь, раздула
искорку, подкладывая смолистые лоскутья бересты. Пришла
заспанная Зверята, удивилась:
-- Не спится? Какая же ты княгиня!
-- А что, -- спросила Ольха удивленно, -- княгини должны
спать долго?
Зверята усмехнулась, пожала плечами:
-- Всяк лодырь мечтает, что ежели бы он был князем... а
она -- княгиней, то ели бы только мед и сало, спали бы ночь
напролет, среди дня засыпали бы на часок-другой, а вечером
ложились вместе с курами...
-- А ты как думаешь?
-- Я навидалась князей и воевод. Чем выше забирается, тем
ноша тяжелее, а работы больше. Это не сказка, а жизнь, милая.
Она замолчала, прислушалась. Со двора доносился стук
подков, конское ржанье. Послышался могучий голос, настолько
мощный, что с потолка посыпалась труха, как при землетрусе.
-- Пойди взгляни, -- предложила Зверята. -- А я тут сама
управлюсь. Все же не княжье дело сажей пачкаться!
Какая я здесь княгиня, подумала Ольха с горечью. Пленница
и тому рада, что дадут на кухне горшки от сажи поскрести. Все
же не взаперти!
Небо было ярко голубое, солнце только что высунулось
краешком из-за черной стены леса, ослепило глаза. Двор был
заполнен сильными голосами, уверенными и веселыми. Над головами
челяди высились на конях, медленно двигаясь к крыльцу, двое
витязей. Одного Ольха узнала сразу: Асмунд, второго припомнила
с заминкой. Он был тогда с великим князем, когда впервые
увидела Олега Вещего: боярин Студен. Если двое других,
Черномырд и Лебедь, что тогда с Олегом рассматривали карту
земель, были явными русами, то этот явно полянин. Во всяком
случае, славянин, потому что волосы падают на плечи свободно, а
бороду и усы не бреет, разве что подравнивает слегка.
Она ощутила, что присматривается к Студену с особым
вниманием. Он не простой дружинник, среди тех своими глазами
видела немало полян, рашкинцев, уличей. Нет, Студен -- знатный
боярин, с ним советуется великий князь. Ему доверяет чем-то
командовать, чем-то править во всем этом огромном княжестве,
которое и княжеством уже не назовешь из-за агромадности...
Асмунд, бросив поводья гридню, соскочил с неуклюжей
медвежьей грацией. Она видела, что воевода уже немолод, мог бы
слезть спокойнее, как подобает солидному знатному воеводе, но
мужчины до старости остаются мальчишками -- ему нравится
показывать окружающим, что не уступает молодежи, все так же
силен и быстр, а что эти соскоки даются все труднее, знает он
один.
Студен же, будучи явно моложе, слезал с коня так, что
Ольха только по этому узнала бы в нем славянина. Медленно,
величаво, со славянской ленцой, опираясь на руки подскочивших
гридней, отдуваясь. Она ждала, что его и в терем поведут под
руки, но в волчьей стае русов Студен малость соотносил свои
обычаи с их привычками, потому лишь похлопал их по плечам и
пошел сам, не в меру отдуваясь, вздыхая и выпячивая живот.
Ольха улыбнулась: Асмунд втягивает живот, потуже
перехватывает широким поясом, не хочет распускать, жаждет
продлить период жизни бравого воина, а Студен распускает
нарочито, для большей чести и уважения! Для того и бороду
отращивает... Что за разные обычаи! И уже не поймешь, какой
правильнее. Хотя Студена понимает, в их племени мужчины тоже
спешат состариться, чтобы поскорее сесть на довольство детям,
на их прокорм.
Асмунд исчез внизу. Ольха заторопилась навстречу,
чувствуя, что приехал неспроста. Ингвар еще раньше удивлялся,
когда двое воевод, Асмунд и Ингвар, вдруг остались у него на
ночь. Оба уверяли, что им понравилась ее стряпня, но Ингвар еще
тогда заподозрил, что дело не в борще.
Теперь и она догадывается, что не только ее стряпня
заманила в эту крепость двух сильных мужчин. От возбуждения по
коже побежали мурашки. Что они хотят?
Асмунд поднимался по лестнице быстро, дышал ровно, хотя
могучие плечи обжимали булатные доспехи, а грудь закрывали
латы. Только шолом снял, нес в руке. Клок волос взмок, прилип к
бритой голове.
Ольха вроде бы невзначай попалась навстречу. Делая вид,
что засмущалась, поклонилась, хотела пройти мимо. Асмунд
протянул руку, загородив путь:
-- Доброе утро, лесная лилия!
-- Доброе утро, воевода, -- пролепетала она.
-- Меня зовут Асмунд, -- напомнил он густым мощным
голосом. Глаза его смеялись, вокруг них разбежались мелкие
лучики. Он был добрым человеком, она чувствовала, что бы там не
говорили о нем, каким бы жестоким он не бывал в битвах. -- Как
спалось?
-- Спасибо, хорошо.
-- Здоровый сон -- это все. Наверное! Мне никогда в жизни
не удавалось выспаться.
-- Почему?
-- С нашим князем не соскучишься.
Она права, сказала она себе. Воевода прибыл явно
неспроста. По тому, как изучающе смотрит, как сразу остановился
и завел разговор, видно, что приехал ради нее.
Сердце ее застучало сильнее. Она заставила себя улыбнуться
мило, потупилась, позволяя щечкам слегка зарумяниться. Асмунд
наблюдал за ней с интересом. Спросил внезапно:
-- Ингвар уже встал?
-- Хозяин терема?.. Князь его вызвал к себе.
Асмунд хмыкнул, но сколько не следила за его лицом, не
смогла определить, что он думает. Но особого огорчения воевода
не выказал:
-- У князя всегда есть для нас работа. А ты чем
занимаешься?
-- Жду палача.
Его лицо потемнело.
-- Ольха... ни один волос не упадет с твоей головы. Это я
тебе обещаю. Мир жесток, но держится на каких-то правдах. Пусть
жестоких. Люди кладут жизни за цели помельче, а в твоем случае
речь идет о мирном соединении племен! Ну, без крови. Разве
этого не стоят наши жизни?
Они уже поднимались плечо в плечо по лестнице. Она
слушала, невольно вбирала жестокую, но понятную логику. В ее
племени тоже жертвовали весной ребенка, чтобы удачной было
лето, а осенью приносили в жертву темным богам красивую
девушку, чтобы те даровали мужчинам хорошую охоту, не
отпугивали зверей. А ради мира можно жертвовать и большим,
воевода прав.
Зверята вышла навстречу, заулыбалась:
-- Воевода! Добро пожаловать, я сейчас приготовлю завтрак.
-- И обед заодно, -- кивнул Асмунд. -- А я пока сменю
одежку, умоюсь. Да, на Студена пока не подавай. Он только
напьется, потом объедет окрестности.
-- Случилось что? -- встревожилась ключница.
-- Да так... Ему чудится, что в лесах стало многовато
лазутчиков. Хочет узнать, чьих...
Зверята, широко улыбаясь, заспешила вниз на кухню. Асмунда
в доме любили, заметила Ольха. Ингвар слишком угрюм, чем-то
обозлен, а от Асмунда прямо идет животное тепло, все вокруг
начинают улыбаться.
Гридень помог Асмунду в его комнате сбросить доспехи,
кольчугу, рубашку. Ольха хотела уйти, неприлично девушке
наблюдать, как мужчина ополаскивается, но Асмунд держался так
по-отечески, что осталась у дверного косяка.
Асмунд шумно плескал из лохани воду в лицо, а то и бережно
подносил в пригоршнях и шумно фыркал, выплескивая до последней
капли, словно боялся утонуть, затем тер лицо слегка мокрыми
ладонями. Почему мужчины так не любят мыться, подумала она
невольно. Братьев вовсе не загонишь в корыто с теплой водой.
Могут убежать и простоять под холодным проливным дождем, только
бы не возвращаться в дом, где их приготовились купать.
Асмунд, не глядя, сорвал с крюка цветастый рушник,
вытерся. Он двигался так, словно здесь и родился. В этом
запущенном огромном тереме, как заметила Ольха, Асмунд
чувствует себя как дома, знает, где и что лежит. Да и второй
воевода. Рудый, как она заметила еще в прошлый раз, тоже здесь
держался так, словно бывал и ночевал часто, хотя владения обоих
воевод поблизости.
Она смотрела на Асмунда с жалостью. Неужто так одинок, что
даже в этом запущенном и неухоженном доме чувствует себя лучше?
Или же здесь что-то еще? Серьезнее?
-- Вы с Рудым знаете Ингвара с детства, -- сказала она. --
Он и тогда был таким бешеным?
Асмунд отшвырнул рушник, рывком натянул сорочку. На Ольху
смотрел с нескрываемым удивлением:
-- Бешеным?..
-- Ну да. Он лют как зверь.
-- Ну, все мы бываем... Ингвар стремится успеть сделать
то, ради чего погиб его отец.
Он зарычал, с удовольствием потряс могучими руками. Смыв
пыль и грязь, он в самом деле выглядел моложе. Лицо его
принадлежало человеку, который умеет жить долго, силы не
беречь, расходовать жизнь направо и налево, но боги таких любят
и даруют жизнь долгую и полную приключений.
-- Поснедаешь со мной?
-- Почему нет, -- ответила она.
В нижней палате гридень молча и быстро поставил на стол
зажаренного поросенка, Асмунд всегда начинал с него, принес Для
Ольхи широкое блюде, там лапками кверху лежали коричневые тушки
мелких птичек. По всей палате дотек аромат хорошо зажаренного
мяса, пахучих корней и листьев, пряных и жгучих. Коричневая с
оранжевым корка еще пузырилась мелкими крупинками ароматного
сока.
-- Ты часто приезжаешь к нему? -- поинтересовалась Ольха.
-- Достаточно. Он чересчур одинок... Мы все одиноки, по
правде сказать, но он переносит это слишком тяжело.
-- Ингвар? -- не поверила она.
-- Не похоже?
-- Очень, -- призналась она. -- Мне он кажется закованным
не только в доспехи, но и в лед.
Он перехватила его быстрый взгляд, когда он думал, что она
не смотрит. Неужели старый воевода жалеет не только Ингвара, но
и ее?
Бедняга, подумал Асмунд невесело. Она в самом деле не для
